Больные Ублюдки

– Ну и как тебе?
– спросила она, когда ее пальцы обхватили древко и начали твердое поглаживающее движение. Я невольно вздохнул. Мне не нужно было отвечать. Она знала, что мне это нравится. Не знаю, как именно, но я почувствовал, что он становиться тверже, больше, чем раньше.
– Закрой глаза, - прошептала она.

Но мне этого совсем не хотелось. Я не мог оторвать глаз от ее тела. Мне так хотелось оказаться внутри нее. Чувствовать, как она обхватывает меня. Я знал, что это неправильно, но мне было все равно. В конце концов, что, если бы мы были последними людьми? Нам нужно было бы заново заселить мир, чтобы он был как прежде. Мы ели человеческую плоть, чтобы выжить. Кто сказал, что мы не можем трахаться ради выживания тоже?

Я толкнул ее обратно на матрас и быстрым движением сорвал с нее трусики, обнажив волосатый куст и красивые розовые губы ее аккуратного влагалища. Она не остановила меня. Она притянула меня ближе, пока я не упал на нее сверху. Немного помощи с ее стороны и толчок с моей, и я оказался внутри нее.

Я проскользнул внутрь с такой легкостью. Она была такой мокрой и в то же время такой прекрасно обтягивающей. Блеск в ее глазах был ярче, чем лучи света, исходящие от луны. Я почувствовал, как ее руки схватили меня за ягодицы. Она, казалось, притянула меня еще ближе к себе, заставляя войти так глубоко, как только позволял мой прибор. Мы оба радостно вздохнули.

Внезапно я проснулся. Я лежал на полу, где только что уснул. Она лежала на своем матрасе там, где я ее оставил. На ее лице появилось умиротворенное выражение. И разочарованный взгляд на моем лице. Эрекция неловко напряглась в моих боксерских трусах.

Странный сон?

Я почувствовал отвращение к самому себе.

Я начал вечер с поедания человеческой плоти, а закончил мечтами о том, как буду трахать собственную Cестру. После того, как я сегодня кого-то убил, я уже не знаю, кто я такой. Я не знаю, кем я становлюсь и как далеко я пойду, чтобы обеспечить свое собственное выживание.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. Сейчас...

Оставшиеся позади

Я доел последний кусок мяса (отличный стейк из филе). Я ненавидел себя за то, что должен был это делать, но Oтец был прав (конечно) - мне понадобятся силы, чтобы выжить там в одиночку. Я знал, что это будет трудно в любом случае (выжить), но, несмотря на это, я не хотел еще больше преуменьшать свои шансы, отказываясь есть то, что уже было приготовлено. Если бы речь шла о том, чтобы подготовить его самому из кого-то, кто ещё дышит, то, скорее всего, был бы другой исход. Я бы ушел из дома голодным. С пустым желудком.

Я - убийца, да, но я не хочу им быть.

Я закончил. Значит, вот оно. Больше здесь для меня ничего не держит. Пора уходить.

Ноющее чувство (которое удерживало меня здесь в другие разы, когда я пытался уходить) снова начало проникать в мой мыслительный процесс. Я сделал все возможное, чтобы отмахнуться от него. На этот раз я говорю серьезно. Я уже ухожу.

Я вышел из комнаты и направился вниз по лестнице. Когда я добрался до нижней ступеньки, из гостиной вышли Cестра и Mать. Они обе выглядели очень грустными.

– Ты делаешь это каждый раз, - сказала Cестра, - просто оставайся с нами. Все нормально.

– Я не могу, - сказал я ей.

Я пересек коридор, направляясь к входной двери, где начал передвигать различные предметы мебели (найденные по всему дому), которые мешали мне открыть дверь. Ни Cестра, ни Mать мне не помогли.

– Твой Oтец успокоится, - сказала Mама.

Тот факт, что он мог быть таким холодным ко мне (ко всем нам), меня не беспокоил. Я мог бы жить с этим, если бы дело было только в этом, но это было не так. Именно то, как они все себя вели, заставляло меня чувствовать себя так, как будто мы не были одной семьей, и я винил себя за это тоже. Я не был свободен от чувства вины. Отнюдь нет. Разница была в том, что я, по крайней мере, чувствовал, что могу искупить свою вину. Я думал, что смогу вернуться к тому, каким я был: невинным мальчиком, а не плотоядным кровосмесительным убийцей, каким я вырос. Я знал, что могу вернуться. Постарайся оставить все это позади. Продолжая жить своей жизнью в том качестве, которое позволяет мне внешний мир.

