Большая реставрация обеда

– Ну, как знаете, – обиделся поп-расторгуй. – Или сидите в лачуге и дожидайтесь моего возвращения, или давайте залог и поминайте как меня звали! Что выбираете?

– Залог, – подсказал мне трактирщик и пояснил: – Так мы скорей от него избавимся!

– Лачугу, – скрепя сердце предпочел я.

И, следуя за расторгуем, мы двинулись по тропинке к его лачуге.

– А что с эстетической точки зрения лучше, – не унималась Вендулка, – предвкушение или неудовлетворение?!

– Хм, – заметил трактирщик и споткнулся.

– Предвкушение ведет нас вперед, а неудовлетворение – еще дальше! – заявила Вендулка. – И поэтому цель в искусстве недостижима!

– Смотря какая, – возразил трактирщик. – К примеру, мне для искусственного удовольствия надо напиться, утром опохмелиться, а вечером снова утолить жажду! Вот и получается, что я буквально топчусь на одной цели! По этому поводу существует притча о…

– Хватит-хватит!! – воскликнул я. – Мне уже дурно от ваших притч!

– Тогда я спою песню, – как ни в чем не бывало заявил трактирщик. – А то страшновато бродить в темноте по лесу.

– Отлично придумано! – поддержал идею поп-расторгуй. – Ты, трактирщик, начинай, а я стану весело подпевать. Дабы никто не подумал, что я замыслил какое-нибудь злодейство…

– Bene! [22] – согласился трактирщик и заорал…

Трактирщик(хмельные куплеты):

Жил-был прилежный пивоварУ нас в монастыре.Так он готовил свой отварС утра навеселе!Нет лучше Пива ничего!Да славится всегдаСвятая Троица его —Хмель, Солод и Вода!

22

Хорошо! (лат.)

Поп-расторгуй(душераздирающий припев):

Имеются в трилогииДругие аналогии!Другие аналогии,Мадам и господа!Другие аналогииТам несколько убогие!Там несколько убогие —Хмель, Солод и Вода!

Трактирщик(хмельные куплеты):

В монастыре за речкой жилПрилежный пивовар,С утра пораньше привозилВ пивную свой товар!Он был святым наверняка,Поскольку никогдаЕго не дрогнула рука:Хмель, Солод и Вода!

Поп-расторгуй(душераздирающий припев):

Имеем в современностиСовсем другие ценности,Совсем другие ценности,Мадам и господа!Пускай же в неизменностиОстанутся для пенности,Останутся для пенностиХмель, Солод и Вода!

* * *

И вот, уважаемые дамы и господа, уж третий день мы с Вендулкой сидим в лачуге посреди леса за десять немецких миль от монастыря Святого Галла и дожидаемся попа-расторгуя, который отправился за рукописью Петрония Арбитра и словно провалился. Трактирщик снабжает нас продуктами, а я от нечего делать сочиняю «Фацеции» [23] . Вендулка их переписывает без помарок. А как сложатся дальнейшие обстоятельства, неизвестно. Дарует мне Бог долгожданную встречу с Петронием и его персонажами? Никто не знает…

23

Фацеция (от лат. facetia – шутка) – жанр короткого смешного рассказа типа анекдота; возник в городской западноевропейской литературе в XII–XIII вв.; пользовался популярностью в эпоху Возрождения.

Глава третья «Жульен»

Вот тот, в чьем доме сегодня предстоит нам возлежать за обедом! Это как бы прелюдия пира!

Петроний Арбитр. Сатирикон

С Йиржи Геллером я познакомился в 2001 году при довольно невыразительных обстоятельствах и с тех пор каждое лето гостил у него в загородном доме. За мной была закреплена комната на втором этаже, которую Йиржи Геллер называл «артистической», хотя ничего художественного и театрального там не было, кроме далеких планов. Я полагал, что когда-нибудь здесь напишу роман, а Йиржи Геллер грозился прикрутить мемориальную доску. Мол, «однажды летом на этом чердаке известный чешский литературный критик и кинематографист закончил свое произведение в прозе». Мемориальный текст изменялся в зависимости от погоды, и дождливыми вечерами от нечего делать он растекался в эпиграфическую поэму для десяти египетских пирамид. Зато в погожий, солнечный день – усыхал до наскального рисунка. Словом, эта памятная доска служила объектом для постоянных шуточек и филологических упражнений.

