Бои на Дону и Волге. Офицер вермахта на Восточном фронте. 1942–1943

10 июня

Обед, вот уже 8 часов мы находимся на линии фронта, на восточной опушке соснового леса, в направлении Северского Донца.

На линии фронта у нас нет связи ни с тылом, ни с соседями по обеим сторонам. В нескольких сотнях шагов за нами широкая просека разрезает лес. Вдруг один русский танк, а затем второй простреливают просеку из пулеметов и открывают огонь по всему, что шевелится. Поэтому ни у кого нет возможности отойти. Тем не менее мы стараемся воспринимать обстановку как нормальную. Она принималась в расчет при отдаче приказа о наступлении, который предусматривал прорыв без учета на фланговое прикрытие.

Ранним утром полк начал наступление через реку Муром – саперы навели в течение ночи переправу – и захватил вверх по склону противоположного берега позиции противника, который оказал лишь незначительное сопротивления. Ужасный по мощи удар артиллерии и воздушные налеты сломали ему хребет. Многие русские сдавались в плен, другие лежали мертвыми в окопах, лишь немногие сумели отойти через открытую местность на гребнях высот.

Я следовал по пятам головной роты. В течение трех часов я двигался форсированным маршем вперед на восток, вверх и вниз по холмам, через балки и овраги, минуя изгороди, между лесными массивами. Только однажды мы были вынуждены открыть огонь из пулемета справа от нас, впрочем, памятуя о строгом приказе, мы не ввязывались в бой с противником сбоку, даже если бы пули свистели из засады в дубовом лесу. Нам повезло, что мы не встретили сопротивления. Несколько смелых снайперов заставили бы нас остановиться в труднопроходимой лесистой местности.

То здесь, то там русские выходили к нам с поднятыми руками. И куда с ними? Недолго думая мы берем их с собой. Все тяжести, от которых изнемогали наши солдаты, быстро переместились на плечи пленных. Носильщики ящиков с боеприпасами, опорными плитами минометов менялись местами, обливаясь потом.

Через три часа, пройдя оставшиеся до Северского Донца 15 километров, мы стояли перед мостом. В последнюю минуту противник установил заряд, но взорвать не успел. Мы пришли слишком быстро.

В течение часа мы создавали плацдарм на другой стороне реки. Перед нами раскинулась широкая, полого поднимающаяся равнина. Вдали – колонны транспорта в клубах пыли.

Примерно в 300 метрах от нас, параллельно опушке леса, течет ручей. У берега растут безвершинные ивы. Вдоль ручья идет пожилой мужчина в гражданской одежде. По движущейся цели начинается общая беспрестанная стрельба. Что же в этом удивительного, если в стране наряду с солдатами войну ведут партизаны? Тем не менее меня озлобляет, даже ожесточает решимость, с которой продолжает тяжело шагать этот человек. Хотелось закричать ему, чтобы он упал на землю. Но он продолжает идти, словно непробиваемый. Похоже, теперь пули свистят слишком близко от него. Или же в него попали? Он оказывается на земле, но лишь на долю секунды. Вот он уже снова на ногах и продолжает свое убийственное движение. Вновь разгорается стрельба. Что это – загадка крестьянской души, которая не желает осознавать опасности? Или же он не дорожит своей жизнью? Неужели ему не хочется домой, к своим? Он ранен? Однако нашим он надоел, огонь смолк. Через 20 минут пожилой крестьянин встанет и, выпрямившись, продолжит свой путь, но он уже никого не волнует. Пусть война останется для тебя милостивой, старик, которого хранила невидимая рука Бога!

11 июня

Вчера к вечеру штурмовые орудия помогли нам выйти из окружения, в результате стрельбы из них был подожжен один русский танк, а другие – спешно ретировались. Я старался попасть в полк. Меня подобрала транспортная машина. Однако нам удалось с трудом, медленно тронуться с места, пробираясь сквозь поток транспорта, который двигался с запада на восток, к ведущим бои войскам. Сегодня утром рота помешала разрушению узкого моста, который является единственным местом переправы через Северский Донец. Тут скапливаются машины, их удерживают только белые ленты, посредством которых саперы огораживали трассу в связи с наличием минных полей. Идет сильный ливень, превращая дорогу в болото. Наконец часовому удается освободить для нас проезд, и мы переправляемся через реку. Тут воздух сотрясают два последовательных взрыва, а затем вверх поднимаются два столба черного дыма. В неразберихе повозка тылового подразделения сошла с трассы, переехав белые ленты, и подорвалась на мине. Одну лошадь разорвало пополам, другая – упала на землю вся в крови. В дорожной грязи лежат разорванные кишки. С горящей повозки огонь переходит на автомобиль для перевозки боеприпасов, рвутся ручные гранаты, будто происходит бой. По земле вовсю барабанит дождь, и тем не менее ему не удается потушить огонь, который все сильнее поднимается из баков с бензином. Теперь воспламеняются дымовые сигнальные гранаты, и над заревом пожара образуется блестящий многоцветный ореол – фиолетовый, оранжевый, ядовито– зеленый. С запада ярко светит солнце, однако на востоке перед стеной удаляющейся грозы раскинулась радуга.

