Богу - богово...
Шрифт:
Я все же поскромней. С меня достаточно самоуважения. И поэтому я – более самодостаточная система, чем он.
Кстати, о шпиономании. Вспомни Тайную Вечерю… У него были основания предполагать предательство. А нас с тобой, Малянов, давно уже предали и продали! Разве ты этого не понял, когда твоя астрономия, моя математика, чья-то физика в одночасье оказались никому не нужны?! Здесь – в России, на Украине, в Узбекистане не нужны. А ну-ка, махни к своему Вайнгартену – посмотрим, как обернется. Твои М-полости будут покруче, чем его ревертаза. Это я тебе говорю. И там они весьма придутся кстати. Возможно, даже давление прекратится…
Ты меня хорошо подловил: «научиться освобождаться от давления и научиться управлять давлением – это совсем не одно и то же». Я и сам это давно понял,
Вечеровский оглянулся по сторонам. Деревья царапались корявыми пальцами безлиственных ветвей в черную стену ночи. Может быть, они таким образом пытались вскарабкаться к звездам? Это не поэтическая метафора. В результате своих экспериментов Фил пришел, не к выводу пока, но к догадке, что некорректно, с научной точки зрения, лишать духовной компоненты растительный мир. Вообще, все живое. И деревья могут мечтать.
Он представил удивленную физиономию Малянова, если бы тот услышал сию сентенцию из уст махрового фанатика-материалиста и инквизитора Вечеровского, и довольно заухал в темноту. И подумал за деревья: «За отсутствием филина и Фил сойдет…»
Не смущайся, Димчик, мысленно утешил он Малянова, на твоем месте я бы тоже повесил на себя такую бирку. Все, кто не предает идеи, выглядят для предающих фанатиками. А ежели они при этом еще и отстаивают их, то уж непременно – и инквизиторами. Все нормально. Только тошно.
Резиновые сапоги уверенно разбрызгивали грязь из лужиц, а портянки, намотанные на шерстяные носки, отлично предохраняли от холода. Впрочем, до морозов было еще далеко. Поработав на метеостанции, Вечеровский научился чувствовать погоду и, вообще, природу. Все его многочисленные переломы, органы и системы давали гораздо более точные прогнозы, чем метеоприборы. Он и с метеостанции так передавал: «Ваши приборы обещают то-то, а мои – вот это». И к его «приборам» прислушивались, окрестив их показания «филигранным вечерним прогнозом». Но сам-то Фил понимал, что дело тут не в переломах и болячках, а в его болезненном контакте с Универсумом. Кстати, вот и извлечение пользы из контакта! Чем не «приливные» станции в своем роде?
Когда-то он, по убогости своей, выдвинул совершенно ребяческое обвинение против универсума. Но тогда оно казалось вполне солидным. Достаточно «безумным», чтобы его можно было рассматривать всерьез. Пацаны!.. Хотя все эти рыжие карлики в черном, представляющие сверхцивилизацию, сумасшедшие красотки, вещающие от имени «Союза Девяти», молнии, выжигающие юдоль одинокого математика, «баобабы», выскакивающие посреди двора, и вполне реальный труп Снегового – для вящей убедительности, чтобы не сомневались. Только кто из нас, подвергшихся психической обработке, видел этот труп?! А никто… В том-то и дело. Даже такой суперлогик, как ваш покорный слуга, допер до этого очень не скоро. Чего же тогда требовать от трепетного Малянова или непрерывно оптимизирующего свое бытие Вайнгартена, в затруднительные моменты заливающего проблему спиртным?..
Способны ли мы были тогда догадаться, что никто от нас ничего не требует. Никто, кроме нас самих?..
Нет, не были мы на это способны. Слишком крупными категориями мыслили. Звездными туманностями, судьбами человечества и прочими абстракциями.
