Большая книга ужасов – 35
Шрифт:
– Ты такой же, как Ярик!
– Да, я не Гамигин. Нам пришлось придумать и это: такую мелочь, как я, ты бы и слушать не стал.
– Я, знаешь, не силен в видах демонов. Погоди... Если я не умер...
– Просто в обморок упал. Дальше – дело техники. Стащить тебя с крыши, внушить, что ты труп и попадешь в ад...
– Я понял уже, что вы меня развели. Душа-то чья?
– Матери, – просто ответил демон.
– И вы думали, что я не стану ее спасать? Вы там, в аду, совсем перестали быть людьми?
– Не все так просто. Тебе ж намекали: за те грехи матери должны были ответить ее дети. Ты справился,
– Кому-кому пришлось бы хуже?
– А ты думал, мать с аппендицитом увезли? Взрослый парень.
– Нет, но...
– Все, что угрожало матери, это потерять дочку. Но теперь все в порядке.
О как! И новость-то вроде не новость, а все равно с ума сойдешь.
– Так вы думали, что я за них не стану напрягаться?!
– Забудь. Ты всех спас – и радуйся. А если бы да кабы...
На полу зазвонил телефон, и демон встал, собираясь уходить.
– Бывай, Никита. Дослужишься до ада – приходи, рады будем. Может, и Ярик к тому времени подтянется... Но лучше не надо.
Никита уже не слушал его, только смотрел на телефон:
– Это из больницы?
– Будь уверен. Да! У тебя не найдется горстки пуговиц, очень надо?
Никита не стал спрашивать: «зачем?». Цапнул с пола телефон, влетел в родительскую комнату. Пнул отца: «Трубку возьми», – сгреб со стола коробку с пуговицами и притащил демону.
– Держи.
Гамигин (или как его теперь называть?) открыл коробку и несколько секунд пялился на свалившееся богатство, бормоча непонятное: «и с ребятами расплачусь».
– Забирай все! – повеселел Никита. Он слышал, как встает отец, скрипя диваном, как идет сюда, чтобы сказать Никите то, что он уже знает. – Извини, отец идет...
– Ухожу-ухожу! И огромное спасибо, ты не представляешь, как меня выручил.
Никита засмеялся в голос, от радости, что все живы и все кончилось, и еще над мордой Гамигина (или как его теперь называть?), который вцепился в коробку с пуговицами, как скупой рыцарь в свой сундук.
– Дурак ты, демон!
Но демона уже не было.
Скелеты на пороге
Глава I
Злая земля
Если бабушка просто что-то говорит – она шутит. Если бабушка просит, то это серьезно: надо немедленно все бросать и выполнять. Я это понял еще десять лет назад, когда познакомился с чугунным утюгом. Бабушка сказала, что утюг кусается, и попросила немедленно оставить его в покое. Я тогда, в силу мелкого еще возраста, понял только шутку, а просьбу выполнять не спешил, из-за чего и обжегся. Реву было! Но это наш с бабушкой секрет, и вообще, неважно. Важно другое: говорить бабушка может все что угодно, не стоит принимать всерьез ее, бабушкины, шуточки. А вот просьбы выполнять-таки надо, потому что это все-таки бабушка.
Я это к чему? Я к тому, что, когда бабушка попросила меня съездить в подмосковный город Клоп и купить у вокзальных бомжей килограмм глины, я собрался и поехал без разговоров. Понимать ее тонкий юмор я не обязан, а прокатиться в Подмосковье вместо первых двух уроков (глина должна быть обязательно
утренней) – дело чести. Бабушка не первый год жаловалась на больную спину, но последнее время ей становилось все хуже и хуже. Она грешила на лекарства, пробовала новые, вспоминала народные рецепты и в конце концов докатилась: «Купи у вокзальных бомжей сто граммов утренней глины. Буду прикладывать, вдруг поможет!» Конечно, я не верил в целебные свойства глины и, конечно, отправился за ней.По ногам проехалась ручная тележка. Шестая по счету, значит, скоро выходить. Клоп – седьмая станция от Москвы, я стою в тамбуре и старательно уворачиваюсь, поэтому больше одной тележки за остановку по мне еще не проезжало. Была одна внеплановая коробка с яблоками, ее тащили волоком и поставили мне на ногу. Но это не больно, так что не считается. Сентябрь, будь он неладен, закрытие дачного сезона! Коробки, тележки, грабли… От последних укрылся я, забившись в угол, к дверям, так что выйду теперь спокойно, без толкотни.
Сзади, как водится, напирали пассажиры, за окном, как водится, пробегал пейзаж. В школе давно началась физ-ра, где никто ни на кого не напирал и никаких пейзажей за окном не рассматривал, а просто все бегали по кругу, высунув языки. Они там, я здесь. Ну и что, что от лица до двери пара миллиметров, а на моей ноге опять стоит чья-то сумка! Мне все равно лучше, чем им на физ-ре, так что пусть завидуют!
Электричка зашипела, я кубарем вылетел на платформу и сразу отошел подальше, к лавочкам. Сейчас пассажиропоток схлынет, и я смогу найти продавца. Бабушка не называла конкретных имен, просто сказала: «Купишь у бомжей». Они, что ли, все торгуют лечебной глиной?
Двоих я приметил сразу: они распивали у киоска и что-то яростно друг другу доказывали. Один махал руками, другой ловил его за эти руки и, судя по мимике, был совершенно не согласен с мнением оппонента. Протиснувшись сквозь шеренгу старушек и получив по ноге ручной тележкой, я подошел поближе.
– Ты не понимаешь! – кипятился первый (поверх сапог у него были надеты красные пластиковые пакеты. Наверное, чтобы ноги не промокли). – Не понимаешь, они же неграмотные! Мой сын не читает ничего, что читал в его возрасте я!
– Ну, может, у них просто другие вкусы. – Второй попытался утихомирить его. На нем был щегольский, когда-то белый шарф в зеленую полоску.
– Вкусы? – Бомж в пакетах так махнул рукой, что расплескал содержимое своего стакана. – Скажешь тоже: «Вкусы!» Нет у них вкуса, понял? Нет! Я своему сопляку недавно «Поднятую целину» раскопал. Знаешь, что он мне сказал на это?
– Не осилил, много буков?
– Не, он сказал: «Акутахава лучше». Кто такой этот акутахава? Комикс небось?
Бомж в шарфике пожал плечами, сказал: «Плюнь».
Тот, в пакетах, действительно плюнул, выпил и занюхал рукавом. Я подошел уже совсем близко, глаза заслезились от окружавших этих граждан ароматов. Господи, у них еще и дети есть!
Бомж в шарфике первый меня заметил:
– Чего надо, парень?
Второй в пакетах обернулся и молча кивнул, типа: «Да, чего надо?! Не видишь, отдыхают люди!»
– Глины, – говорю, – лечебной. У вас есть?
Бомж в пакетах подмигнул другому, указал на меня:
– Во, видал?! Глины ему! Какие тут вкусы?! Да мы в твои годы…