Большая рождественская книга романов о любви для девочек

Несколько мам просто болтали друг с другом, не обращая на детей никакого внимания.

Все это было как-то неправильно, и я нахмурилась. Значит, вот они, взрослые люди? Снег для них не летел, что ли? Можно стоять и болтать, будто ничего не произошло?

Я торопливо надела перчатки и перемахнула через невысокую ограду. Оценила обстановку, словно шахматную игру. Ребенок справа, ребенок слева, наискосок… У меня даже вопроса не было, чем бы детей занять. Сегодня был день снеговиков. Пусть Булька с балкона смотрит, как мы будем лепить его в полный рост.

Я вылепила снежок, положила его на снег. Еще раз взглянула на одного из мальчишек и покатила снежок в его сторону. Мальчишка отошел на шаг назад, давая мне дорогу. А я у него спросила:

– Здорово у меня получается, да?

– Чего? – не понял мальчишка.

– Снеговика леплю, – деловито сказала я и пошла дальше, таранить снеговиком девчонку. Я знала, что мальчишка смотрит на меня и чего-то ждет. Потом оглянулась и крикнула ему: – Ты давай второй ком снежный кати! Для снеговика несколько нужно!

– Ага! – обрадовался мальчишка.

Девчонка впереди старательно счищала снег с лесенки и еще не знала, что ее ждет. Я подкатила к ней снежный шар и спросила:

– Хороший у меня снеговик, правда?

– Ну, ничего, – смущенно сказала девочка. – Только сбоку кривоват.

– Где кривоват?! – испуганно крикнула я.

Девочка держалась за лестницу и только наклоняла голову, чтобы получше разглядеть.

– Ну вон там, сбоку.

– По-моему, никакой он не кривой, – сказала я. – Вполне себе ровный.

– Нормальный шар! – сказал мальчишка, который лепил вторую снеговичную часть.

Девочка оторвалась от лестницы и показала:

– Да вот же, вот! Не видите, что ли? Он же тут почти продырявленный!

Я спохватилась:

– Так прилепи туда снега какого-нибудь скорее!

– Сейчас! – заторопилась девчонка, уплотнила моего снеговика и сказала: – Вот, смотри, теперь он ровный!

– Круглый, а не ровный, – поправила ее я.

– Круглый и ровный!

Я только махнула рукой и сказала:

– Покатили. Мне одной уже тяжело.

– И мне одному уже тяжело! – крикнул мальчишка, и ему на помощь тут же подоспел еще один мальчик.

Надо же, какие у меня способности! Сегодня я точно знала, что сказать этим детям, что сказать каждому из них, чтобы он обратил на меня внимание, включился в игру и был не один, а вместе со всеми.

– А зачем снег, Мика? – спросил меня мальчишка Кирилл.

– Чтобы был белым, – сказала я.

– А, понятно!

– И для Нового года, – добавила я. – Без снега нельзя.

– А мне мама сказала, что на Новый год она уложит меня спать…

– А ты не спи, – подмигнула я, и Кирилл благодарно кивнул.

Мамы все так же стояли в сторонке и скучно ныли. Наверное, они не понимали, что происходит. Я для них была тоже ребенком, чуть постарше их детей, но что в этом особенного? Я подумала, что могла бы подключить и их тоже… Но не решилась. Мы строили крепости, лепили снеговиков, бросались снежками. Дети уходили, сменялись новыми, которые тут же становились своими. Малыши деловито обстукивали наши строения красными лопатками. Кто-то пожертвовал лопатку, и мы «встроили» ее снеговику в руку. За то, что лопатка встроенная, мы назвали снеговика Терминатором. Один глаз ему сделали из камушка, а второй – из красной бутылочной крышки.

Я посмотрела в сторону своего балкона и беззвучно спросила:

– Ну как тебе, Булька?

– Что и говорить, – неслышно ответил он.

А бульчата, как мне показалось, превратились на время в детей и строили снеговиков вместе с нами. Снег все падал и падал. Уже стемнело, детскую площадку осветили фонари. Детей не надо было собирать вместе – они теперь справлялись с этим сами. Я тихонько отошла в сторону и поднялась на горку – посмотреть на площадку сверху. Горка была с переходами, извилистая, и я обошла ее кругом. У одного из переходов стояли две девчонки моего возраста. Одна молчала, а вторая положила ей подбородок на плечо. Я даже представила, какой он острый, этот подбородок, когда вот так вот лежит на плече. И девчонка спрашивала у молчащей:

– Оль… Ну что случилось? Ты скажи.

Оля молчала, я тихонько стояла поодаль.

– Ну правда, Оль? Чего ты?

Молчавшая Оля замотала головой, что ничего, а вторая девчонка взяла ее за руку и повела с площадки прочь. Я смотрела им вослед. Теперь Оля прижалась головой к плечу подружки, держала ее за руку и быстро-быстро что-то шептала. А я смотрела и смотрела, как они уходят, и не могла сдвинуться с места. И думала о том, как им здорово. Не то здорово, что Оля чем-то расстроена, конечно. А то, что они дружат. Мне тоже так хотелось бы – прислониться к чьему-то плечу, когда мне тоскливо. Хотя, если дружить со Светкой, такого не получится – очень уж у нее плечо высоко. Ну да разве в этом дело.

Я опомнилась, когда до меня донеслось снизу сразу несколько детских голосов:

– Мика! Мика, пойдем к нам!

И тут же я услышала, как молит мой желудок: «Мика! Мика, пойдем есть!», а по освещенной фонарями тропинке все еще уходили две девчонки. Я разрывалась на три части. Скатилась с горки, поднялась, отряхнулась от снега и сказала:

– А мне пора уже.

– Мика, ты завтра придешь?

Я пожала плечами. Хотела что-то еще добавить, но малыши мне уже махали пока, и все остальные тоже махали. Я уходила по той же освещенной фонарями тропинке, одна, но позади меня оставалось столько людей…

Но какая еда, когда в рюкзаке письмо, которое должно дойти до улицы Детской! Я подумала, если не брошу его в почтовый ящик прямо сейчас, то никогда этого не сделаю. Чтобы не передумать, я побежала что есть духу. До ближайшего почтового ящика идти нужно было минут десять, и я добежала за четыре. Достала конверт из рюкзака. Конверт был слегка влажным – все-таки мы здорово извозились в снегу. Посмотрела еще раз на адрес. И на пустое поле обратного адреса. Наверное, это не очень здорово – получать письма неизвестно от кого. Но почему-то я стеснялась вписать свой адрес. А потом нашла ручку и написала:

От Спицыной Мишель Владимировны. До востребования.

И дописала свой индекс, я его помнила наизусть. Потом сморщила нос, поцеловала письмо на прощанье и опустила его в ящик. И мне стало так здорово, будто это самая правильная вещь, которую я сделала в жизни. Я возвращалась домой, не прекращая улыбаться. Уже не бежала, а шла неторопливо – я просто не могла бы бежать, тогда меня разорвало бы на части, столько во мне бурлило чувств. Сейчас не было речи о том, чтобы сходить в магазин за новогодними «снастями». Пусть этот праздник останется на завтра. Главное – отправленное письмо. Хотя оно все еще лежит в ящике, но в то же время несется по городу, и уже сейчас его читает незнакомый мне человек – потому что так наверняка будет.