Боксер-7: назад в СССР

— Ну да, — Лева не упустил возможности подколоть товарища, — это тебе не пирожки с ростовского рынка!

— Да чего ты все про пирожки, — отмахнулся Сеня. — Всю жизнь, что ли, вспоминать их будешь?

— Я? Это ты у нас приверженец пирожков и беляшей, — заметил Лева. — Мне-то как раз такое не особо нравится.

— Пирожки — это, конечно, хорошо, — со знанием дела подтвердил Сеня. — Но вот эта штука — просто обалденная! Или вот вчера мы ели говядину с овощами — пальцы же откусить можно!

— Пальцы нам еще понадобятся, — возразил я. — Но готовят они действительно отменно.

— И, кстати, очень много блюд, состоящих из мяса с овощами, — задумчиво проговорил Сеня. — Наверное, кубинцы очень любят и то, и другое.

— А что? — сказал Лева. — И вкусно, и полезно. Что еще, по большому счету, организму-то надо?

Возвращение в Москву прошло для нас практически незаметно. Только забравшись в самолет и расположившись по своим креслам, большинство из нас тут же провалилось в глубокий сон. Даже после приземления в советской столице некоторых пришлось будить Григорию Семеновичу — до такой степени уставшим и переполненным впечатлениями динамовцам не хотелось просыпаться.

Едва ли не единственными, кто большую часть полета не спал и обсуждал увиденное в далекой стране, были мы с Сеней. Я пытался мысленно составить для себя дальнейший план тренировок и участия в разных соревнованиях, а Сеня был попросту перевозбужден. Шутка ли — сразу две заграничные поездки за такой короткий срок для весьма впечатлительного и эмоционального советского подростка!

— Слушай, ну этот Наполеон-то, а! — Сеня никак не мог прийти в себя после посещения Наполеоновского музея, где хранилась его посмертная маска. — Он, оказывается, такой маленький был!

— Это для нас он маленький, — мягко поправил его я. — а для того времени у него был нормальный рост. Он даже был повыше некоторых.

— Вот это да, — изумился Сеня. — Все такими коротышками были, значит? А я еще думаю — как это он, такой маленький, а столько дел наворотил? Там же его треуголка лежит — у меня в нее разве что кулак бы поместился!

— Так ты и не Наполеон, — засмеялся я. — А как тебе, к примеру, музей Хемингуэя? Хотел бы в таком домике жить?

— Ой, даже не знаю, — задумался Сеня. — Он какой-то огромный. Что там в нем, таком большом, делать-то? Ну разве что боксерский зал себе организовать, чтобы можно было тренироваться, не выходя из дома. Вот это было бы дело!

Я удержался от соблазна поведать своему приятелю, в каких домах будут селиться наши соотечественники спустя три десятка лет, только получив хотя бы минимальную финансовую возможность. По сравнению с большинством из них у Хемингуэя был не дом, а хижина. «Ничего, еще увидит все своими глазами» — подумал я, глядя на все-таки засыпающего Сеню.

Весь последующий год был для нас наполнен напряженными тренировками. Нужно было не просто закрепить все то, что мы узнали от кубинцев, а сделать каждое движение частью своего боксерского арсенала. Другими словами, все новые навыки должны были быть доведены до автоматизма и встроены в каждодневную активность. А кроме того, каждому из нас хотелось благодаря полученным знаниям выйти на новый уровень. Поэтому нас не надо было особенно заставлять — мы и сами проводили в зале все возможное время, отвлекаясь от пахоты только для того, чтобы восстановить силы.

Эта стало даже своего рода рутиной: как, например, рабочий каждое утро просыпается, чтобы идти на завод, затем отрабатывает смену, а потом идет домой, так же и у нас каждый день проходил в спортзале, в подготовке к тренировке и отдыхе после нее.

— Знаете, пацаны, — поделился однажды с нами Лева. — Я начал даже иногда забывать, какой сегодня день и число. Каждый день похож на предыдущий, вообще никаких различий нет.