– Послушайте! – выкрикивал Йиржи Геллер под моими окнами. – А как вам нравится «видный чешский писатель и общественный деятель»?!

Я смотрел на свой ноутбук и улыбался.

– Или сразу напишем «классик чешской литературы»?! – не унимался Йиржи Геллер. – «Его романы были изданы на всех языках мира, включая эсперанто и кисуахили!»

Не знаю, какими судьбами этот дом достался Йиржи Геллеру, но ничего подобного я больше никогда не видел, ни в жизни, ни в смерти. Первый этаж был построен в стиле французского карманного классицизма, когда каждый землевладелец хотел иметь свой мини-Версаль. Второй этаж неизвестные архитекторы выложили из бревен или надстроили позже, но в целом сооружение теперь смахивало на козла в цилиндре. Сам Йиржи Геллер прилюдно не высказывался по поводу своего усадебного хозяйства, но, подмечая, с каким выражением он поглядывает на дом, можно было предположить, что подобные архитектурные «трианоны» и его вдохновляют на мерзкие эпитеты.

– Пожгу к чертовой матери! – время от времени восклицал Йиржи Геллер, однако не уточнял, с какого архитектурного стиля начнет, а каким закончит.

Дом скрывался от пожарной ревизии в диком саду, который больше напоминал заповедную пущу. Из чувства жалости я выращивал здесь цветы, в смысле копал и сеял, а Йиржи Геллер протаптывал дорожки во всех казуистических направлениях. И, пребывая в абстрактных фантазиях, он забредал на мою клумбу и взывал оттуда о помощи.

– Совершенно не представляю, как я здесь оказался! – оправдывался Йиржи Геллер, возвышаясь посреди клумбы в виде бахчисарайского фонтана. – Да сделайте что-нибудь! Помогите мне выбраться с минимальным ущербом для вашего ландшафта!

Помня об удачном эксперименте Гайд-парка, я возле каждой клумбы стал устанавливать предупредительные таблички, дескать – «тропинка для ослов». Но Йиржи Геллер, в отличие от разборчивых британских джентльменов, продолжал разгуливать по саду как придется. Только однажды спросил, не задумал ли я заняться разведением вьючных животных?

– Я совершенно не против, – пояснил Йиржи Геллер. – Только вряд ли они умеют читать…

Однажды он решил украсить свое жилище и притащил из города несколько картин современных художников, развесил их в вестибюле и стал выпытывать, что я по этому поводу думаю.

– Ограбили преисподнюю? – осведомился я, глядя на новые интерьеры.

– Вы ничего не понимаете! – усмехнулся Йиржи Геллер с видом хранителя и куратора выставки садомитов.

– Может быть, – согласился я. – Но сцена расчленения мотоцикла бензопилой не очень-то мне близка…

Художник думает, что творчество – это синтез божественного и болезненного. Только не может определить – что у него от Бога, а что развивается вследствие перенесенного в детстве менингита…

– Когда выздоравливает художник, его искусство становится скучным, – возразил Йиржи Геллер в ответ на мои замечания, что подобные картины скорее диагноз, чем украшение интерьера. – Вдобавок сегодня вечером у меня соберутся аналогичные гости.

Йиржи Геллер всегда выражался несколько замысловато.

– Я не успеваю за вашими смысловыми ассоциациями! – возмущался я.

– Догоняйте! – пожимал плечами Йиржи Геллер.

Если ко мне иногда забредают на стопку кагора только две благообразные старушки, чтобы поделиться своими философскими воззрениями, то к Йиржи Геллеру съезжаются мракобесы со всей округи и буйствуют до утра. Эти оргии озвучиваются какофонией для подтверждения смерти Иоганна Баха и Людвига ван Бетховена. Не в силах смириться или заснуть, я на втором этаже топаю и приговариваю: «Йоган – жив! Йоган – жив! Йоган – жив!» Тогда Йиржи Геллер поднимается ко мне и предлагает: «Присоединяйтесь к нам! Хватит плясать в одиночестве!»