Большая книга ужасов – 61 (сборник)

– Ага, с черным …А ты откуда знаешь? – вскинулся Жека. – Мы с тобой видели один сон?!

– Кино мы с тобой видели. Про индейцев. Они всегда за паровозом скачут.

– То индейцы! А у меня скелеты, и не индейские, а как в музее, – возразил Жека.

– Вот в музее ты на них и насмотрелся. Уборщице тоже скелеты снились, она даже уволиться хотела… – И я ввернул фразу, нечаянно подслушанную в разговоре уборщицы с тетей Светой: – Сон – небывалая комбинация былых впечатлений.

– ЧЕГО?! – опешил Жека.

– Это значит, что во сне ничего новенького не показывают. Все ты видел на самом деле или в кино, а во сне оно перемешалось, и получилось необычно.

– Хорошо бы так… А то страшно, Алеша, – глухо сказал Жека. – Они ж совсем обнаглели, гады. Дедушку Гэлэга подстрелили…

– Кого?

– Бурята одного. Он старенький, по-русски ни бум-бум, но добрый. Лошадку мне вырезал деревянную с полной сбруей.

Я представил, как бурятский дедушка вырезает лошадку из чурки, а Жека пускает слюни от нетерпения… Да, такое только во сне увидишь. А братец окончательно потряс меня, добавив:

– Удила типа пелям, но с псалиями.

– Это ты на каком языке сказал? – поинтересовался я.

Жека подумал…

– Не знаю, может, некоторые слова бурятские… Алеш, на самом деле все просто. У пеляма грызло ходит, чтобы лошадь не могла закусить, но есть опасность порвать ей рот. А если с псалиями, то не порвешь!

Я только и смог выдавить:

– Надо же, какой умный дедушка!

– А то ж! Полное имя у него знаешь, какое? Дансаран-Гэлэг – «Осчастливленный Мудростью»!

Нет, пелям с псалиями – определенно не та штука, которая снится будущим второклассникам. Похоже, дедушка был из тех одиноких стариков, которые часто дарят музею свои награды и памятные вещи. Скелеты его подстрелили, конечно, во сне. А наяву деду очень качественно запудрил мозги ласковый Жека. Если они уже грызло обсуждают, то не сегодня завтра старик попросит увнучерить мальчонку, чтобы вырастить из него настоящего багадура… А куда смотрит тетя Света?!

Жека вертелся, скрипел кроватными пружинами. И вдруг спросил:

– Алеша, ты будешь меня в детский садик водить?

– Перебьешься! – отрезал я (а сердце сжалось – так он спокойно говорил о своей колдовской болезни. Смирился уже)… – Тоже, придумал – в детский садик! Уроки делать неохота?

– Уроки – фигня, – вздохнул Жека. – Меня же в школе задразнят. А я стану ма-аленький, никому и в бубен зарядить не смогу.

– Можно подумать, что ты раньше мог, – пробурчал я. – Всю жизнь за меня прячешься!

– А зачем еще старшие братья? – резонно заметил Жека.

– Ты и сам теперь старший брат.

– Я?! Это с какой радости?!

– С такой, что теперь у нас Ленка самая младшая. А ты должен ей помогать.

– Это… Это что, КАКАШКИ ЕЕ МЫТЬ?! – ужаснулся Жека.

– Не какашки, а сестру твою родную. Только ты ж криворукий, еще уронишь ее… – Я вспомнил, как сам возился с маленьким Жекой, и добавил: – Но ты мог бы поиграть с ней, чтобы мама хотя бы днем выспалась. Сам видел, как она устает.

– Раньше надо было думать. Когда ребенков заводила! – мстительно отрезал Жека и отвернулся.

Мы долго лежали молча. В окно семафорила бледная луна, то прячась за набегавшими облаками, то показываясь криво обрезанным боком. Завтра бока станут одинаковыми. Будет полнолуние, как в ту ночь, когда мы сошли с поезда на заброшенном полустанке, и я дал себе слово разобраться в здешних чудесах. Теперь я знаю больше многих коренных жителей Ордынска, но только сильнее запутался…

– А когда я уменьшусь до меньше Ленки, небось она будет считаться старшей сестрой! – выдал итог долгих размышлений больной. Отвернулся от надоедливой луны и ровно засопел.

– Жека! – окликнул я.

Брат спал. Я не видел его лица, только оттопыренное ухо высунулось из тени под лунный свет.

Он младше на шесть лет. Его игры слишком просты для меня, а мои для него сложны. Мы не можем дружить, а нянчиться с ним мне совсем не нравится. Самые счастливые дни для меня – когда болею, и Жеку переселяют к бабушке, чтобы не заразился. Но в ту ночь, глядя на просвечивающее детское ухо брата, я понял, что без него мне будет плохо. Не понимаю, почему, но – плохо.

