Большая svoboda Ивана Д.

Так давайте же сверим часы, товарищи. Так давайте же…

Беседа в китайском ресторане – все на те же эмигрантские темы. Он замечает, что Розанова не страдает плохим аппетитом, и сам налегает на креветки с жареной лапшой. Синявский по-прежнему хранит упорное молчание, хихикает, поддакивает и не говорит ничего по сути. Мелькает подозрение: “А тот ли он, за кого себя выдает?”

Либо это великая загадка художника – быть в жизни невзрачным и ничтожным, творя в тиши, либо…

Иван узнает потом, что Синявский не говорит по-французски, он одиноко ездит в Сорбонну, где читает лекции небольшой группе студентов-филологов, и так же одиноко возвращается назад.

Год спустя известный французский журналист признается ему: “Когда Синявский прибыл в Париж в 73-м, мы думали, что начинается новая эпоха интеллектуального сближения наших элит. Мы рады были ему, мы даже прибивали полочки в его квартире. Но диалога не получилось. Он целиком ушел в разборки со своими соотечественниками. О, как это не похоже на великую русскую эмиграцию XIX века, на Бакунина, Герцена, и даже на большевиков. Никакого контакта с нами, западными социалистами. Никакого обсуждения реальных проблем – свободы, равенства полов, освобождения третьего мира, борьбы с американским культурным засильем. Одни российские междусобойчики. Жаль, очень жаль! Это – не та великая российская интеллигенция”.

Розанова держит слово и публикует в “Синтаксисе” его рассказ. Но это его не радует. “Синтаксис” в мягкой обложке так и остается стоять нечитанным у него на полке.

Вильдбад-Кройт

Сейчас – январь 1992-го. Он по-прежнему живет на съемной квартире. Получает социал, слушает радио “Свобода”. Из новостей понятно, что траектория России окончательно заходит в тупик. После Беловежских соглашений – полный развал. В Европе аналитики ломают головы – что дальше.

На встрече в кафе “Донизель” Вольфганг говорит ему: “Готовится мероприятие в Вильдбад-Кройте. На тему “Коллапс СССР и выбор Запада”. Ты мог бы выступить и написать отчет по дискуссии?” Он это может. Запросто. Он может доказать любую точку зрения.

Покупает билет, садится в электричку и засыпает под стук колес. Очередная вспышка памяти: Москва, начало 80-х, ИНИОН. На конференцию “Исламский фактор и политика” приходит сам Примаков. Безумно длинные и скучные доклады. Всем ясно, что СССР по полной влип в Афганистане. Но нужно дать марксистский анализ ситуации. Профессор Курбанов вводит в оборот понятия “реакционный” и “прогрессивный” ислам. Бесплодная и долгая дискуссия. Иван заканчивает выступление и тихо покидает зал.

В буфете встречает Жириновского. Тот сидит печальный, такой же, как Иван, невыездной, работает в издательстве “Прогресс”. Они сидят в буфете, пьют советский кофе с цикорием, курят “Яву”.

За окнами темно, падает снег, малоосвещенная Москва. “Мы влипли как куры в ощип, старик! Мы невыездные!” – говорит Жириновский. Иван сокрушенно поддакивает. Сидя за этим столиком, ему кажется, что Советский Союз и этот маразм никогда не кончатся. И вот – не прошло и десяти лет – наступает скоропалительный конец. Наверное, все советологи охренели от неожиданности.

Вильдбад-Кройт – загородная резиденция фонда Ханнса Зайделя – партийного органа баварского Христианско-социального союза. Она расположена живописно – недалеко от озера Тегернзее, на альпийском высокогорье. Дорога поездом из Мюнхена занимает около часа. Иван выходит на маленькой станции, подымается по горной тропе. Резиденция имеет царский вид – главная усадьба, флигеля, луга, конюшни. Говорят, в этом поместье в 1838 году отдыхал Николай Первый с супругой Александрой Федоровной. Царь любил захаживать в конюшню и даже подарил владельцам обмелевшего пруда новых карпов.

