Большая книга перемен
Шрифт:
– А при чем тут Павел Витальевич? Он вам с юридической точки зрения – никто. Потому что вы – не охранник.
– Как это не охранник? Охранял всегда.
– На каком основании?
Шура пожал плечами. Он не понимал вопроса. Он не понимал, чего хочет от него следователь.
А Гера пребывал в затруднении: как отпустить Шуру после его чистосердечных (вот уж воистину от чистого сердца!) признаний? То есть отпустить-то формально можно, и не таких отпускали, но чутье подсказывает Гере – Шуре кто-нибудь может объяснить, что пахнет все гораздо хуже, чем он предполагает. Человек испугается и сбежит.
Он
– Ну дают! – сказал он весело. – Даже не ожидал от Павла Витальевича, серьезный человек, мог оформить, как полагается. Сунул пистолет – охраняй! А вот будет история, если и у него пистолет незарегистрированный!
– Минутку!
Гера прикрыл трубку и спросил Шуру:
– Пистолет зарегистрированный?
– А я знаю? Подарили. Табличка на рукоятке золотая.
– Дареный! – сообщил Гера Олегу Федоровичу.
– Тогда очень может быть, что незарегистрированный, то есть имеем налицо незаконное приобретение и хранение.
– А подарок приобретением считается?
– Учиться надо было лучше, фактически одно и то же. Купил, подарили, нашел – все едино.
– Да, я вспомнил. Что делать с подследственным?
– Подержи его пока еще немного, а я подумаю, как лучше поступить.
«Как лучше» – не для Шуры, не для следствия, а для Лаврентьева лично. Вопрос действительно непростой.
Дома, за ужином, Гера рассказывал своей маме подробно о своей работе – все-таки первое дело.
– Понимаешь, тут, в сущности, дел можно завести – хоть дюжину. Избиение человека – не шутка, между прочим, так обработали, что он заговаривается. Вообще сплошное сумасшествие. Девушка решила выйти замуж за человека на тридцать пять лет старше себя… Что-то тут не то.
– По нашему времени очень даже то. Чему ты радуешься? Первое дело, первое дело! И на каких сразу слонов нарвался! Нет, как мне не нравилось, что ты в юридический пошел, так и сейчас мне твоя работа не нравится. Стал бы врачом по семейной линии, дело спокойное. То есть тоже тяжелое, но…
– Мадам Рябинская, спокойно! – ответил Гера.
Это «мадам Рябинская» принесла в их дом соседка, парикмахерша Галя. Она за умеренную плату обслуживала весь подъезд – помимо основной работы – и, приходя, говорила:
– Ну что, мадам Рябинская, не пора ли нам пора?
Возможно, она и других так называла, но в маме Геры есть что-то действительно «мадамское»: осанка, манеры и упорное нежелание переходить на современный сленг, будто она дворянка потомственная (на самом деле папа был из колхозников), вечно обрывает Геру, когда он говорит «прикольно», «круто» и т. п.
После ужина Гера залег в своей комнате с ноутбуком.
Он уже рассматривал сайт Даши, ее журнал, но на этот раз все выглядело иначе – будто он теперь лучше знает ее. Хотя и в самом деле лучше.
Красивая девушка.
Очень красивая. Почти ровесница, могли быть знакомы.
И Гера все смотрел
и смотрел на ее фотографии, читал ее записи, и ему все больше жаль становилось эту девушку. Интересно, что нет ни одной хмурой фотографии. Даже на серьезных – улыбается. Глазами, краешком губ. И записи веселые, вернее, с иронией, с умной усмешкой. Незаурядная девушка. Как это странно – человека нет, а его слова – вот они, написанные несколько дней назад, живые и без всяких предчувствий. Записи человека, живущего интересно и собирающегося продолжать в том же духе. И уверенного, что так и будет.Была бы жива, влюбился бы. Впрочем, и сейчас уже влюбился, подумал Гера.
И даже слегка испугался: не хватало ему, как Немчинову, с ума сойти.
В эту ночь он долго не мог заснуть.
А когда заснул, почти сразу же (так показалось ему, спящему) приснился сон: стоит прокурор Лаврентьев у доски в седьмой аудитории юридического университета (которая амфитеатром), стоит абсолютно голый, но Геру это не смущает, он только удивляется, как попал сюда Лаврентьев, он же никогда не преподавал! А тот, не смущаясь, ходит, помахивая, и нудно долдонит:
– Данная статья исключает уголовную ответственность лишь в тех случаях, когда обстановка происшествия давала лицу, применившему средства защиты, достаточные основания полагать, что имело место реальное посягательство, и оно не сознавало ошибочности своего предположения. Записали? Идем дальше! Рабиновский, не отвлекаться!
– Я Рябинский!
– Молчать! Кем назвал, тем и будешь!
58. ДУЙ. Радость
____ ____
__________
__________
____ ____
__________
__________
Эта гексаграмма имеет отношение ко всему, что связано с органами речи.
Вот сидит человек и говорит, что кто-то умер. Где-то Лиля его видела.
Она не узнает людей, но ее это не беспокоит. Хорошо, будет узнавать, что изменится? Они станут другими? Она станет другой? Изменится ее состояние?
Нет.
И незачем. Такое состояние Лилю вполне устраивает.
Лиля не узнает людей, но еще помнит, что с ними происходит. То есть что они едят, говорят, передвигаются, живут, болеют, умирают. Она знает, что умирать плохо.
Поэтому Лиля делает печальное лицо.
– Какое несчастье, – говорит она.
Человек пугается. Человек этот – мужчина. Это Лиля тоже помнит.
Почему он так напуган? Надо его успокоить.
– Все хорошо, – шепчет Лиля.
– Да, – говорит мужчина.
Как легко успокоить людей. Надо им только сказать, что все хорошо. Ведь это на самом деле так. Белый потолок – хорошо. Окно – хорошо. Дерево за окном – хорошо. Но они почему-то не верят, что это хорошо. Или вот эта штука, что стоит у кровати. Тумбочка. Это не просто хорошо, это прекрасно. Она идеальной формы. Прямые линии. Дверка с металлической ручкой, ручка изогнута – это прекрасно. Верхний ящик. У нижней дверки ручка расположена вертикально, а у верхнего ящика горизонтально. Очень красиво. Между ящиком и дверкой небольшой зазор, щель. Щель неровная. Это начинает беспокоить Лилю. Она хочет поднять руку, не получается.