Болеутолитель

Глава 43

Когда Хейд шел по улочке между Стейт-стрит и Дирборн-стрит, порывы ветра с озера усилились. Близ одного из мостов, которые соединяли Луп с остальными частями города, какая-то кинокомпания снимала фильм. Хейд за несколько кварталов увидел прожектора.

Он не ощущал холода. Аура Отца согревала его. Как, впрочем, и нижнее белье, и свитер, поверх которых он надел свою замшевую куртку. Свитер принадлежал Винсу Дженсену, а надпись, которую Винс сделал на нем, гласила «ХУББА ХУББА».

«Да не будет у тебя долгов корми меня».Слова из повторяющегося сна. Их произнес вовсе не голос Отца. Но и не его собственный голос. Он стал слышать этот голос несколько месяцев назад, когда еще мог разговаривать с Отцом лицом к лицу.

Он внезапно все понял. Хейд стиснул руки.

Тот болеутолитель из 1958 года прошептал ему «ДА НЕ БУДЕТ У ТЕБЯ ДРУГИХ БОГОВ КРОМЕ ТЕБЯ».

Ощущение было острым.

Хейд остановился, чтобы съесть «ход-дог» и запить его банкой колы. Двигаясь дальше, он жевал и прихлебывал, наблюдая за электричкой, проходившей между зданиями. Он миновал двух мексиканцев, которые вели горячий спор о каких-то профсоюзных делах.

Возле Дирборна он пересек реку; Вербиирст жил неподалеку отсюда. Теперь он обитает в раю. Возрадуемся таинству жизни.

Проскочивший мимо таксист покрутил пальцем у виска, потому что Хейд чуть не угодил под колеса.

Он миновал Торговый Центр.

Порой он терялся в догадках: к чему он все-таки стремится, в чем пытается разобраться? Но одно он знал точно: он ценил жизнь не меньше, чем то, что будет после жизни. Тридцать один год тому назад ему на несколько минут показали, что будет после жизни. В том священном огне он возродился как единственный сын. И сам Иисус плакал по нему; плакал из-за того, что Фрэнсис Хейд вернулся.

Но распятый позволил юному Хейду посвятить остаток жизни тому, чтобы он приводил других пред его очи. Приводил из этого мира, где люди бессмысленно умирают каждый день. Он придает смысл их уходу.

Сегодня этого не произойдет, сегодня он просто гуляет. Ни одного человека в кресле. Но Отцу будет очень одиноко, если Хейд не поговорит с ним.

Он шел по направлению к кинотеатру, в котором показывали новые схватки Рэмбо и ему подобных. Новое поколение выбирает трахание и смерть. Плохо, что пепси-кола дискредитировала этот лозунг.

У Хейда был свой собственный лозунг.

Это мое тело.

* * *

ПАЛЕСТИНА: УБИЙСТВА «КОММИ» и ГОМИКОВ!

камнями, брошенными в оккупантов, будет вымощена дорога к НАРОДНОЙ ВОЙНЕ!!!

ХОМЕЙНИ ПАПА НОРТ SI DIOS ES TAN

GRANDE CUCARACHAS

Y — CHI–CHIS

ЧТО? ЧТО?

Тремалис осмотрел маленький дворик рядом с «Марклинном». Здесь периодически убирали, скорее всего — Натмен, а может быть, и Рив. Но эти надписи на стенах не трогал никто. Интересно, изменились ли за это время идеалы и убеждения тех, кто их писал? Он внимательно прочитал и обрывки наклеенных листовок.

КОГДА ВЫ КУРИТЕ, ВАШ МЛАДЕНЕЦ ДЕЛАЕТ ТО ЖЕ САМОЕ.

КОГДА ВЫ ПРИНИМАЕТЕ НАРКОТИКИ, ЕСЛИ ВЫ БЕРЕМЕННЫ, ВАШ МЛАДЕНЕЦ ТОЖЕ ПОЛУЧИТ СПИД.

— Ну вот, здесь они будут в безопасности, — сказал Шустек и добавил: — Ты готов к этому, Вик?

— Да, — ответил тот.

