Бои местного значения
Шрифт:
В машине чекистов было трое. Водитель и передний пассажир погибли сразу, тут и смотреть нечего было, а тот, что сидел сзади, шевелился и выглядел почти невредимым. Он постанывал и держался обеими руками за голову.
Контузия скорее всего, и не слишком тяжелая, если только нет повреждений внутренних органов. Мысль тоже была мимолетная, не требовавшая от наркома специальных усилий. Профессиональная мысль человека, не один год проработавшего врачом «Скорой помощи».
И так же профессионально он охлопал карманы погибших, одетых, между прочим, в штатские пальто, но поверх форменных гимнастерок
Хотел было забрать у них револьверы. Тот, что сидел справа, так и держал свой «наган» в сломанной руке, а у водителя он был в кобуре на поясе. Но тут же сообразил – зачем? Лучше вложить и второй «наган» обратно в кобуру. Кому нужно, поймут, конечно, что из него недавно стреляли, но заметят это не сразу.
Может быть, только завтра. А пока эта история вполне тянет на обычную аварию.
На большой скорости машину занесло на гололеде, и она врезалась в дерево. Но такая легенда, способная хоть на полсуток ввести в заблуждение следствие, пройдет, если удастся завести «ЗИС» и уехать с места происшествия.
На вид повреждения у него небольшие, только смят никелированный бампер и задрано вверх левое крыло.
Он убедился, что милиционер хоть и жив, к активным действиям пока не способен, и вернулся к своей машине. Навалился всем телом, крыло со скрипом стало на место. Включил зажигание. Стартер несколько раз провернулся, а потом взревел и мотор. Отлично!
Он перетащил стонущего чекиста в салон «ЗИСа», уложил на широкое заднее сиденье.
Трогая машину, Шестаков еще и успел оглядеться. Поразительная картина, между прочим. Длинный и совершенно пустой в обе стороны проспект, освещенный редкими лампами под жестяными абажурами, раскачивающимися и скрипящими под ветром. Ни души. Несмотря на выстрелы и грохот столкнувшихся машин.
Кто-то, может быть, и смотрит из черных окон домов, даже, наверное, набирает телефон ближайшего отделения милиции, но вообще – мертвая тишина.
Сюрреализм. Антониони, кажется, такие мизансцены любил снимать…
«ЗИС» пошел вдоль бордюра, словно прихрамывая. Его все время тянуло вбок, наверное, повреждена подвеска, и внутри мотора что-то хрипело, вздыхало, побрякивало. Не машина, а раненая лошадь. Да и черт с ней, километра бы на три-четыре хватило, дотянуть до моста, где его должен ждать Витюша, а потом к наркомату.
– Эй, мы куда едем? – раздался вдруг слабый голос с заднего сиденья. Пришел в себя, значит, пациент. Но, судя по характеру травмы, у него должна быть ретроградная амнезия. То есть когда не помнишь, что было непосредственно перед ударом.
– Лежи, не дергайся, – ответил Шестаков. – Куда надо, к Склифосовскому.
– А что со мной? Ох, голова раскалывается…
– Что надо. Разбились вы с дружками в аварии. Пить меньше надо…
– Дак мы разве пили? Мы вроде на работе…
Вот разговорчивый да памятливый попался!
А Виктор действительно стоял на мосту в указанном месте. Злой, замерзший, хмель из него напрочь выдуло морозным ветерком, и, наверное, клял он сейчас и себя, и старого друга, который втянул его в совершенно идиотскую, чреватую потерей не только должности, но и головы историю.
Он повалился на сиденье, матерясь и стряхивая с усов ледышки.
– Ну
и что? Вывернулся?Помятого крыла он со своей стороны не увидел.
– Надеюсь, да. Только конь мой железный на глазах сдыхает. Нам бы местечко укромное найти, да поближе, поговорить надо. И дальнейшие вопросы решить.
– Укромное? Так давай назад в парк Горького заедем, сразу влево с моста и через Якиманский переулок, там глухих аллеек полно…
Овчаров знал Москву гораздо лучше Шестакова, который вообще был петербуржцем, а по столице пешком не ходил уже, наверное, лет пять.
– Мысль, однако, я и не сообразил…
Заехали, остановились.
– А кто это у тебя там? – спросил Виктор, услышав очередные стоны и шевеление сзади.
– Как бы получше сказать – «язык». Захвачен в ходе скоротечного встречного боя. Сейчас мы с ним и побеседуем. У нас водки не осталось?
– Откуда же? – удивился Виктор. И вдруг его осенила гениальная идея. – Слушай, машина-то у тебя таксистская?
– Ну?
– Они же всегда с собой водку возят на продажу, особенно по ночам. Сам брал не раз. Давай поищем! И ведь нашли. В багажнике, в клеенчатой сумке между запасным колесом и деревянным ящиком с какими-то автомобильными железками. Целых пять бутылок. Правда, три из них разбились при столкновении, но две уцелели в катаклизме, и Овчаров с торжествующим видом подкинул их в ладонях.
– Я же говорил! Куда наливать или опять из горлышка?
– Подожди, нам сейчас пить – ни в коем разе! А вот «языка» ублаготворить надо. Ему хуже пришлось. Взбодрится – и побеседуем…
Влили грамм полтораста в рот милиционеру, тот сначала только вяло шевелил губами, водка текла из углов рта на воротник, потом распробовал, несколько раз глотнул уже с жадностью, шумно отдышался.
Но по-прежнему, хоть и миновал шок, не понимал, где находится и что случилось.
– Ох, ребята, что-то плохо мне, к врачу скорее бы…
– Сейчас, сейчас. Только скажи, как вы этого гада засечь успели?
– Какого?
– Да за кем гнались, не помнишь, что ли?
– А-а… Ну как? Обыкновенно. Команда поступила, приметы, поехали мы, кажется, Балабанов и говорит – давай по кольцу пойдем. Другие как там еще, а мы по кольцу. Вдруг ему быстро надо…
«Умный человек был Балабанов», – подумал нарком.
– Поехали. Потом увидели, по приметам подходит. Балабанов кричит: «Вот он! Гоните! А я подмогу вызову. «Перехват» объявлю. Только не упустите». И выскочил. А мы поехали…
«Живой Балабанов, значит», – посетовал Шестаков.
– Поехали, а потом?
– Потом Скачков стрелять начал. Раз он не остановился.
– И все?
– И все. Ничего больше не помню…
Видно было, что ему стало совсем плохо. Голос у него то сипел, то срывался на задыхающийся крик, он пытался подняться повыше на сиденье, скреб пальцами по вельветовой обивке и вновь сваливался набок.
«Перелом основания черепа? – пытался поставить диагноз Шестаков, который и слов таких, считай, никогда не слышал. – Или просто тяжелое сотрясение?» – Он чувствовал себя как студент третьего курса, прогуливавший занятия по травматологии, а на первой практике вдруг столкнувшийся всерьез с тем, о чем лишь краем уха слышал на лекциях.