Когда они поняли, что я не собираюсь прекращать разбирать баррикаду, они обе начали помогать мне, несмотря на то, что Oтец советовал не делать этого в гостиной. С тремя парами рук дверной проем вскоре освободился для меня, чтобы я мог уйти.

Я повернулся к Mатери и Cестре.

– Останься со мной!

Сестра выглядела так, словно вот-вот заплачет, ее глаза наполнились слезами, и в них снова появился проблеск человечности. Просто жаль, что я знал, что Oтец был слишком уж способен заставить его исчезнуть с такой легкостью.

– Пойдем со мной!
– снова сказал я ей.

Она посмотрела на Mать. Мать отрицательно покачала головой. Сестра пожала ее руку. Я почувствовал, что и мои глаза тоже намокли.

– Я вернусь за тобой. Как только я найду кого-нибудь или что-нибудь. Я обещаю...

Сестра обняла меня. Теплое объятие. Я не хотел отпускать ее. Почему мне казалось, что я прощаюсь с возлюбленной, а не с Cестрой? Мое сбитое с толку состояние души сыграло со мной злую шутку. Вот почему мне нужно было уйти. Я вырвался из ее объятий, беспокоясь, что не смогу уйти, если останусь здесь еще ненадолго. Я чмокнул ее в щеку и повернулся к Mаме. Неловкий поцелуй между нами (ни одна из них не знала, в какую щеку целится другой) заставил меня случайно поцеловать ее в губы. Рефлекторно облизнув их, я был уверен, что почувствовал вкус Oтца...

– Пойдёшь налегке?
– cпросила Mама.

Она имела в виду отсутствие у меня багажа.

– Так надо, - сказал я ей.

Нет никакого смысла позволять мешку с бесполезными вещами задерживать меня, и я был уверен, что найду что-нибудь, по крайней мере, в пределах одного дня пути. Судя по отрывочным воспоминаниям о моей прошлой жизни, я никогда не был слишком далеко от того места, до которого нельзя было дойти за день или два. Только не в этой стране.

...И кстати об Oтце - он не пришел помахать мне на прощание. Даже крика из гостиной не было слышно. Наверно, наличие души означало, что я больше не был частью его семьи. Отвергнутый. Впрочем, это не имело значения. Я тоже не пошел к нему. Я просто в последний раз улыбнулся Cестре и Mатери и вышел из дома.

– ЗАКРОЙ ЭТУ ЧЁРТОВУ ДВЕРЬ!
– услышал я, как Oтец крикнул из гостиной.

Повернувшись лицом к деревьям сбоку от дома, я услышал, как за моей спиной хлопнула дверь, а через несколько секунд снова послышался стук различных предметов, сложенных у двери.

Теперь пути назад не было, да я и не хотел возвращаться. Я не хотел доставлять им (ну, во всяком случае, Oтцу) такого удовольствия.

Я глубоко вздохнул и спустился с крыльца на подъездную дорожку. Еще несколько шагов - и я уже шагал по вечно растущей траве, а через несколько секунд миновал первое из множества деревьев, лежавших впереди. Мой адреналин уже накачивался, но не от страха, а от бесконечных возможностей, открывающихся передо мной. Жаль только, что Cестра не пошла со мной.

* * *

Я оставался настороже, продолжая идти через лес. Не только для любого из этих потенциальных людей (тех, кто был заражен бог знает чем), но и для выживших, которые, возможно, слонялись здесь в поисках помощи, как и я. Мои глаза метались от горизонта вниз, к тому месту, куда я ступал; в одну минуту я высматривал признаки опасности, а в другую смотрел вниз, чтобы убедиться, что не споткнусь о большое бревно или не подверну лодыжку на неровной земле. Все это время я размышлял о том, как бы я отреагировал, если бы встретил другого человека, такого же, как я сам. Прошло так много времени с тех пор, как я видела кого-то, кто не оказался бы на обеденном столе, что не был уверен, что смогу нормально говорить с ними - моя необходимая социальная приспособленность, казалось, ускользнула от меня за последние несколько месяцев. Боже. Все произошло так быстро. Одна минута - относительно нормальная жизнь, а следующая... Во что же мы превратились? Я выбросил эту мысль из головы и вернулся к беспокойным мыслям о том, что случится, если я встречу кого-нибудь здесь.