Боль

– А вот это тост! – ловко ввернул Вадим. – Столько не живут. Это точно… Давай за нас! И уж кто-кто, а я буду последним, кто тебя боится. И другим прикажу не бояться! А вот опасаться – посоветую. – И Вадим поднял бокал. Боря покачал головой, едва улыбнулся и поднял свой.

– Ох и ловок ты, Вадя! Ох и ловок! – сказал Боря, и они выпили по доброму глотку. Боря скривился сильнее прежнего, и стало хорошо видно, что он пьян. Тоненькая струйка коньяка вытекла у него из угла рта. Он тут же утёр её ладонью: – Так чего хотел? Чего пёрся в такую даль ко мне?

Вадима передёрнуло от выпитого. Он поискал на столе, чем бы закусить, хотя до этого в закуске не нуждался, нашёл нарезанный лимон, ухватил один кругляшок, сунул в рот и с удовольствием сморщился.

– Да что мои дела? – жуя лимон и морщась, сказал он. – Я же не знал, что Митя вернулся. Знал бы, тогда совсем по-другому…

– Митя – не твоё дело! – сказал Боря совершенно стальным тоном.

Это был тот самый тон, на который Вадим всегда реагировал одинаково. Тон, до которого выпивший Боря непременно доходил в их разговорах с глазу на глаз. А опьяневший Вадим на него откликался, как на вызов к поединку. И этот Борин тон случался тогда, когда они оба ощущали себя ещё вполне трезвыми, здравомыслящими и рассудительными.

– Что-о-о?! – чувствуя, как белеет в глазах от обиды, протянул Вадим. – Митя – не моё дело? А чьё это тогда дело?

– Моё! Мой сын – моё дело. Это просто, – стараясь изображать спокойствие, сказал Боря. – Понимаешь? Просто!

– Да-а-а? А чего ж ты его хер знает куда отправил, с глаз долой? А теперь причитаешь. – Вадим скроил кислую физиономию и продолжил издевательски писклявым голосом: – Ой! Сынок вернулся домой чужим!

Ой, он говорить со мной не хочет… Боится меня…

Вадим, как всегда, сорвался, и его понесло. Понесло сразу. С ним такое случалось только с Борей. Он часто ругал себя за эти срывы, но объяснял их сам себе тем, что не мог не ответить на вызов. Не мог потому, что Борино огромное состояние не давало Боре права вести себя и говорить оскорбительно. Вадим даже считал, что своими спорами на равных он отстаивает их старую дружбу, в которой количество денег и власти ничего не значат.

Но совсем редко, с похмелья, после ссор с Борей, Вадим мог откровенно сам с собой признать, что своими срывами он доказывал себе своё равноправие и мстил Боре за свою же трезвую робость перед ним и его богатством, мстил за желание быть приятным, угодливым, за своевременные поздравления с днём рождения Бори, Оли, Мити, поздравления с Новым годом и прочее… Мстил за Борины дорогие подарки ему, жене и дочерям – если тот не забывал, мстил за то, что сам любил и ждал эти подарки.

Их споры всегда получались долгими, с попытками примирения в процессе и новыми вспышками вслед. Ни тот ни другой не могли остановиться, пока их не разнимали или пока Вадим не хлопал Бориной дверью. Сам Боря на дверь обычно не указывал. Ну а если и указывал, то Вадим не спешил дверью воспользоваться – из гордости и противоречия.

В этот раз случилось, как обычно. Они быстро заискрили, повысили голоса до предела, потом спустились до ледяного шёпота, попрепирались, повскакивали несколько раз с мест, поразмахивали руками, почти разошлись… Но неведомо как на столе появилась новая бутылка коньяку, и разговор пошёл почти спокойный, но происходящий на минном поле.

– Я вообще не понимаю, зачем давать сыну в Англии юридическое образование, – сильно наклонившись вперёд и тряся правой рукой, говорил Вадим, – если ты не хочешь, чтобы он там остался жить дальше! На кой ему английская юриспруденция здесь? Это же его время и твои деньги на ветер! Если тебе денег не жалко, так хоть Митино время…

– А ты мои деньги не считай. Без тебя есть кому посчитать… – пьяно расслабив нижнюю губу, сказал Боря.

– Да не считаю я твои деньги, успокойся! Если бы я их считал, то уже давно либо сошёл с ума, либо убил тебя и ограбил. Боря, друг мой, я ж совсем про другое… Хотя, что я распинаюсь опять?! Ты же услышишь только то, что хочешь слышать, – сказал Вадим и махнул рукой.

