Большая собака

– Вот скажите, Илья Михайлович… Давайте будем считать, что я встретила бога. Вот случайно, сентябрьским вечером, на пляже 13-й станции Большого Фонтана я встретила бога. И спросила его: «Илья Михайлович, утопиться мне или нет? Потому что мне так странно то, что они считают нормальным. А меня, вполне нормальную, считают странной, если не сказать сумасшедшей. И что делать бедному будущему Автору?» Отвечайте. Как скажете, так и сделаю.

Красивый молодой человек без пиджака Илья Михайлович делает очень серьёзное, соответствующее моменту лицо, с минуту торжественно пучит яркие глаза, надувает щёки и говорит будущему Автору:

– Сейчас я вас поцелую, потом мы пойдём есть мороженое, чуть позже – ко мне в гостиницу незаконно совокупляться целую вечность, потому что пожениться сегодня уже не успеем из-за их дурацкого интервального времяисчисления. Ибо Ты говоришь: «Скажи». Я сказал Тебе. Не будь я неслучайно встреченный Господь, Бог Твой!

Будущий Автор не выдерживает и прыскает, и весь мир становится красивым молодым человеком без пиджака, целующим её в глаза. И мир начинает пахнуть морской солью, корицей, ванилью, влажной щенячьей шерстью, пасхальными куличами, сосновой и вишнёвой смолой, клубникой «виктория», лунной пылью, пшеничным самогоном, бочковыми солеными огурцами, «кладбищенскими» неправильными цветами каллами, русскими белыми грибами, и будущий Автор плачет, как маленькая. Как будто во время поцелуя ей наложили швы на порезанную аж до мяса душу.

Оказалось, что это совсем не больно.

Примерно вот так:

БЕЗУМИЕ [87]

Вспоминаю свое детское сумасшествие…Кастанеда отдыхает…Где я побывала,не знал, и никогда не узнаетдаже Дон Хуан…Милостиво разрешили вернуться,переломав все костии бросивв лучезарностисреди прутьев, колосьев,чугунины пространства…Беспробудное пьянствоне спасает от ясности,потом не спасает от старости,от вверенной вечности…ВСТАВАЙ и ИДИ, но Боже,неужели никто не сможет пойти…и дойти…до взаимообратной смертельности…Заносит снежными формамибезупречно гладкие плоскости,все метафоры сгнилии уже не просятсяобрести себя в точностиизложениямнимых коллизий и пыли,лишь стаями вЕтров сознание разноситсянад пустыней…Опасные воспоминания…Да, я не говорила тебе,что памятью обладаю гениальной?..Своеобразной…Попробуй расшифровать буквальнопоследнее слово…С виду, особенногоничего такого…вне времени и пространствэмоций, привязок, желанийодно непрерывное СО-СТОЯНИЕ…Всегда здесь,всегда рядом,взглядом ласкающееБелой Богини…Когда о н и уходили,я оставалась…Я верю в свое БЕЗУМИЕ,я оставалась ждать…Скажи мне,Что я дождалась...

87

Исполняется под «Mea culpa» (Enigma).

Здесь Автор, пожалуй, снова перейдёт на всем понятный и всеми любимый язык прозаического ума и продолжит «собачью» линию истории.

Большая собака Чака растёт счастливой и жизнерадостной и дорастает до возраста, положенного каждой суке – репродуктивного. Глупый Автор как-то выпускает её из вольера во двор, забыв, что суки, достигшие репродуктивного возраста, иногда сбегают из дому. Если честно, Автор даже не поняла, что у Чаки началась течка, вот такая вот она идиотка. (А чтобы вы, читатель, не путались, последнее относится к обеим!)

Зато Чака поняла и, распластавшись под воротами, унеслась неведомо куда. Папа был на работе, а на авторские истошные: «Ко мне!!!», разносящиеся то на водохранилище, то в поле, то на опушке леса, никто не отвечал радостным полётным бегом. Чака очень любит так бегать – полётно. Ррррразго-о-о-он и на рррр-Аз! На «А!» фиксируя мощное мускулистое ладное тело во времени, распластав лапы по пространству. Удивительная собака, не умеющая летать в силу законов классической физики, но могущая останавливать мгновение, лишать его гравитации и там бесконечно парить, пока не кончится по собственному усмотрению длящееся «А!» Хоть вот столько – «А!» – длящееся.