Роскошь убранства поражает его: ковры, люстры, старинные картины. Сам он явно одичал после допросов, лагеря беженцев и жизни на дешевых съемных квартирах. Это – его первое общественное выступление. Собрался антисоветский бомонд. Подъезжают лимузины: уже знакомый член Европарламента и ярый антикоммунист Отто фон Габсбург, бывший директор “Радио Свобода” американский контрразведчик Джордж Бейли… На коротких ножках выхаживает аналитик русской службы PC Антон Брехман. Высохшая, с депрессивным лицом французская политологиня Франсуаза Жиль, рядом с ней – известный советский перебежчик Кирилл Лесовский, а также сотрудник военной разведки Швейцарии – некий М. Фишер.

Всех приветствует веселый международник Клаус Т., организатор встречи. Специалист по Южной Африке, он уже готовит в составе оперативной группы БНД спецоперацию в Боснии (раздел Югославии запрограммирован). Внешне – все очень чинно, красиво, демократично. Подходят друг к другу, хлопают по плечу, шутят.

Иван раскладывает пожитки в номере, смотрит в окно на альпийские луга и вспоминает пансионат “Лесные дали” под Москвой. Сталинские корпуса, такие же высокие потолки с лепниной, и нелюбовь соседних деревень: местные хулиганы подстерегали на дорожках, требовали двадцать копеек. Он достает фляжку виски, глотает для куража.

В холле накрывают столы. Коллега Фишер из швейцарской хитрой службы привез коллекцию сыров, их раскладывают на столах – твердые, мягкие, плесневелые. Наливают немецкие белые вина. Перебежчик Лесовский набирает в тарелку сыры, бормочет: “Это интересно…”

Лесовский – советский дипломат, переметнувшийся в Швейцарии. Вместе с семьей. Он ходит, здоровается, меняется карточками. Косичка болтается поверх пиджака. В глазах тревога.

Лесовский считается суперпредателем. Не только похитил документы консульства, но и позднее, на пресс-конференциях разоблачал своих коллег и товарищей, считая, что помогает делу демократии. За это получил работу в Гармише, немецкий паспорт. Самое тяжелое началось потом. Жена спилась, свихнулась, подала на развод. Пришлось оставить ей дом, платить алименты. Ивана удивляет, что Лесовский искренне защищает идеи свободы и демократии. Но при этом он верит в жидомасонский заговор и проклинает русофобов. “Неужто все невозвращенцы с такими странностями?” – думает Иван.

Между столиками ковыляет Джордж Бейли: высокий вальяжный старик с седыми кудрями. Как говорят, корнями венгерский еврей. В разговоре много шутит, отпускает скабрезные шутки. Это его Григорий Климов назвал “садистом” из лагеря Кэмп-Кинг под Франкфуртом, где Бейли после войны проводил фильтрацию советских перебежчиков.

Климов рассказывал, как Бейли лично проводил нательный обыск, вытряхивал все вещи – часы, зажигалки, деньги, и никто из интернированных их обратно не получил. Настоящее мародерство периода “холодной войны”. Если русские солдаты просто снимали у немецких пленных часы, пишет Климов, то офицер американской военной разведки Бейли подчистую грабил беглецов от коммунизма.

Флэшбек: ноябрь 1956 года, Бейли возглавляет миссию ЦРУ на венгерской границе. Получает донесения от связных, посланных в Будапешт. “Свободная Европа” нон-стоп вещает на Венгрию. Призывает повстанцев не сдаваться.

Бейли сидит на пункте наблюдения на самой границе с Венгрией, крутит окуляры: бесконечная череда беженцев. Их принимают в наспех оборудованном лагере в поселке Трайскирхен.

Он видит красивую венгерку… Его сердце сжимается. Через переводчика предлагает ей зайти в кабинет. Достает шоколад, наливает кофе, предлагает сигарету. Она – студентка из Пешта, Жужка Ковач. Жгучие черные глаза. Он тут же, в кабинете, спит с ней и устраивает за это в Мюнхен – в венгерскую редакцию радио “Свобода”. Через пять лет выясняется, что она – агент коммунистических спецслужб. Бейли получает по шапке. Но он незаменим, его оставляют.