– Вот и не распинайся! Своими займись! И детьми своими… Катьке сколько? Скоро пятнадцать? Вот и занимайся…

– Мои девочки при мне! Я их с глаз долой не отправляю… И не тешу себя, мол, там безопасно, там спокойно… Я дыры в воспитании деньгами не затыкаю, понял?!

– Давно понял, Вадик! Давно! Потому что затыкать нечем. Ты Костю давно видел, а? Ты вообще знаешь, как он, что он? А Катя? Она чего по жизни хочет, кроме того, что ты от неё хочешь? Думаешь, она хочет всю жизнь пиликать на… этой… чёрт… – Боря защёлкал пальцами, вспоминая.

– На виолончели, – ехидно напомнил Вадим.

– Да понятно, что не на скрипке! – тоже ехидно ответил Боря. – Эту виолончель ей кто купил? Папа родимый? Не-е-ет! Папа родимый как бы случайно при тупом друге Боре начал скулить: ой, доченьке надо хороший инструмент купить, на дровах она играть не может, надо австрийский брать, а он стоит, как самолёт… Помнишь? – И Боря на этих словах прищурился. – А?! Думаешь, ты самый хитрый… Да тебя с твоими мелочными хитростями насквозь видно. И гонор твой…

Вадим аж задохнулся от обиды, стыда и гнева. Он отлично помнил ту историю с покупкой виолончели, но надеялся, что Боря про это забыл.

– Я тебе очень за это благодарен… – сквозь зубы процедил Вадим. – Сколько тебя можно благодарить? Мне на коленки встать? Или что? В ножки покланяться?…

– Вадик! Не смей тут шута из себя корчить и бедного родственника. Катьке надо было инструмент хороший – я купил. Только зачем было при мне спектакль разыгрывать? Спросил бы… Попросил бы! Дело же простое, хорошее. Ребёнку купить хороший инструмент.

– А Митьке почему не купил? Сколько он тебя просил… Я тебя уговаривал, сам хотел купить… Ты же запретил! Запретил парню делать то, что он хочет! – Вадим весь побледнел и теперь неотрывно смотрел прямо Боре в глаза. Он даже перестал моргать. – Ты чего боялся? Что, если парень возьмёт гитару или сядет за барабан, то и человеком не станет? Мужика из него не выйдет, по твоим понятиям? А чего ж ты со мной якшался, когда я был музыкантом? Тёрся рядом? Весело тебе было со мной. Интересно! Конечно!!! Запчасти продавать не весело, но деньги. Попродавал – и бегом ко мне! Забыл?! – Вадим уже орал громким шёпотом. – Забыл?! А сыну своему радости не дал! Зассал! Гитара нужна была простенькая, и всё… Парень счастлив был бы. Но ты зассал, что он будет не такой, как ты… Что насрать ему будет на твоё величие!.. И что теперь? Что? Митька – лондонский юрист! Так? Белая кость и воротничок! Какая ему гитара? Секс, наркотики, рок-н-ролл… И чего? Насчёт секса не знаю, рок-н-ролла нет, зато наркотики…

Боря с грохотом опустил кулак на стол.

– Я ссал, – сказал Боря страшно ровным голосом, – что он в кабаке играть будет. Вспоминал, как ты до кабака доигрался, и ссал. У меня ты… твоя суета постоянная живым примером перед глазами стояла… По мне, он пусть хоть дурь жрёт тоннами… Только не будет, как ты! Понял?!

У Вадима от этих слов совсем побелело в глазах. Он перешёл на крик, Боря тоже. Потом Вадим не мог вспомнить, что он кричал и что орал в ответ Боря. Но на их крик прибежали какие-то люди, Борины охранники или прислуга. Боря принялся их прогонять, но Вадим воспользовался этим, вышел из-за стола и, как ему казалось, ровным и гордым шагом направился к воротам Бориной усадьбы. Боря что-то ещё выкрикнул вслед, но Вадима уже выпускали за ворота, на дорогу между заборами других усадеб.

На этой дороге Вадим немного опомнился, хотя сердце от гнева билось где-то в горле. Он вспомнил, что до города далеко, и до трассы, где можно поймать машину, тоже не близко… И ещё больше преисполнился благородным гневом и жалостью к себе.

Вадим шёл быстро, но ушёл недалеко. Минут через пять его догнал автомобиль. Вадим услышал шум двигателя и колёс, увидел свет фар и шагнул на обочину, но автомобиль не обогнал его, а поравнялся и остановился. Дверца открылась.

– Вадим Сергеевич! – услышал Вадим знакомый голос. – Вадим Сергеевич!