— Что, разнообразия какого-то захотелось? — спросил его я.

— И да, и нет, — неопределенно пожал плечами Лева. — С одной стороны, конечно, охота еще куда-нибудь съездить, где-нибудь выступить… А с другой — мне, честно говоря, и такая жизнь по душе. Ведь мы же не чем-нибудь там занимаемся, в конце концов, а спортом!

— И, по-моему, успешно занимаемся, — вставил свои пять копеек Сеня. — Я думал, после Кубы мне казалось, что я стал сильнее. А теперь вижу, что так оно и есть!

— Лева, а ты вспомни Бабушкина, — ухмыльнулся Шпала. — Вот уж кто умел внести разнообразие в рутинные будни! Сразу почувствуешь, так сказать, вкус жизни!

— Ну нет, — возразил Лева. — Такого разнообразия мне и даром не надо. Все-таки бокс должен быть на первом месте. Да и, честно говоря, не вызывает у меня никакой зависти бабушкинский способ вносить разнообразие.

— Это да, — согласился Сеня. — У меня тоже не вызывает. Просто работать в зале, пусть даже все каждый день и одинаково, намного лучше, а главное — полезнее для дела!

Рутинная пахота в спортзале не давала никаких шансов гнуть пальцы. Здесь все были равны — и чемпион, и рядовой динамовец, и даже начинающий боксер. Требования были едины для всех, и наказания за отступления от них — тоже. Тренировочный зал и снаряды уравнивали всех не хуже армейской казармы. Иначе было и нельзя — стоит только начать выделять кого-нибудь особо, как вся работа полетит в тартарары и превратится в бесконечное выяснение отношений.

Зато когда Григорий Семенович дал нам небольшой отпуск, чтобы мы могли съездить домой, я на полную катушку ощутил свой новый статус! Ведь встречали меня уже не просто как новоиспеченного москвича-динамовца, а как победителя чемпионата Европы! А вот это было для меня уже в новинку.

Я ехал по знакомым с детства улицам, и мне казалось, что даже деревья, стоявшие на своих привычных местах, приветствуют меня как европейского триумфатора. В моем родном городе все ощущалось немного по-новому — как будто бы я уезжал из него, чтобы выполнить какое-то обещание, и теперь вернулся с исполненным долгом. Особенно приятно было то, что о моих успехах благодаря советской прессе знал уже весь город.

«Интересно», — на мгновение подумал я, «а если бы все это происходило примерно в этом же возрасте в прошлой жизни?»

— Ну ты, Миха, даешь, — восхищенно протянул мне руку дворовый приятель Санек, когда я, отдохнув с дороги, вышел из подъезда прогуляться по знакомым местам. — Вообще от тебя не ожидали!

— Да не говори, — подключился еще один друган, Макс. — Мы когда увидели твои портреты в газетах, сначала думали, что показалось. А потом мамка мне газету принесла — на, говорит, почитай, чего люди добиваются, когда хотят, ну ты знаешь эту ее обычную волынку, что я оболтус и так далее.

— Знаю, — с улыбкой кивнул я. — У меня родители тоже не верили, что у меня что-то с боксом получится. Так что не вешай нос.

— Ага, — кивнул Санек, — я помню, с каким грустным видом твой отец тут ходил, когда ты в бокс подался. Только кто-нибудь заговорит с ним на эту тему — сразу такие трагические речи, как будто жизнь кончена и все пропало.

Я и сам помнил все эти отцовские речи. Зато теперь в родительской квартире царили совсем другие настроения.

— Вот видишь! — с гордостью говорила мать, в сотый раз демонстрируя газету с моим портретом на первой полосе. — А ты все его шпынял: мол, не позорь семью, твое дело — шахматы! Еще неизвестно, что бы у него с этими шахматами вышло! А здесь смотри — уже чемпион Европы!