Боль
Шрифт:
Венка знал, что в этих местах лодки на причал не ставят: нет присмотра. «Наверное, прячет в камышах», — подумал он.
Расположились около прогалины, где был спуск к воде.
— За тобой, Вена, костер! Давай, брат, за дровами, — скомандовал Борис Егорович. — Выбирай сухостойник…
— Знамо дело, дядь Борь! Не впервой… — Венка обрадовался возможности показать себя: костер он разжигал с первой спички.
Пока Борис Егорович готовил снасти, принес несколько охапок сучьев, развел костер. На берегу стадо веселее.
Борис Егорович оценивающе глянул на Венку:
— Понимаешь…
— Так я мигом, дядь Борь!
Не успел Венка снять рубашку, все тело его покрылось пупырышками гусиной кожи.
Борис Егорович подошел к воде, окунул руку. Поморщился. Придерживая Венку за плечи, как бегуна на старте, уточнил:
— Как минуешь прогалок, поворачивай направо… Ясно?
Венка кивнул. Так было проще, чем разговаривать, потому что не попадал уже зуб на зуб.
Зная, что в холод лучше сразу, прошел три-четыре шага и отрешенно нырнул. Сократились в тугие узлы мышцы. Отдышавшись, нащупал дно и через боль побрел в глубину.
На лодку наткнулся скоро. Поднырнул. Лодка нехотя всплыла. Поддерживая на плаву, стал толкать ее к берегу.
— Быстро — к костру! — приказал Борис Егорович.
Венка и сам знал, что делать…
Сети поставили вдоль зарослей камыша. Борис Егорович ставил, Венка был на веслах. За лодкой тянулась извилистая дорожка берестяных поплавков.
Потом загрузили невод. Борис Егорович вытянул из камышей шест с острым, как у копья, наконечником, сел на корму.
— Поехали!
Венка греб в своей манере: далеко назад забрасывая весла и, провожая их до кормы.
— Неплохо гребешь! — одобрительно улыбаясь, сказал Борис Егорович. — Отец научил?
— Кому же еще…
— Говорят, он знал рыбные места?
— А то как! Но мы больше с удочкой…
— С удочкой, конечно, тоже интересно. И для души удовольствие. Только сейчас, брат, на первом месте желудок.
На середине пруда остановились. Борис Егорович воткнул шест в грунт, привязал к нему один из концов невода.
— Ловись, рыбка, большая и маленькая! Греби, Вена, по кругу…
Сколько было кругов — Венка сбился со счета. Поднялась до полнеба луна. Давно известил о ночной смене заводской гудок. А они все кружили в поисках заветного косяка. Ныла спина, горели ладони, а он все думал: хоть бы на ушицу поймать! Как бы обрадовалась мать, не только добытой пище — его возвращению. Не откуда-нибудь — с работы. Эта мысль согревала, и он взмахивал веслами как хорошо отлаженная машина.
Наконец-то, уже перед рассветом, накрыли хороший косяк. Когда стали выбирать невод, по воде упруго зашлепали хвостами широченные, как лапти, лещи. С серебряной чешуей, один к одному… У Венки от восторга замлело сердце: вот бы глянул отец!
Закончив выборку, Борис Егорович закурил. Сказал, довольный:
— Порядок!
Венке показалось, что Борис Егорович намерен его заменить на веслах, и от нетерпения мышцы у него сладко заныли. Но тот только устало потянулся и, смакуя, стал делать глубокие затяжки.
Но вот — камыши!
И куда только девалась усталость, когда полетели в лодку мерцающие бронзой караси, красноперые окуни!Венка ликовал. «Окуней — на уху, карасей пережарим, — думал он, любуясь добычей. — В погребе им, на снегу, ничего не станется. А лещей, пока ведрено, завялю. На зиму!»
Пошатываясь, сошел на берег. Отекшие ноги не слушались. Поприседал, разогнал застоявшуюся кровь. «Хорошо бы поесть», — вспомнил о непочатой горбушке. Но не все еще сделано. К тому же скоро уха: Борис Егорович уже чистил на корме рыбу. Сходил к родничку, что пробивался в ельнике из-под большого мшалого камня.
— Не так уж плохо, а? — Борис Егорович кивнул на прикрытую осокой корзину с лещами и набитый разнорыбьем рюкзак.
— Еще бы, дядь Борь!
На языке у Венки вертелись слова, но связать их воедино он не мог — устал. И лишь смущенно и благодарно улыбался.
— А ты, брат, молодец! — продолжал Борис Егорович. — Не знал, а то бы раньше пригласил. Сразу видно — мужик! А моя Верка только в одном мастерица — перед зеркалом глаза пялить…
Разомлев от тепла, Венка с трудом раздирал слипавшиеся веки. Но как ни противилась душа, как ни жаль было нагретого местечка, он поднялся. Чтобы пообвыкнуть к промозглости наплывающего с воды тумана, отошел от костра подальше.
— Дядь Борь, лодку на прежнее место? — спросил и, зная наперед, что другого ответа быть не должно, стал раздеваться.
Очень хотелось Венке, чтобы был день и мальчишки чтоб играли на Первомайской в футбол. Он заулыбался, представив, как Мурзилка стал бы глазеть на корзину, из которой свисают рыбьи хвосты. Но шел еще тот час, когда все спали.
— Помоги, Вена, сети развесить, — попросил Борис Егорович, когда они вошли во двор. — И давай, брат, в темпе! Часок поспать надо. Да и тебе в школу…
Развесили по забору сети, протянули от сарая до ворот невод.
Из дому вышла хозяйка. Позевывая, спустилась с крыльца. Засучив рукава халата, стала проворно выбирать из корзины и бросать в ведро лещей.
— Порядок знаешь? — обратилась она к Венке. — Ведро рыбы из улова причитается владельцу лодки…
— Зинаида… — робко запротестовал Борис Егорович.
— Что — Зинаида? — хозяйка уже наполнила ведро, но продолжала выбирать лещей покрупнее, будто не замечая, что те соскальзывают на траву. — Забыл, сколь за лодку платили? А я помню. Он, между прочим, не платил! — вскинула облепленную рыбьей чешуей руку, показала на Венку. — Дели, как заведено! И нечего рассусоливать!
— Так я ж ничего, дядь Борь… — залепетал Венка.
— Понимаешь, брат, порядок такой…
— Я что… Я ничего, дядь Борь! — растерянно твердил Венка. Он чувствовал, что сейчас произойдет что-то беспощадное. От мысли, что ничего этого уже не предотвратить, у него вдруг пересохло во рту и необычно наполненно заколотилось сердце.
— Отпускай парня, в школу ему! — нетерпеливо приказала Зинаида.
Борис Егорович взял чашку, из которой ели уху, торопливо зачерпнул карасей из рюкзака, высыпал на брезент.