Если кто-то и мог нам противодействовать, то только сверхцивилизация, Гомеостатическое Мироздание, сам Господь Бог… Для нас было слишком унизительным предположить, что все эти катаклизмы – следствие того, что отшельнику Вечеровскому обрыдло его отшельничество, карьеристу Вайнгартену – его научное подвижничество, что его подсознание пинками гонит его в директора, что патологическому (а на самом деле, нормальному) семьянину Малянову больше всего на свете хочется все свое время проводить в кругу семьи, а не внутри своих звездных М-полостей, что Глухову давно по фигу американо-японские отношения, а дух его жаждет одиночества и самосозерцания, а Захару обрыдли электронные штучки, которыми он вынужден заниматься, а жаждет он быть азиатским султаном с необъятным гаремом любвеобильных пери… Про Снегового трудно сказать. Практически незнакомы. Но можно предположить, что и ему надоело убивать свою единственную жизнь на «военку», ибо, на самом деле, он очень мирный человек. Но подневольный…О, как мы зауважали себя, как быстро приняли гипотезу о том, что само Мироздание противостоит нашим жалким интеллектуальным потугам! А как же – ведь это гораздо приятней, чем согласиться с «давлением» собственной лени, безалаберности, животных (это не ругательство!) инстинктов, трусости, неспособности смотреть правде в глаза и изменить собственную жизнь в том направлении, какого внутренне жаждем! Рабы условностей и, более всего, рабы собственного о себе мнения и мнений окружающих, рабы идеала, сотворенного из себя для себя…
Мы никогда не были способны признаться себе в собственных слабостях. И они возымели над нами власть, сопоставимую с властью Мироздания… Когда я это понял? Да там, на осыпи в горах после лавины, когда осознал, насколько слаб и насколько близок к смерти. У меня просто не осталось сил красоваться собой. Я умирал, но еще хотел жить. Тогда я и увидел себя в «истинном свете».
Да-да, Димуля, как еще Ликург, а за ним Сократ советовали: «Познай себя!». Это трудно и неприятно. Проще все валить на Мироздание. У ребенка проблемы с речью, потому что его после гриппа не показали врачу – лень, некогда, авось обойдется (ведь были же намеки!), но не ты с Ириной виноваты – Мироздание. У той же Ирины проблемы с сердцем, потому что она смолит сигареты одну за другой – нет, опять же Мироздание зловредное до твоей семьи докопалось.
Ты не способен стать «челноком», торговцем, «спекулянтом», банкиром, рэкетиром, чтобы твоя семья купалась в роскоши, – Мироздание на Россию порчу навело. Однако насчет России особый разговор.
А в то несчастное лето – вспомни – жара стояла несусветная. Нормальные люди сидели в водоемах и тенистых кущах и пущах, а ты чем занимался? Ты жарился в бетонной жаровне, как и твой друг Вечеровский, еще ближе к солнцу на несколько этажей, и насиловал свои извилины М-полостями и звездными туманностями. А чего тебе хотелось на самом деле?.. В кущи и пущи тебе хотелось, свеженькой бабы тебе хотелось. В подсознании! Сознательно ты ни-ни… Вот и получил, чего хотел. Очень хотел…
Допустим, можешь ты сказать… А как же тогда наши ирреальные заморочки? Баобабы, просто бабы и все прочее?..
Ирреальные, Дима! В этом ключ! Кажущиеся!..
– Ну уж, нет! – хмыкнешь ты, вспомнив про лифчик, который обнаружила Ирина и про баобаб, реальность которого удостоверила милиция.
Верно, бабу свою ты мог пощупать, и баобаб был. Но где они теперь? Я заходил к тебе во двор. Ни бабы, ни баобаба, ни рыжего карлика… Были и сплыли, как не было. Да и не было! Одно слово – заморочки! Не случайно оно у нас закрепилось.
– Но механизм?! – воскликнешь ты.
Я тоже заорал там, в горах. Может быть, желание разгадать этот механизм и дало мне силы доползти до рации?.. Не хотелось подыхать идиотом и лопухом. Очень я высокого о себе мнения, как, наверное, успел ты заметить. А тут такая проруха…
Говорят, путь часто интереснее результата. Но нет никакого смысла телепать тебе о закоулках, о тех самых «окольных тропах» на моем пути. Если суждено тебе их познать, то у тебя они будут свои. От моих же толку тебе нет. Поэтому сразу о результате.