Большая книга ужасов - 36 (сборник)
Шрифт:
Зеленый стебелек в его руке встревожил Алену. Она подалась вперед.
– А что это за трава?
– Какая трава? – бодро отозвался Матвей, перехватил Аленин взгляд и резко свистнул. – Эй! Боец! Вернулся!
Кривой все так же лениво сменил направление и пошел обратно.
– Ладонь показал! – перешел на военный тон Матвей.
Стебелек был изрядно пожеван, от листика осталась половина. Вожатый осторожно понюхал его.
– А чего? – равнодушно протянул Юрка. – У нас такой же в лагере растет. Да ты его уже видел!
– Я вам запретила жевать всякую гадость!
Возмущаться,
– Нормальная ботва. Прикольная такая…
– Ага, прикольная… – Матвей размял стебелек в пальцах, понюхал, лизнул надломленный листик. – Знаешь, как называется?
– Трава. – Юрка смотрел в сторону. Ботаника его не интересовала.
– Дурман, или белена. У него еще такие белые цветочки, похожие на удлиненные колокольчики? Вороночкой, да?
– И чего?
– Кого вы там последнее время постоянно видите?
– Тебя с Аленой.
Матвей посмотрел на напарницу. Алена сидела, поджав ноги, готовая вскочить.
– Все ваши покойницы – это галлюцинации, – припечатал Матвей. – Дурман – сильнейший галлюциноген. Давно вы его жуете?
– Пару раз всего, – буркнул Кривой. – После него жрать не хочется.
Алена оглянулась, проверяя, не сошла ли Земля с орбиты, на месте ли горизонт.
Сколько надо съесть белены, чтобы начались галлюцинации? Пол-листика достаточно? Ладно, мираж – земли нет, а ты ее видишь. Но говорящая галлюцинация? Обещающая убить и убивающая?
Алена встала и пошла к болоту.
Трясина – галлюцинация? И то, что они тонули? Разве может быть глюк один на всех? Независимо от того, кто что жевал и когда?
Нутряная дрожь тряханула Алену, и она побежала к кочкам, за которыми еще недавно барахтались Кривой с Королевым. Вот они, сочные кусты осоки, вот березка. За ней все началось, ведь так?
Деревце, густая трава, низинка. Чавкнуло под ногами. По щиколотку. Еще бы! Такой ливень прошел.
Дальше, дальше. Бугорок – лезет вверх прошлогодняя мурава. Обзор, как со смотровой площадки, но никакого болота не видно. Трава – высокая, осока – острая, чахлые деревца… тонкие. Лужи. Взвеси грязи.
Алена спрыгнула с кочки и потопала обратно. Коротко скомандовала:
– Идем дальше!
Матвей с Юркой замерли от удивления, а вожатая продолжала отдавать распоряжения:
– Моторова! Встала!
И повернувшись к остальным:
– Пошли! Нас будет ждать автобус! – Махнула рукой физруку, чтобы поднимал детей. – По коням! Мы и так много времени потеряли. – И уже тихо, для себя прошептала: – Надо двигаться, стоять запрещается. Ей нельзя давать время придумать новую каверзу. Чем быстрее доберемся до места, тем лучше. А потом – лагерь, в лагере все станет проще.
Вожатая зашагала, четко глядя прямо перед собой. Краем глаза заметила, как рядом появилась пара перепачканных в грязи ботинок. Моторова шла широко, не отставала.
– На самом деле ничего нет, – решительно произнесла Алена. – Все мы себе сами придумали. Не знаю уже, кто первый вспомнил Канашевич, но о ней заговорили, вот она и привиделась.
Карина говорила, что девчонки ее расспрашивали – отсюда все и пошло. Третий день гроза. Воздух наэлектризовывается, от этого чудится разное. Хорошо еще, зеленые человечки не побежали…Грязные тенниски чуть обогнали вожатую, и прежде чем она подняла голову и вспомнила, что Моторова была в сандалиях, Канашевич презрительно заговорила:
– Я так и знала, что этим все закончится. Вам мало молний и воды? Подумаешь, спаслись… Подумаешь, я вам не нравлюсь. Вы мне тоже не нравитесь. И гроза здесь совершенно ни при чем.
Алена зажмурилась и протянула руку. Она была уверена, что ничего не нащупает, но вот пальцы коснулись чего-то холодного. Или это холодный ветерок сыграл с ней злую шутку, мазнув по руке?
– И я всегда буду с вами, – шепнули Алене на ухо. – Потому что забывать обо мне нельзя.
– Только тронь кого! – развернулась к голосу вожатая.
Смех взорвал мозг, огнем прошел по венам.
– А чего там трогать? Они сами пришли.
– Кто? – Алена крутанулась на пятках.
– Они нашли мой пакет. Я его закопала около изолятора, а в нем куколка. Помнишь, мы такие делали после тихого часа? А потом… – рядом посопели. – Он… Пришел и говорит: «Ты все можешь – убери соперника». И еще в любви признался. А я смотрю – врет. Ну и наказала. Ты же сама говорила, что врать нехорошо… Или что изменилось? Может, за последние три года стало можно?
– Кто? – Вожатая спешно пересчитывала по головам свою паству. От волнения в глазах все прыгало, счет сбивался. Кого нет? Кого?
– Дальше – больше будет.
И вдруг, как холодный душ – Кабанов! Он не хотел оставаться в лагере. Он собирался идти со всеми. Он сидел за беседкой, ждал, когда уйдет Курицын, он пошел к выходу из лагеря, но не дошел…
Сотовый телефон затрезвонил среди лесной тишины заполошными звуками. Как так? Ведь умирал! Ведь не работал…
– Мать моя! – повышенным тоном начала Вера Павловна. – Что у вас там творится?
– А у вас? – заторопилась Алена. – Вы Кабанова видели?
– Ну ты, мать, даешь! Сама же подписала всем заявление, у всех дела нашлись. Где я его должна была увидеть?
– И совсем-совсем не видели? – упавшим голосом переспросила Алена.
– Так, что еще произошло? – сразу перешла к делу врач.
– Ничего, – прошептала Алена. – В грозу попали и в болоте чуть не утонули…
Телефон пискнул. Экран медленно погас, чтобы больше не загореться никогда.
– Огонь, вода… – задумчиво произнес неприятный голос. – Будут вам и медные трубы!
– Сумасшедшая, – прошептала Алена. – Совсем сумасшедшая.
– Ну, что тут у нас?
Матвей крепко обхватил Алену рукой за плечи, и от этого простого движения ей вдруг стало легко и спокойно.
– Это неправда, что я злая! – с обидой выкрикнула Алена.
– Кто тебе это сказал?
Алена дернула подбородком, показывая на пустоту перед собой.
– Что за фигня? – удивился Матвей – а удивить его было очень не просто. Но сейчас даже уши шевельнулись, выражая негодование. – Добрая. Чем мне и нравишься.