Образ шлюхи-уродца все еще стоял у него перед глазами, свежий, как только что полученная огнестрельная рана. Он уже давно перестал удивляться таинствам Дарящих Боль и Восторг. Он просто принял их причуды.

— Это мой мир, — сказал Шустек, — где я есть и что я есть — это одно и то же.

Тремалис никогда иначе и не думал.

* * *

Рив Тауни сидела на своей постели, кривясь в усмешке от того, с чем ей пришлось столкнуться этим днем… Она ходила в полицейский участок на Чикаго-авеню, чтобы получить у Дина Коновера список свидетелей и подозреваемых. Этот парень все время буквально раздевает ее глазами.

Пока Эйвен и Вик будут нести свое дежурство в инвалидных колясках, она собиралась кое с кем побеседовать. О Боже, как она хотела верить, что они действуют правильно, что они не совершают ужасную ошибку!

Но она понимала, что отступать теперь уже слишком поздно.

Просматривая поданные списки, она раскачивалась на стуле. Коновер поглаживал кобуру своего пистолета, как будто это должно было его возбудить. Потом он сказал, что ему нет необходимости носить бронежилет, потому что его кожу пули не пробивают.

Рив никак не могла понять, почему в этом деле так мало связного материала, хотя убийства продолжаются уже давно. Это было похоже на историю маньяка-убийцы Эда Гейна в Плейнфилде, штат Висконсин. Хотя весь город уместился бы на первых семи этажах любого здания в жилых кварталах Чикаго. Никто не мог уличить Гейна, даже когда он грабил свежие могилы убитых им женщин, чтобы отрезать соски их грудей, которые не успел отрезать для своей коллекции у еще живых. Потому что всем было наплевать друг на друга. Здесь было то же самое.

Интересно, думала она, сколько еще Болеутолитель будет продолжать свое грязное дело: пока не ошибется или пока не попадет под машину, или пока его не арестуют за что-то другое. Отец ее был полицейским; он участвовал в розыске Де Соузы, мальчика, в 1972 году. Преступник был по чистой случайности задержан в Миннесоте и рассказал шерифу обо всех деревьях, в которых замуровывал мальчиков. Де Соуза оказался одним из тринадцати обнаруженных потом трупов.

Суждено ли Эйвену или Вику встретить Болеутолителя? Смогут ли они использовать единственный элемент неожиданности, который дают им здоровые ноги? Поможет ли этот единственный козырь в молниеносной игре со смертью?

Смогут ли они убежать от того оружия, которое Болеутолитель выберет для них?

Она не знала. И не могла знать.

Глава 44

Хейд пересек Кларк-стрит на красный свет. В это позднее время в среду улицы все равно были пустынными.

Тишина и прелесть зимнего вечера принадлежали «наркам» и бродягам. Очарование зимнего вечера было отнято у него с грубой бесцеремонностью, с какой срывается золотая цепочка с шеи секретарши, неосторожно задержавшейся на работе до позднего вечера. Но в отличие от цепочки, которую потом шепотом предложат на продажу где-нибудь в темном переулке, вечер никто не вернет.

Этот вечер получат разве что члены уличных банд, сошедшиеся в лунном свете для крутой разборки, когда свет луны и звезд отражается в каждом лезвии.

Скоро для него тоже все кончится. Жертвы уже не боятся смерти. Пусть этот глупый город останется тем, кто принимает наркотики, но не пережил ни одного дня, когда его мучила бы дикая боль. Жуликам и лжецам с крепкими ногами, которые промышляют в поездах надземки, вместо того, чтобы заниматься честным бизнесом.

Нет, Хейд пойдет по стопам своего Отца. «Пусть меня распнут на скульптуре Миро», — заговорщицки прошептал он про себя. Он рассматривал статую, расположившуюся в нише «Брунсвик-билдинга» на Вашингтон-авеню и больше напоминавшую какого-то причудливого монстра, чем крест, что, однако, не отвратило его от идеи быть распятым на ней. Его идеи и идеи Отца, точнее, той части Отца, которая жила внутри Хейда и направляла его.