Большая игра. Книга 2

— Я никого не могу спасти, я ничего не могу изменить… — из груди вырвался тихий стон, Рин ощутила на губах соленый привкус слёз и сглотнула. — Я никого не спасла, так зачем я?..

— Нельзя спасти всех, Рин! Это жизнь, иначе не бывает. У нас нет иного выбора!

Она неуверенно надавила на спусковой крючок.

Щёлк.

Из трубки сквозь свист ветра доносилось ритмичное, торопливое дыхание — Алголь бежал, не жалея сил.

— За что они меня так ненавидят? Почему я?.. Я ведь ничего плохого не сделала, за что это мне тогда?.. — в голосе чувствовалась обида и непонимание, Рин снова положила палец на курок. — За что так-то?.. Чем я, чем мы виноваты перед миром? Тем, что просто родились? Я же так старалась, Алголь! Я ведь… изо всех сил!..

— Рин, ты не виновата, не бери на себя это!

— Но почему тогда?..

— Да потому что так вышло! Никто не виноват, понимаешь? Чёрт возьми, всё так! Есть люди, и есть мы, и этого не изменить!

— Я не понимаю… — пальцы медленно покрутили щелкающий барабан, раз за разом скользя по иссиня-чёрному краю. — Ради чего мы рискуем своей жизнью? Мы жертвуем всем в себе, идём на немыслимое, и зачем? Зачем Алголь? Они… они…

Горло словно сдавило клещами, через силу проглотив тяжелый комок, она шмыгнула носом. — Мы идём на смерть, и что это даёт?.. Зачем нужно, чтобы мы шли на жертвы? Зачем, Алголь?.. Они… они же ничего не хотят менять!..

Снова раздался щелчок взведенного курка, короткое, холодное дуло упёрлось в висок. Рин зажмурилась, стараясь не замечать расчертивших щеки обжигающих ручейков.

— Им ведь это не надо! Люди пьют, врут, издеваются и предают, и даже не замечают всего этого! Почему мы должны их защищать?.. Почему мы защищаем тех, кто плевать хотел на нас и всё, что мы делаем? Зачем это тогда нужно?..

Алголь молчал. Она слышала лишь его дыхание да шум ветра, сочившийся из динамика.

— Есть вещи, которые даже мы не в силах изменить, — прерывистый голос ретранслятора заполнил комнату. — Но даже так… даже так, нам есть, за что бороться.

Сведенные судорогой руки с приглушенным шорохом опустились на колени, девушка тихо всхлипнула.

— Прости, Алголь, я не могу так больше, — голос дрожал подобно пламени свечи, но она не могла остановить слова, рвавшиеся наружу: — Я не хочу ничего этого, я не могу больше это терпеть! Сил моих нет! Почему я должна снова?.. Я для них как робот, как вещь! Всем наплевать, чего я хочу, могу ли я это сделать, хорошо ли мне, плохо… мне это до смерти надоело! Я…. Я устала, я уже устала терпеть и бороться… у меня больше нет сил!

— Держись, Рин. Это пройдет, просто дождись меня, еще немного…

— Я тоже хочу, чтобы меня защищали, я не хочу больше бояться смерти… — тонкая рука медленно и неуверенно подняла пистолет. — Я домой хочу… а мне некуда идти! Дома нет! Меня отвергли все, понимаешь? Ничего нет, я одна, Алголь! Зачем я вообще родилась?.. Зачем я?..

— Чтобы жить. Бороться и защищать то, что тебе дорого, — голос ретранслятора прозвучал неожиданно громко в гнетущей, давящей тишине. Рин, опустив голову, сидела на полу с прижатым к виску револьвером и плакала. От жалости, от безысходности и бессилия. Никакой надежды, никакого будущего — она не знала, куда и к кому ей идти — идти было некуда.

Оставалось только одно.

Щёлк.

— Не молчи, Рин…

— Извини, Алголь… Я не хочу так больше… — прошептала девушка, слабеющие руки обхватили револьвер и из последних сил взвели курок. — Я не хочу… и не могу так больше…

— Рин, остановись!

— Мне лучше было вообще не рождаться!.. — вскричала девушка и зажмурила глаза — палец судорожно дернулся, нажимая спусковой крючок.

Жалкий язычок пламени дрогнул от внезапно налетевшего ветра, — чёрная тень метнулась по стене и смела со стола оплывшую свечку. Свет погас.

Оглушительный хлопок выстрела вспорол тишину ночи. Яркая вспышка блеснула в черном провале окна — и исчезла.

Было темно и тихо. Казалось, даже метель в одно мгновение прекратилась, растворившись в грохоте выстрела.

Тьма и тишина. Именно такой и бывает смерть.

Где-то вдалеке зазвучал голос, словно из другого мира. Он проникал сквозь тьму и гул, заполнивший сознание.

— Никогда не говори такое…

Боли нет. Все чувства истёрлись, растворились вместе с яркой вспышкой света. Остался лишь туман и шум. Рядом снова послышался голос — очень знакомый, глубокий и тихий.

— Твои родители не заслужили таких слов. Это счастье, что ты есть…

Она медленно открыла глаза.

Темно. Темно и холодно.

Она всё ещё была здесь. А над ней, заслоняя собой от всего остального мира, навис ретранслятор.

Прижав к стене оглушенную, замершую в оцепенении девушку, Алголь медленно вытащил дымящийся пистолет из её ладони. За его спиной скрипнула покосившаяся на вырванных петлях дверь.

— Алголь… — содрогнувшись всем телом, она обняла ретранслятора и снова заплакала. Сердце колотилось как бешеное, и они оба отчетливо слышали его судорожное биение в воцарившейся тишине.

— Не пытайся больше умереть, дурочка, — он осторожно погладил её по голове, запуская пальцы в спутанные, грязные волосы. — Ты нужна мне. Вы с Эстер — всё, что у меня есть.

— Угу… — она коротко кивнула, пряча лицо в распахнутый ворот его куртки. От него шло тепло, удивительно приятное и спокойное. А над самым ухом снова послышался шёпот ретранслятора.

— Пожалуйста… не лишай меня единственного друга.

— Хорошо… — беззвучно прошептала девушка и закрыла глаза. По щекам всё ещё текли горячие слёзы, но теперь ей было легче. Вместе с ними выходил яд, что всё это время терзал душу.

В голове не было ни единой мысли. Жизнь только что едва не оборвалась, и девушка знала, что прежней она уже не будет. Рин вышла за тот предел, который сама для себя обозначила. Теперь она уже другая. И в этот новый мир она войдёт обновлённой, держа за руку того, кому могла довериться.

Стиснув пальцами сильную спину, она изо всех сил прижалась к самому близкому в жизни человеку.

***

Метель за окном стихала. Уже не было слышно завывания ветра в ветвях деревьев, а снежная пелена, несущаяся вдаль, замедлила свой бег. Глаза, привыкшие к чернильной тьме, вновь наполнялись жизнью.

Они сидели на полу в обнимку и не двигались. Алголь вслушивался в биение сердца и мерное дыхание девушки, считая каждый вдох.

Она больше не плакала, лишь изредка шмыгала носом, да теснее жалась к нему. Продрогшие девичьи пальчики вцепились в него как в последнюю соломинку, пытаясь уловить ещё хоть малую толику тепла. Он чувствовал дрожь тела, словно её бил озноб. Но всё же, она была жива. И постепенно успокаивалась.

— Эй… ты совсем замёрзла. Пойдем домой, — прошептал он над самым её ухом и со всей возможной лаской, на какую был способен, взъерошил тёмные волосы. Не отрывая от него заплаканного лица, Рин коротко кивнула.