Большая книга перемен

Вернемся к протяженности времени.

У Сторожева в последнее время было ощущение, что он прожил долгую-долгую жизнь и начал вторую – увы, не заново, а с накопившейся от первой жизни усталостью. Но тем не менее он продолжал упорно ее выстраивать, то есть налаживать отношения с Наташей. Он развлек себя помощью товарищам, но Иванчук закончил ремонт, а выпад Немчинова обернулся публичными путаными извинениями Ильи с упором на досадную оплошность и недосмотр, город даже не успел поговорить на соблазнительные темы.

Сторожеву удалось продать клинику, но не так, как хотелось, а только помещение. Оборудование и мебель перевезли на один из городских коммерческих складов. Но через неделю хозяин сообщил, что цены на складские площади возросли, поскольку возросла плата за электричество, канализацию, водопровод и теплоснабжение. Ни водопровода, ни канализации, ни теплоснабжения на складе не было (имелся только биотуалет во дворе), все это было явным враньем. Сторожев обзванивал клиники, предлагал взять оборудование и мебель, клиники отказывались: нет денег.

– Возьмите просто так!

– Не имеем права. Как будем оформлять?

– Ну, как дар! Дарят же вам что-нибудь.

Тут выяснилось, что, прежде чем что-то подарить, надо иметь на каждый даримый предмет кучу сертификатов и документов. Чтобы не возникало сомнений: а вдруг дарящий свой подарок предварительно украл, а теперь хочет хитроумным способом замести следы?

Наконец явился некий очень деловой человек лет двадцати двух, спросил:

– У вас проблемы со сбытом медтехники?

Сторожев признался: да, есть сложности.

И молодой человек в тот же день купил все чохом – в пять, а кое-что и в десять раз дешевле своей цены.

Освободившись от текущих дел (при этом практика не прекращалась, в день два-три вызова, редко меньше), Сторожев почувствовал, что свобода чревата опасностями. Либо он начнет спиваться, либо разленится, либо опять начнет тосковать о Даше – и неизвестно, чем это кончится. Он теперь стал спокойнее, он понял, что любовь его – недуг, беда. Состояние душевной абстиненции (правда, без принятого накануне алкоголя или наркотика), которое надо пережить, перетерпеть, иначе будет хуже.

Часть вырученных денег он вручил, всучил, впихнул Немчинову, чтобы тот вернул долг за ненаписанную книгу, и тот чуть не прослезился, но сказал, что берет не просто так, обязательно отдаст. Можно частями?

– Да как хочешь, мне они не нужны.

– Не обижай меня, Валера, не говори так.

– Чем я тебя обидел?

– Тем, что ты даешь мне понять, что я не способен отдать.

– Ну ты и мнительный!

– Какой есть!

В очередной раз Сторожев позвонил Наташе, попросил о встрече. Просто – посидеть в кафе каком-нибудь. Без душещипательных разговоров.

Та согласилась, Сторожев встретил ее, они поехали к Волге, к набережной, где причалены были несколько дебаркадеров, оборудованные под летние рестораны и кафе. Выбрали там, где была потише музыка.

Сторожев деликатно расспрашивал Наташу о работе, о семье. Она начала, но вдруг замолчала.

– Да ладно, тебе это все равно неинтересно. Давай, о чем хотел.

– Ни о чем я не хотел. Ну, хотел. Короче… В общем, вернись все-таки.

Наташа, судя по всему, была готова к разговору, потому что тут же ответила:

– Я вот все думала, зачем я тебе нужна? Любая из этих барышень, – она показала на окружающих девушек, среди которых было немало стройных и симпатичных, – тебя привлекает больше, чем я.

– У меня с ними нет ничего общего.

– Да. Я об этом тоже подумала. Это аргумент. Ничего общего или мало общего. Ты мне рассказываешь о своих больных, и я тебя слушаю, понимаю, а любая из них через минуту закричит: надоело слушать про твоих алкоголиков! Что я еще подумала? Ага, вот что. Я поняла, что тебе сейчас тяжело, что-то у тебя происходит. Навстречу своей любви идти у тебя не получается или ты не хочешь. Или сдерживаешься усилием воли. Но при этом ты не можешь жить один. Слушай, а тебе вообще жить хочется? – неожиданно спросила Наташа.

Сторожев даже вздрогнул.

Он сам себе не задавал этого вопроса. Боялся. А ведь в нем все и дело. Ему не нужна стала клиника, ему надоели больные, валяться и ничего не делать тоже не хочется. Ничего не хочется, ни в чем нет жизни, потому что все – там. Там, где Даша. Но там его быть не может. Значит – нигде. Даже «я-болезнь», которая не отпускала его всю жизнь, похоже, прошла: он перестал контролировать свои действия, перестал о себе думать, перестал быть себе интересен.

– Да, – сказал Валера.

– Что да?

– Уличила. Не хочется. Вообще сомневаюсь, что живу.

– Зачем тогда я тебе?

– Нужна.

– Ясно. Получается что? Когда ты в одиночку не живешь, то ты совсем не живешь, а когда с кем-то не живешь – все-таки какая-то жизнь. Отвлекает. Да? Причем на любимую женщину тебя уже не хватит, а на нелюбимую – вполне. Да? Эй, ты чего? Ты плачешь, что ли?

Сторожев, не поднимая головы, действительно плакал. Слезы текли сами собой, сползали по щекам, приятно холодя и щекоча щеки. Он был рад, что плачет. И получилось это само собой, не потому что «я» придумало: а не заплакать ли нам? Сторожев взял бумажную салфетку, вытер лицо. Посмотрел на Наташу с улыбкой:

– Ерунда, легкий психоз. Ну да, ты все правильно говоришь. Но ты меня любишь, Наташа, и мне это нужно. Я откровенно, как видишь. Ты же патронажем занимаешься, вот я – больной. Поухаживай за мной немножко.

– У меня своих трое на руках.

– Тебя на всех хватит.

– Ага. На героизме меня подлавливаешь?

– Пусть подлавливаю. Как хочешь, так и думай. Я пока знаю одно: хочу, чтобы ты вернулась. Это я точно знаю. Ставь любые условия.

– Ты глупый, что ли, совсем? Какие еще условия? Поехали отсюда, пока не отравились, я хоть ужин тебе нормальный приготовлю.

И они поехали к Сторожеву, Наташа приготовила ужин, а потом Валера обошелся с ней так нежно, как только мог, и был счастлив оттого, что не врет, что имеет именно ту женщину, которую хочет, и Наташа это чувствовала и тоже была счастлива, понимая, что за это счастье все равно придется расплатиться.

Что-то очень похожее – предчувствие расплаты за счастье – было и у Лили. Она чувствовала себя невероятно хорошо и даже начала понемногу садиться. И даже, пусть по стенке, один раз сумела дойти до туалета.