Но не летит большая собака Чака к А!втору.

Автор возвращается домой, и плачет, и звонит мужу, хотя понимает, что тот на работе и не может прямо сейчас разрешить эту ситуацию. Ну, так кто не восклицал попусту: «О Господи!!!» из-за ерунды в любое угодное ему, а не Господу, время, пусть первым бросит в Автора камень. Тут же не ерунда, а любимая большая собака пропала.

– Она убежа-а-ала! – рыдает Автор в грудь только-только приехавшего с работы Папы.

И уставший Папа с рыдающим Автором отправляются на поиски большой собаки Чаки. Ищут её чуть не до утра, освещая мрак фонариками. И Автору кажется, что любой собачий вой – это вой их несчастной беглянки, а вовсе не просто какому-то псу захотелось от скуки или от несправедливости повыть на Луну. Автору мерещатся всякие ужасы, вроде «собаколовок», неаккуратных, а то и пьяных водителей, огромного множества просто жестоких людей, решивших поиздеваться над живым, проверить, исправно ли ещё «дидово ружжо», и прочая подобная галиматья. Автор, как и любой другой обычный взрослый человек, временами склонна думать самое худшее, хотя, когда была маленькой, думала исключительно и только о лучшем.

– Успокойся! Она уже вернулась, я знаю, – говорит муж Автору и поит её коньяком, чтобы Автор успокоилась.

– Да где же, где же она?! Чака, Чака!!!

– Не кричи – она не выйдет сейчас. Просто верь мне – все в порядке…

Автор верит – Автор не умеет не верить Папе.

Автор не верит – Автор еще не до конца научилась не верить глазам.

В пять часов утра Автор выбегает во двор. Нет!!! Чаки нет! Поэтому, вместо того чтобы спокойно, как всегда, проводить Папу на работу, она начинает рыдать, хотя пытается делать вид, что не рыдает, а просто ей соринки во все глаза попали.

Как только шум машины стихает, Автор даёт волю бурным рыданиям и даже поначалу не замечает – потому что отключение от трансляции и погружение в мучения делает нас нечувствительными к происходящему вокруг, – как что-то большое, распластанное, грязное, как будто не осталось ни одной лужи, ни одного оврага, в котором она бы не повалялась, подползает к её ногам на брюхе из тайного уголка и смотрит в глаза просительно-просительно: «Перед Папой словечко замолвишь, чтобы Он меня не сильно ругал, а? Ну, пожалуйста! Я-то и не вылезала, пока Он не уехал, потому что очень не люблю, когда Он меня ругает». И такие она умильные, виноватые, покаянные глазки делает при этом, что сердиться на неё нет никакой возможности. Да и вообще, кто сердится, когда важное, казавшееся навсегда утраченным, обретено?

Автор звонит мужу и радостно вопит:

– Она нашлась! Как только ты отъехал, нашлась! Она вернулась!

– Всё равно свое получит! Захотелось – могла бы просто попросить! – строго отвечает Папа Автору. Кажется, он совсем не рад. Но это только кажется. Просто он какими-то неведомыми путями всегда знает, как и когда пространство меняет направление. Даже если оно прячется за временем.

– Скажи еще, что она из-под дома выползла? – Муж Автора старается быть грозным.

– Да. А откуда ты знаешь?!

– Да она с вечера там сидит.

– Как с вечера? – не понимает Автор. – Тогда зачем мы как два кретина гоняли всю ночь по лесам и оврагам?! – Автор уже совсем сбита с толку.

– Как зачем – ты верила, что нужно искать, – и мы искали. Жизнь вообще простая штука – разуверить тебя было труднее, нежели прогуляться дождливой ночью по пересеченной местности. Я вас люблю. До вечера.

«Такие дела». [88]

И всё равно с Автором большая собака Чака театральничает, играет роль. А в Папу у неё прямое включение, потому что когда Он смотрит ей в зрачки, для неё больше никого не существует. Никого-никого!

88

К. Воннегут, «Бойня № 5, или Крестовый поход детей».