Большая саперная лопата

Тогда я гордился этим, но сейчас мои взгляды поменялись. Если бы все действовали так, немногие бы возвращались из армии домой. Наверное, остальные считали нас просто отморозками. С нами не хотели связываться, поэтому мы и побеждали.

Я просто думаю, если бы тот парень, не успел бы остановиться на краю окопа и прыгнул бы, напоровшись на выставленный мной вперед штык, пристегнутый к автомату. Как бы я потом жил?

Самый большой казус произошел на учениях войск Варшавского договора. Но это было задолго до меня до меня, я слышал эту историю лишь в пересказе офицеров. Учения проходили в Венгрии. Прыгнули. Места незнакомые, названия нечитаемые, язык легкодоступный, но не для нас, в чем много лет спустя я убедился во время двухнедельного отдыха в Будапеште. (Хотя, может, они имели в виду Болгарию 1967 года и пересказывали с чужих слов и с дополнительными подробностями). Попробовали остановить местных жителей на дороге, а те, увидев незнакомую форму, дунули напролом в кукурузные поля. Какой-то бросил велосипед и деру в лес. Не ловить же. Не знаю, за кого жители приняли наш десант, может за лесных братьев, может за партизан, а, может, за заблудившихся фашистов. Ведь с времен войны прошло не так много времени, всего-то двадцать лет с небольшим.

Противником нашего десанта выступали немцы (тогда еще существовала ГДР), а, может, чехи или румыны. Не в этом суть. Наш десант должен был их выбивать с занятых позиций. А где эти позиции? Где противник? Ну и побрели по наитию. Смотрят, пустые окопы, блиндажи. Спустились в окопы, устроили привал с обедом. Обедают, а тут противник подходит. Те еще больше в местности запутались, опоздали занять свои позиции. Так наш десант и победил на учениях без единого выстрела.

Учения во Владимирской области запомнились, главным образом, морозами. В тот год морозы доходили почти до минус сорока, а мы в полях жили в палатках, где отопление состоит из собственных тел и печки "буржуйки", обогревающей пространство в метре от себя. Но нас спасала "десантура". "Десантура" - это форма, в которой мы в зимнее время совершали прыжки: штаны на подкладке с застежками на груди, теплые куртки с резинками на рукавах и на поясе, высокий цигейковый воротник позволял ходить в шапке с не опущенными ушами. Кроме этого меховые трехпалые варежки и валенки, которые мы закрывали чулками от ОЗК (общевойсковой защитный комплект). "Десантура" нам позволяла в эти морозы на перекур усаживаться прямо в сугроб, и сидеть там как в удобном кресле. А бегать в ней было жарко даже в сорокоградусные морозы.

Пехота же, несмотря на ватные штаны и валенки, мерзла в тоненьких солдатских шинельках. Синие трясущиеся, в шапках с завязанными под подбородком ушами, они напоминали солдат непобедимой наполеоновской армии при отступлении по Старо-Смоленской дороге или пленных немцев под Сталинградом.

Поэтому исход учений был понятен еще до начала. Что могли эти трясущиеся солдатики противопоставить раскрасневшейся от жары десантуре. А ничего.

Еще чем запомнились эти учения? Тем, что ОЗК мы в станции бросали без счета. Никто их не учитывал, сколько мы их взяли, и взяли ли вообще.

На следующий день, когда мы развернули свою станцию невдалеке от безымянной деревни, к нам пришли ходоки.

"Ребята, у вас ОЗК есть?" - начали ходоки. Мы то и раньше знали, что ОЗК очень ценится рыбаками.

"Есть"

"Продайте".

"Сколько дадите?"

"Пятерку", - предложили ходоки.

"Вам нужны ОЗК, или вы пришли нас посмешить"

"Ладно, шесть", - начали торговаться ходоки.

"Десять"

"Да вы что!" - возмутились мужики.

"Не хотите не надо!" - мы сделали вид, что продажа ОЗК нас совершенно не интересует.

"Семь", - озвучили свою цену ходоки.

"Ладно, семь, - согласились мы, - но сразу в натуральном виде".

Я привожу наш диалог в сильно сокращенном и урезанном виде, так как привести его целиком не позволяет мой внутренний цензор. Поэтому слова, выражающие эмоциональный настрой ходоков, а так же слова-паразиты и связки между оставшимися немногочисленными словами я пропустил. Реально диалог продолжался около получаса.

Пять бутылок вина за один казенный комплект - неплохой бизнес по армейским понятиям. Возвращались мы с учений с канистрой заполненной вином. Конечно, с человеческой точки зрения вином эту гадость назвать было невозможно, разве только пойлом, но в армии и такое было в дефиците. Поэтому в выигрыше остались все, ну, кроме армии, конечно. Но армию никто не спрашивал, как она не интересовалась нашим желанием пожертвовать в ее пользу два года молодой жизни. Реально один комплект им обходился в шесть рублей восемьдесят пять копеек.