Штаб полка я обнаружил в палатках, которые расположились среди того, что осталось от сожженной деревни, которую еще сегодня утром мы застали целой и невредимой. Бои в нашем тылу разгорелись позднее.

Я доложил командиру полка о головном батальоне, судьба которого вызывала у меня большое беспокойство. Потом устроился в одной из палаток и вскоре заснул. Однако уже в два часа мы покинули лагерь.

Штаб выдвинулся вперед. Я остался, чтобы иметь возможность в тишине посвятить себя делу. Флайсснеру удалось в течение ночи добраться на машине до места, совершив большой объезд. Рассветало, и солнце начало высушивать влагу, я еще раз приготовил соломенный настил на месте оставленной палатки и заснул под открытым небом. Флайсснер достал крепкий кофе, который я выпил перед совершением марша. Теперь мы завтракаем под солнцем, сидя на канистрах. Напротив нас поднимается крутой склон, заросший молодым дубовым лесом. Слева сгоревшая дотла, вымершая деревня, среди пепелища бродят, мяукая, кошки.

12 июня

Атака пехоты организуется в направлении на юго-восток, в тыл противника. Оказывается, что с юга прорвались немецкие танковые части и намереваются выступить нам навстречу.

Я сопровождаю командира дивизии на линию фронта. Мы обошли городок Белый Колодезь, где отступающий противник взорвал запасы боеприпасов. Мы застали на отдыхе передовые подразделения нашей наступающей пехоты у реки на скате железнодорожной насыпи, которую они только что перешли. Штурмовые орудия тоже находились по ту сторону железной дороги, и их стволы были наведены фронтом на восток на широкую равнину, где не было видно противника. Дорога сюда шла из далекой дубравы, и никто не обращал внимания на свистевшие пули (выпущенные, как стало понятно позже, оттуда).

Генерал присел на рельсы, по левую руку от майора С., который сопровождал его. На швабском диалекте началась открытая беседа с пехотинцами. Раздались шутки и смех, и вновь никого не беспокоило то, что все сильнее и ближе свистели около нас пули, а мы по-прежнему сидели на рельсах. Тут внезапно вздрогнул С. и скатился, съежившись, под откос. Ему расстегнули ворот мундира, но его глаза остались закрытыми, он хрипел, шевелил полуоткрытыми губами. Сознание к нему не возвращалось. Генерал испытующе приподнял его закрытые веки. Вскоре на место прибыл врач, но ему оставалось только констатировать смерть. Войдя с тыльной стороны туловища, пуля пробила сердце и легкое.

Хотя мы почти мгновенно спустились под откос, слепое огнестрельное ранение в левое плечо получил и водитель генерала. Убитого загружают в повозку. Генерал отдает приказ об атаке леска у дороги, занятого снайперами, а затем колонна повозок отбывает с рокового места. Оглядываясь назад, я наблюдаю, как пехотинцы спешно разворачиваются в боевой порядок, но два русских снайпера уходят вдоль дороги на север.

Кое-кто захотел увидеть во внезапной смерти, которая настигла майора, нечто закономерное, другие посчитали, что она поразила только тело, как у пораженной дичи, но не душу. Об этом вечером идут разговоры. Генерал продолжает молчать. Наверняка он винит себя в смерти своего сослуживца, которого он напрасно подставил под пули снайперов.

Снова в полку, в населенном пункте Р., 10 часов вечера. Раненый, которому удается бежать, докладывает, что в нескольких километрах отсюда в соседней деревне противник блокировал подразделения полкового обоза, которые имеют недостаточное вооружение и ведут оборону. Под руководством своего адъютанта командир формирует из добровольцев разведдозор, который вскоре исчезает на автомобиле в ночи, чтобы деблокировать товарищей, которым угрожает опасность. Однако следует обратиться и к дивизии с просьбой о поддержке, которая должна прикрыть наш фланг силами батальона соседнего полка. В связи с тем, что нарушена связь по телефонным проводам, я беру на себя передачу донесения.

Несколько раз мы вязнем в грязи дороги во тьме безлунной ночи, сильно затянутой облаками, но в полночь мы добираемся до Белого Колодезя, где в здании кинотеатра располагается выдвинутый вперед командный пункт дивизии. При этом необходимо оборудовать зрительный зал кинотеатра и на первом этаже здания – полевой госпиталь. Я встречаю генерала в сопровождении лишь молодого офицера-ординарца на первом этаже, где в кабинете, в котором нет стульев, он склонился над картой. В связи с тем, что связь по телефонным проводам нарушена, генерал отдавал распоряжения своим подчиненным частям через посыльных. Однако ночь небезопасна из-за действий русских танков. Я излагаю донесение из полка. Ответ генерала: «Передайте, что надо выстоять в эту ночь. На флангах и в тылу находятся группы противника. Тут ничего не поделаешь. Солдаты полка должны удерживать занятый рубеж и рассчитывать на самих себя. Сейчас я не могу заниматься обозами».