Большая пайка

— Я знаю, что надо делать. Только это не телефонный разговор. Хочешь, я подъеду сейчас? Или сам приезжай. Ну как?

— Давай я приеду, — легко согласился Ларри. — Я ведь у тебя так ни разу и не был. Пропуск на машину сможешь заказать?

Через час Ларри уже входил в главный корпус больницы. Муса лежал на четвертом этаже, в правительственном люксе, где когда-то генсек Черненко успел перед смертью проголосовать за нерушимый блок коммунистов и беспартийных.

Теперь, вследствие нагрянувшей коммерциализации, в люкс укладывали тех, кто мог позволить себе заплатить триста пятьдесят зеленых за проведенный в клинике день. Несмотря на близость финансового коллапса, «Инфокар» такими деньгами располагал.

У входной двери на диванчике сидел личный охранник Мусы. Увидев Ларри, он вскочил и вытянулся в струнку. Ларри небрежно кивнул стражу и открыл дверь в палату. Охранник странно хрюкнул, будто попытался что-то сказать, но передумал.

* * *

В палате никого не было. На столике красовалась откупоренная бутылка шампанского, рядом стояли два недопитых бокала и лежало надкушенное яблоко.

Сквозь закрытую дверь второй-дальней-комнаты доносился писк мобильного телефона, заглушаемый звуками совершенно определенного происхождения.

Ларри ухмыльнулся, распахнул дверцы серванта, достал еще один фужер и хрустальный поднос. Налил себе шампанского, поставил все три фужера на поднос, положил рядом яблоко и ударом ноги распахнул дверь в дальнюю комнату.

Надрывающийся мобильный телефон, прикрытый сброшенным на пол белоснежным медицинским халатом, валялся недалеко от кровати. Хозяйка халата, единственной одеждой которой был свисающий с плеча бюстгальтер, ритмично двигалась, обхватив бедрами лежащего на спине Мусу. В ее правой руке находилась груша, которую она сжимала в такт движениям. Резиновая трубка соединяла грушу с черной повязкой на левой руке Мусы. По-видимому, шел процесс измерения давления.

Ларри поставил поднос на пол, поднял телефон и, подойдя к окну, нажал кнопку приема.

— Муса Самсонович, — сказала трубка, — к вам Ларри…

— Ладно, — буркнул Ларри, — сейчас передам.

Он прошел к креслу, стоявшему у изголовья кровати, и безмятежно уселся.

Через полминуты медсестра, случайно открыв глаза, заметила его и застыла с разинутым ртом.

— Как давление? — озабоченно спросил Ларри. — Не зашкаливает?

Муса повернул голову, увидел Ларри и широко улыбнулся.

— Как ты быстро! Я тебя раньше, чем через полчаса, и не ждал. Леля, — обратился он к сестре, — ты иди пока, нам поговорить надо Леля свирепо фыркнула и, натянув на себя простыню, соскочила с Мусы на пол.

— Это ты зря, — определил Ларри, окинув взором обнажившуюся фигуру Мусы. — Такие процедуры нельзя преждевременно заканчивать Могут исказиться медицинские показания.

— Ладно, — сказал Муса, садясь на кровати. — Меня эти процедуры уже доконали. Я тебе вчера говорил. Лелечка! Не обижайся. Это старый друг.

Познакомься.

Лелечка прошуршала за спиной Ларри халатом и возникла в поле зрения уже одетая.

— Леля, — представилась она, протягивая ладошку.

Ларри встал и поклонился, уважительно пожимая руку дамы.

— Ларри. Окажите нам уважение, побудьте еще минуту в нашем обществе. Я ваше шампанское принес. Выпейте с нами. Один бокал.

Он так незаметно, но убедительно подчеркнул слово «один», что Леля немедленно определила количество отпущенных ей секунд. Она опустилась в указанное ей кресло, сдвинула точеные колени, взяла протянутый Ларри бокал и скромно потупилась.

— За встречу, — сказал, улыбаясь, Ларри и подал бокал Мусе. — И чтобы у тебя с давлением всегда было как сегодня. Согласны, Леля?

Леля покраснела и кивнула. Потом залпом осушила бокал.

— Я пойду, ладно? — сказала она, вставая. — Меня еще больные ждут. А вам поговорить надо.

Ларри проводил ее одобрительным взглядом.

— Хорошая девочка. Понятливая. И из себя ничего. Студентка?

— Нет. — Муса вылез из кровати и натянул трусы. — Это штатный персонал.

Замужем. Двое детей.

— Ты смотри! А по фигуре и не скажешь? Сколько ей лет?

— Двадцать два, если не врет.

— Так, говоришь, у тебя идея появилась? — Ларри посчитал, что пора сменить тему.

— Появилась, — оживился Муса, — слушай…

— Молодец! — перебил его Ларри. — Интересно, сколько у тебя здесь комнат?

— Три. Эта, еще одна и вон та. А что?

Ларри вышел в первую комнату, вернулся с коробкой и стал медленно ее распаковывать. В коробке были бутылки с виски, коньяком и «бабоукладчиком» — ликером «Амаретто». На свет появились бастурма, маринованный чеснок, остро пахнущее чесноком розовое сало, гранаты, мандарины, зеленые стручки грузинского перца…

— Я сегодня с делами завязал, — сообщил Ларри. — Решил отдохнуть. Я почему про комнаты спрашиваю? Позови свою Лелю обратно. Или другую какую-нибудь. И пусть подружку приведет. Посидим, отдохнем…

Муса изумленно уставился на Ларри.

— Ты серьезно? Ну давай Только сначала о делах поговорим, а?

— Зачем? — в глазах у Ларри будто бы просквозило непонятное выражение брезгливости, появилось и тут же исчезло, — Я же сказал — мне сегодня надоело работать. О делах всегда успеем поговорить. Сегодня поговорим. Только потом.

Или завтра. Давай отдохнем немножко. Позови своего раба, пусть сходит за девочками.

— Черт с тобой! — расхохотался Муса. — Раз уж ты меня на самом интересном месте остановил… Дай-ка телефон.

Когда за окнами стемнело, а осушившие бутылку «Амаретто» и на совесть поработавшие медицинские нимфы удалились сдавать дежурство, Ларри вышел из комнаты, которую Муса назвал «вон та», бросил взгляд на недвижное тело друга и стал бесшумно пробираться к выходу. Он был уже у двери, когда раздался голос Мусы:

— Ты куда? Мы же договаривались побеседовать по делу, разве нет?

— Да куда уж сегодня, — проворчал Ларри, продолжая двигаться к двери. — Я напился — просто ужас как. Ничего не соображаю. И девочка эта попалась — не девочка, а кошмар. Всего измотала. Нимфоманка. Каждая косточка болит. Давай в другой раз…

Но Муса становился все настойчивее.

— Нет, давай сейчас. Детали можно в другой раз обсудить, а идею я сейчас хочу озвучить. Ты куда? Вернись, я тебе говорю!

Ларри постоял в темноте, сжимая и разжимая веснушчатые кулаки, потом повернулся, медленно и тяжело ступая, прошел по комнате, сел в кресло рядом с кроватью и зажег торшер.