Радиорелейные станции на учениях обычно выстраивали в цепочку в двадцати-тридцати километрах друг от друга. Не всегда мы оказывались в конечных точках. Иногда наша станция могла оказаться вдали от полигона, где проходят учения. Могли оказаться в чистом поле, могли около деревни, а могли около какой-нибудь военной части. Антенны, поднятые на двадцатиметровую высоту, должны были быть в прямой видимости друг от друга. Отсюда пошла лозунг: "Вижу хорошо, слышу хреново!"

Это было второе лето моей службы. До дембеля оставалось чуть меньше года. После развода экипажи обеих радиорелейных станций собрал командир взвода и сообщил, что в Белоруссии намечаются крупные учения, и "Витебской" дивизии не хватает радиорелеек. Поэтому на следующий день мы выезжаем в Белоруссию помогать братьям по оружию. Погода стояла замечательная, а потому провести несколько дней не за колючей проволокой, а на природе было удовольствием.

День пролетел незаметно в суете: надо было подготовить и проверить станции, собрать вещи. Зная, что возможно придется стоять где-нибудь без офицеров, мы тщательно собирались: форма рабочая, форма повседневная, форма для самоволок. На следующий день на двух станциях мы покатили в Белоруссию. Станции летели по тревожным путевым листам, не обращая внимания на угрожающие жесты гаишников.

"Что они хотят?
– спросил командир нашего взвода, видя гаишника, размахивающего жезлом.

"Просят проезжать быстрее", - ответил водитель.

На белорусской земле нас встретил командир взвода местного батальона связи, который за свои габариты получил от солдат прозвище "Сарай с пристройкой". Но мужик он был вроде неплохой, спокойный. Нам показали место, где развернуть станцию, что мы и сделали. Развернули антенну, установили связь и начали обследовать окрестности.

В пятистах метрах от станции оказалась воинская авиационная часть и при ней военный городок. Первыми нас обнаружили дети из военного городка. Увидев невдалеке от своего дома десантников, они пришли в неописуемый восторг. Дети окружили нас и бегали за каждым с криками: "Дядь! Сломай кирпич!" Слава Богу, кирпичей рядом не было, поэтому мы спокойно соглашались это сделать. Дети убежали. Но не прошло и получаса, как они вернулись, их стало больше, причем каждый из них тащил по кирпичу. Пришлось ломать. Наибольший восторг у местных детей вызвал показанный мной трюк. Пока Серега с Лехой ломали перед детьми руки о кирпичи, я, спрятав один, скрылся за станцией. Там расколол этот кирпич пополам, положил под берет какую-то свернутую тряпку, чтобы получилась небольшая подушечка, и, сложив две половинки кирпича вместе, предстал перед детьми. Подняв кирпич над головой, я опустил его себе на голову, после чего в моих руках оказались две половины кирпича. Дети завизжали от восторга. Какой-то добрый мальчик поднес мне еще один кирпич. Пришлось объяснять, что могу показать такой фокус только один раз, так как голове больно.

На следующий день детей сменили представители солнечной Армении. Оказалось, что из ста двадцати солдат в воинской части около семидесяти армяне, и, увидев нас, они все почему-то захотели ехать домой десантниками. Авиация, как и десант, тоже носит голубые погоны, но все остальные атрибуты нашей формы у них отсутствуют. Спрос явно превышал предложение, а потому цены росли как на дрожжах. В ход шло все: береты, тельняшки, значки парашютиста и "Гвардия". Нам позавидовали бы даже московские фарцовщики, толкающие подобную продукцию иностранцам в районе Красной площади. В течение всех учений в наши фляжки был залит коньяк (единственное спиртное, продававшееся в соседнем магазине). Домой мы возвращались застегнутыми на все пуговицы, так как тельняшки были все проданы, и в пилотках.

Как-то нас проведать заскочил командир взвода. Отношения у нас были замечательные, он тоже был москвичом, проведший все детство и юность в переулках Арбата. Мы по московским меркам были соседи - между нашими домами было минут двадцать пешком. Погода была отличная, и мы пошли с ним прогуляться.

"Дай водички", - попросил он, утирая со лба капли пота.

"У меня нет".

"У тебя ж фляжка полная" - с укоризной сказал он.

"Там не вода", - ответил я.

"Дай попробовать, - попросил он. Пришлось давать, - Скотина, и ты молчал".

Пришлось делиться с взводным коньяком. И не в последний раз. Но мужик он был хороший, для него не жалко.

Но ведь одной только формы не достаточно, чтобы явиться домой десантником. Друзья, соседи, родители ведь будут интересоваться, как служил, как прыгал. Надо было рассказывать истории о прыжках, об учениях, о десантной службе. И мы им рассказывали нашим армянским друзьям, как бьем вместо утренней зарядки кирпичи, которые нам завозят самосвалами, и бегаем марш-броски по тридцать километров преимущественно в ОЗК, прыгаем с парашютом почти каждый день, в рукопашном бою разбираемся с тремя-четырьмя пехотинцами одной левой.