Бокал кардинала Ришелье
Шрифт:
– Он все скажет! – прошипела красотка, и облизнула губы узким красным языком. Сыроедову показалось, что язык ее раздвоен, как у змеи. – Он скажет, но, конечно, не сразу… сразу – это так неинтересно! Никакого удовольствия!
– Лучше сразу говори, а то Лама… она ведь такая… я ее сам иногда боюсь!
– Гоша, – перебила его красотка. – Смотри, какой станок интересный. Давай, мы ему что-нибудь просверлим. Для начала руку, а потом…
– Угомонись, Лама! Тебе бы только мучить кого-нибудь… он нам и так все расскажет!
– Во-первых, Гоша,
– Да какая разница?
– Огромная, Гоша! – Красотка сняла очки, и Сыроедов увидел большие, черные, горящие безумием глаза. – Я же тебе говорила, Ламии – прекрасные женщины, которые соблазняют мужчин, чтобы потом их сожрать!
Последнее слово она произнесла с такой яростью, что Сыроедова передернуло.
– Да ладно тебе, – отмахнулся длиннорукий. – Называй себя как хочешь…
Сыроедов в ужасе смотрел на красотку.
Она ведь и правда ненормальная… убить человека ей ничего не стоит… нужно что-то делать, пока не поздно…
Пока его похитители выясняли отношения, он сделал маленький шажок к двери… еще один…
Тут женщина заметила его нехитрые маневры и метнулась наперерез:
– Ты куда это? Я с тобой еще не закончила!
Сыроедов бросился к двери, но красотка его уже опередила и возникла перед ним, угрожающе размахивая ножом.
Сыроедов попятился.
Вдруг под руку ему попалась невесть как здесь оказавшаяся чугунная кочерга. Он схватил ее и замахнулся на женщину.
Та поднырнула под руку с кочергой, взмахнула ножом…
Сыроедов охнул, ему вдруг стало нечем дышать.
Ноги подогнулись, и он упал на холодный цементный пол…
– Ох, как неудачно! – жалобным голосом воскликнула красотка. – Кажется, он… того…
– Ламка, ты что?! – прохрипел ее напарник. – Никак замочила его? Опять ты за свое! Мы же еще ничего не узнали!
– Я не нарочно! Я не хотела! – забормотала красотка. – Он сам виноват! Размахался кочергой… чуть мне нос не сломал! Знаешь, как дорого стоят пластические операции?
– Пластические операции! – передразнил ее напарник. – Лучше скажи, как мы теперь узнаем, где он их спрятал?
– Ну, узнаем как-нибудь… он же был не один! У него же был этот… как его… Горыныч!
Я проснулась от скрипа половиц под чьими-то шагами.
В первый момент по пробуждении я не могла понять, где нахожусь. Точнее, я вообразила, что нахожусь дома, в своей комнате… если эту комнату в коммуналке можно назвать домом.
А если я дома – то чьи шаги меня разбудили? Кто может ходить в моей комнате?
Опять-таки, если я – у себя, то ходить здесь некому…
Из естественного чувства самосохранения я перед сном запираю дверь комнаты на задвижку, и делаю это уже на автопилоте. Витька в спокойном состоянии не опасен, но кто его знает, может спросонья толкнуться в чужую дверь. Так что я запираюсь на всякий случай.
Я покрутила головой, стараясь разглядеть комнату. Было темно, и пахло противно – пылью, плесенью и еще чем-то, мышами, что ли…
Я села
в постели и подтянула одеяло к горлу.Половицы снова заскрипели.
Я постепенно сбрасывала остатки сна и начинала соображать.
Для начала я осознала, что шаги звучат слишком деликатно для Витьки (если, конечно, это был он, чего я допустить не могла). А тут кто-то ходит тихо, неспешно, и ни слова не говорит…
Значит, это точно не Витька…
И тут я вспомнила, что вечером мне позвонила Аида, предупредила, что у Витьки очередной накат и возвращаться домой опасно для жизни. Так что я осталась ночевать в бабушкиной квартире…
Но если я у бабушки… тогда… тогда кто здесь ходит? Под чьими шагами скрипят половицы?
И в это время в окно заглянула луна. Ну да, в то самое окно, которое осталось с порванной занавеской.
Ее тусклый обманчивый свет залил часть комнаты, и в этом свете я увидела высокую фигуру в темно-красном платье…
Я протерла глаза… и увидела серебряные волосы, спускающиеся почти до плеч. В голове мелькнула мысль, что это бабушка. А что, я ее если и видела, то в далеком детстве, так что совершенно не помню.
Тут до меня дошло, что бабушка умерла. Уже больше полугода назад, и я унаследовала половину этой вот квартиры. Не может быть, чтобы это был бабушкин призрак. Чур меня, чур!
– Вы кто? – испуганно спросила я незнакомку.
Она повернулась ко мне…
И я поняла, как ошиблась.
Я увидела морщинистое лицо, умные карие глаза, остроконечную бородку, ухоженные усы.
Это была вовсе не женщина.
Это был пожилой мужчина в красной мантии, с длинными седыми волосами.
Похоже, он сам удивился, услышав мой голос.
Незнакомец огляделся, но не увидел меня и что-то удивленно проговорил на незнакомом языке…
Голос у него был глубокий и приятный, а язык, на котором он говорил, звучал музыкально…
Я вспомнила, как смотрела недублированный французский фильм, с русскими субтитрами.
Ну да, незнакомец в красной мантии говорил по-французски…
И вдруг в голове у меня словно что-то щелкнуло, и я стала понимать его речь.
– Мне показалось, что меня кто-то окликнул, – проговорил мужчина в красном, обращаясь к кому-то, кого я не видела.
– Здесь никого нет, кроме нас с вами, ваше преосвященство! – ответил его невидимый собеседник.
– Странно… – человек в красном пожал плечами. – Я так отчетливо услышал этот голос…
Он сделал еще несколько шагов и сел в кресло с ножками в виде звериных лап и с резной позолоченной спинкой.
В руке его появился бокал темно-красного стекла. Бокал, украшенный по ободку резными лилиями.
Он поднес этот бокал к губам, сделал маленький глоток, потом поднял бокал выше и посмотрел сквозь него.