Большая свобода Ивана Д.
Шрифт:
9.20. Первый выстрел, ожидание. Клубы дыма вырываются из окон Белого дома. Пожар на двенадцатом и тринадцатом этажах.
На улицах и Бородинском мосту многолюдные зеваки завороженно наблюдают, как покрывается копотью Белый дом.
В Белом доме начинается паника. Руцкой истерически звонит Зорькину: «Поднимайте самолеты, звони в посольства… Ты же верующий, твою мать!»
К депутатам выходит Хасбулатов, с улыбкой отчаяния демонстрирует бронежилет.
11.00. Огонь прекращен, чтобы вывести из Белого дома женщин и детей, но перемирие сорвано: вывести гражданских лиц из-под обстрела не удается.
13.00. Находившиеся в
14.00. Стрельба прекращается.
14.30. Из Белого дома выходят первые сдавшиеся.
15.30. Войска возобновляют артиллерийский и автоматный обстрел БД.
16.45. Из БД начинается массовый выход людей.
17.05. Выходят около семисот человек. Они идут, держа руки за головами, между двумя рядами солдат и садятся в автобусы на Краснопресненской набережной. Войска начинают «зачистку» здания.
18.00. Руцкой, Хасбулатов и Макашов арестованы.
19.10. К БД разрешен подъезд пожарных машин. «Зачистка» этажей БД продолжается еще около двух часов.
В разгар стрельбы Иван слышит голоса: на балконе внизу курит молодая парочка, они живо комментируют происходящее и пьют баночное пиво. Ребята приглашают его спуститься с крыши, погреться. Все остальное он наблюдает с их балкона. Они достают из холодильника консервы, сервелат. Он извлекает из сумки литровку виски. Так проходит день. Вечером, сытый и пьяный, он тепло прощается с Петей и Олей, спускается на набережную. Сквозь оцепления, пошатываясь, идет к метро. Ему совсем не страшно, даже весело. Из Белого дома валят клубы дыма.
В метро «Краснопресненская» давка: пьяные омоновцы — бьют прикладами людей, кидают их на эскалатор. Иван получает крепкий подзатыльник.
В холле гостиницы «Москва» по-прежнему полно омоновцев. Один хочет дать ему в рожу. Он ловко уворачивается и предлагает им выпить. Все прикладываются к пластиковой фляжке виски из аэропортовского тэкс-фри-шопа. Он пьет с омоновцами. Беседа. Совершенно пьяный поднимается в номер, падает на постель. Думает о жене и дочери.
На следующий день, 5 октября, показав журналистское удостоверение, он входит в Белый дом с пожарниками. Безымянная надпись на стене: «Не сдаемся!», внизу валяется памятка от Красноярского РНЕ со следами пулевых отметин. Под ногами хрустят осколки стекла, пол усеян стреляными гильзами и пулями, залит кровью. Иван подбирает помятую гильзу, кладет в карман на память, выходит. Мы повторяем кадры: он подбирает гильзу, кладет в карман, выходит.
Он мысленно видит боевиков РНЕ, покидающих Белый дом: они сидят в холле и молча, как перед дальней дорогой, докуривают последние сигареты. Автоматы сложены в углу, там же горкой магазины и патроны. Все. Встают. Проверяют еще раз карманы, чтоб не осталось ничего, и по одному, по двое вливаются в поток выходящих из подъезда людей.
Он тенью следует за ними по улицам Москвы.
Бормочет: «Зачем, почему, как?»
Комментарий к событию
Закрывшись в номере, Иван достает очередную бутылку виски, делает большой глоток из горла и пишет в походную тетрадь:
«Сегодня был окончательно убит Советский Союз. Раздавлен советский человек, похоронены его иллюзии. Буржуазная контрреволюция свершилась. Это великая победа старого мира!»
Иван не любил Советский Союз, чувствовал себя в нем чужим. Но это событие вызывает у него
острое чувство боли. Ему не нравится, что вышло так вот грязно. Из этой советской махины можно было что-то сделать, но никто ничего не сделал. Случилось событие огромного масштаба — подобно взятию Рима войсками Алариха или разграблению Константинополя крестоносцами.Но это конец не только СССР, это конец исторической России. Русский народ вступает в новую эпоху голым, беззащитным, брошенным на произвол судьбы.
Что предложат ему новые хозяева России? Ничего хорошего, Иван в этом уверен. Он не верил коммунистам, но знал, что им был нужен русский народ. А этим новым хозяевам уже никто не нужен.
Совок не был духовным, это была страна страшной, звериной социальной зависти. Но в его глубинных основах жила идея братства и солидарности.
А эти защитники Белого дома? Он с ними, и он не с ними.
Он принципиально не хочет быть с безымянными миллионами, которые гибнут на полях сражений, которые идут за вождями, которые верят лжеучителям…
Сидя в гостинице «Москва», он заносит в тетрадь следующие выводы: «Советского Союза нет, но жизнь продолжается».
«Главное — то, что есть я, что я думаю, чувствую, живу. Что я в поиске».
«Как прекрасна эта жизнь как много дает испытаний, самых разнообразных. Хорошо быть патриотом, а еще лучше — космополитом, хорошо служить в разведке, а еще лучше служить в контрразведке, хорошо быть верным, но еще сладостней быть неверным. Если Бог сотворил эту жизнь за девять дней, то нам расхлебывать ее гораздо дольше».
«Истина была в Советском Союзе, истина была вне Советского Союза. Истина в пролетарском интернационализме, истина в буржуазном индивидуализме. Истина в Боге, истина в воинствующем безбожии. На самом деле, истины нет и быть не может».
«Никто не даст мне избавленья — ни Штейнер, ни Гурджиев, ни Детлефсен. Ни Маркс, ни Фрейд, ни Горбачев. Надо всем я ставлю тотальный нигиль, главное — моя личная свобода, главное — Бог во мне, и этот голос надо уметь слышать».
«Каждому человеку даны свои испытания. Я заслужил свои. Я видел конец Советского Союза, и это событие еще аукнется человечеству. Мы входим в эпоху атомизации, нарциссизма и самой беспардонной лжи, о которой не помышляли даже коммунисты. Чем хуже — тем лучше!»
«Обстрел Белого дома — сильное ощущение? Да, сильное, очень сильное. Но не последнее. Еще не такое будет!»
«Мы должны быть готовы к большим переменам. Мы должны заново изобретать мир. Тот, кто находится под грузом прошлого, ни на что не способен».
«Главное — отсечь иллюзии, все эти ветхозаветные грузы и семейные кармы, выбраться из-под завалов. Наверное, в этом и была одна из главных идей христианства — преобразиться, стать новым человеком».
«Жизнь прекрасна, но доверять и поддакивать надо меньше.
Доверие — главная проблема современности. Нас так долго и последовательно обманывали, что правда стала невозможной».
«Мир на основе собственных наблюдений. Мы не верим книгам и пророкам. Мы верим собственному критическому взгляду. И опыту классовой борьбы».
«Есть ли загробная жизнь? Никто не знает, никто оттуда не возвращался. Но есть жизнь эта, и она может бесконечное число раз повторяться. Мы все повязаны коллективным дежавю».
«Есть только то, что есть. Чего же нет, о том лучше не говорить. Все, что должно быть, уже происходит и будет происходить вечно».