Боль

***

По практически пустой бутылке, майор понял, что воспоминания затянулись. Каждый раз, когда начинался очередной «глухарь» с расчленёнкой, он вспоминал историю о хворном маньяке, что совершая невообразимо-ужасные преступления, смог превратиться в страшную сказку перед сном или той самой бабайкой, что пугали непослушных детей.

Майор настолько погрузился в воспоминания, что даже не заметил, как выключил свет в комнате и сидел почти в полной темноте, слегка освещаемый молочным светом луны, плывущей мимо окна. Только сейчас, придя в себя, Егор Петрович услышал непонятный шум на кухне. Что-то прыгающее заставляло звенеть, оставленную ещё с утра посуду. Ложка в стакане стучала так, словно стояла на столике в купе движущегося поезда. Какой-то предмет или невиданное животное бесилось на кухонном столе, издавая чавкающий звук, видимо имея липкую основу.

Игорь Петрович встал с дивана, и хотел было включить свет, но выключатель лишь щёлкал, даже не пытаясь зажечь лампочку. В этот момент зоркий глаз майора бросился на балконную стеклянную дверь, на которой багровела широкая, не ровная полоса, от края до края стекла, словно неопытный маляр решил закрасить стеклянную дверь, но в один миг передумал. Осторожным шагом Игорь Петрович направился к кухне, где творилось безобразие и когда он подошёл к ней совсем близко, то снова увидал бордовый след маляра-недоучки на кухонном окне. Теперь след поднимался к открытой форточке и исчезал, наследив на оконной раме чем-то бурым.

–Что за… – Вырвалось у майора недовольное ругательство, и он широким шагом поспешил зайти на кухню.

Прищурившийся, Игорь Петрович выловил в скупом свете луны, призрачным прожектором, падающего на стол, что-то волосатое и круглое, быстро прыгающее на клеёнчатой цветной скатерти. Мяч, чавкая и хлюпая, разбрызгивал по сторонам щедрые ошмётки запёкшейся крови, успевая оставлять алые круги на месте прыжков. С нескрываемой брезгливостью, майор подошёл к неизвестному существу и уже хотел схватить его и швырнуть в форточку, как вдруг мяч повернулся, словно имел внизу маленькие ножки, и майор от ужаса вскрикнул. На него смотрела голова, убитого этим утром слесаря Геннадия. Причём голова, в отличие от мёртвого тела, была абсолютной живой. С бледным видом осунувшегося лица, закатанными глазами до белков и скривлённым от отчаянного крика, почерневшим ртом, но живой.

Игорь Петрович отскочил назад и ударился спиной о буфет. Не выдержав столкновения с крупным майором, содержимое буфета со звоном повалилось с полок, а стекло одно из дверец треснуло, формой застывшей в небе молнии.

– Что за… – повторил испуганный мужчина и нащупывая руками стены, бросился в зал, где в тумбочке лежал пистолет. Голова, соскочив с места, шмякнулась на то место, где стоял майор, и недовольно скривив лицо, запрыгала вслед за ним, чавкая остатками оторванной шеи.

Майор тем временем, столкнув на своём пути два кресла и взбороздив ковровую дорожку, упал перед заветной тумбочкой и открыв её, громко стал хлопать рукою внутри, ища пистолет. Голова же, запачкав кровью весь «пройденный» путь, настойчиво прыгала в сторону мужчины, и когда до него оставалось метра два, как напруженная оттолкнулась от пола, полетев на Игоря Петровича. Тот уже вытащил ПМ из тумбочки и наставил его прямо в летящую голову с неимоверно раскрытым ртом, растянутым почти на весь размер лица. Майор нажал на курок. Раздался глухой щелчок бойка, а голова слесаря, достигнув

Конец ознакомительного фрагмента.