А если дядя Тимоша откажется его лечить? Отправил же он к врачам читинского футболиста с выбитой коленкой, хотя другим залечивал такие травмы за две недели. Почему – даже Зойка не знает. У ведьмака свои правила и соображения: скажет нет, и ты хоть лоб расшиби об его ворота… Вот это бесит страшно – когда вся надежда на чужого дядю, у которого неизвестно что на уме. А я-то как же? Валяюсь в постели, здоровый, почти взрослый, а рядом брат загибается. И Я НИЧЕГО НЕ МОГУ ДЛЯ НЕГО СДЕЛАТЬ!

Пойти, что ли, найти Собакина? Жека обрадуется. Может, и мне станет полегче, а то хочется врезать кулаком по железному углу сундука, чтобы в кровь – лишь бы отвлечься от черных мыслей…

Я встал и начал одеваться. Эх, не вовремя убежал Гражданин Собакин! Иногда он пропадет на день или два; вернется – морда довольная, на кончиках усов, где языком не дотянулся облизнуть, – подсохшая кровь. Скучно ему без охоты, вот и бегает наш медвежатник мышковать [1] .

Если бы узнать про Жекину болезнь вчера, я бы попросил Собакина остаться. Он все понимает куда лучше, чем обычная собака. Данке, бывало, скажешь: «Ищи Жеку!» – она обежит поселок и найдет. А Гражданин Собакин может кивнуть за окно: мол, что его искать, вон он, во дворе гоняет… Иногда кажется, что внутри него сидит свой ведьмак или скорее столетний китайский философ. Сочиняет свои мудрые трактаты, а перед нами уши врастопырку, хвостом метет…

1

А мышковал Гражданин Собакин виртуозно. Трусит по лугу – морда, как обычно, деловитая, – остановится, сунет нос в траву – ага, учуял норку. Привстанет на дыбки и с размаха – бум по земле передними лапами, и еще раз – бум! Бум!.. В норе начинается обвал, мыши – врассыпную, а Собакин тут как тут… Мы с Жекой ходили за ним вплотную, но мышь замечали не раньше, чем она оказывалась у Собакина под лапой. Тот миг, когда она выскакивала из норки и пес ухитрялся ее поймать, был слишком скоротечен для наших глаз.

Хотя поначалу Гражданин Собакин сильно упал в наших глазах. Разве это охота для пса-медвежатника?! Жека пробурчал голосом мультяшного Шарика: «Некоторые мышей едят!»… Дураки мы были все, вместе с Шариком. Думаешь, что едят хищники в тайге – путников запоздалых? Мышей и едят, и щенков своих откармливают мышами. А когда мышиные норки скрываются под снегом, в тайге настает голод. Волки сбиваются в стаи, потому что одному не по зубам взрослый лось или олень. А стаей и на путника могут напасть, если совсем подведет брюхо. Как говорится, ничего личного, просто кушать хочется.

…А вдруг он уже вернулся? Сидит на крыльце, ждет?..

Если Собакина нет на крыльце, схожу на «Крестьянское подворье» – он, бывает, прячется там под домом от надоедливых экскурсантов.

Чего не хватало в музее, это фонариков. Уникальных-то была целая коллекция: и керосиновые, и под свечку, и ацетиленовые, о которых я раньше даже не слышал. (Бросаешь в бачок с водой похожие на сахар кусочки карбида, они сразу шипят, воняют газом. Тогда бачок надо завинтить и поджечь горелку. Светит не слабее автомобильной фары, хотя всего с полчаса – пока не кончится карбид.) Но открытый огонь в музее запрещен пожарными правилами. Даже в лампадах у икон фитильки с маслом давно заменили светодиодами. А обычный аккумуляторный фонарик был один, и его взяла тетя Света. Ей же не только на машине ехать, но и шагать до раскопа по ночной тайге. А нам с Жекой полагалось спать. Фонарик для этого не требуется.

Открытый люк в полу пугающе чернел. У нас в мансарде даже темнота посветлее – здесь большие новые окна, а внизу, в доме – слепыши с газетный лист. Так раньше строили, чтобы в морозы не выстуживать жилье.

Всего час назад я ходил там без фонарика. Но тогда и солнце не совсем еще зашло, и здесь, в мансарде, была тетя Света. Я не стал бы звать ее из-за глупых страхов. Но то, что железная десантница могла прибежать ко мне за полминуты, добавляло уверенности.

Я стоял над люком и трусил. Хотелось захлопнуть крышку и для надежности задвинуть сундуком. Если бы я был один, без Жеки, то, скорее всего, так и сделал бы. Лежал бы в постели, прислушиваясь к шорохам и скрипам старого дома… Получается, что Жека мне чего-то добавляет. Не смелости, это точно. Какая смелость, когда меня тошнило со страха.