Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)
Шрифт:
1987-88: семейная жизнь Ю.Шапенко, полная безумия, алкоголизма, истерик, рыданий, мордобоя и всего прочего, с большой силой правдивости описанного в многочисленных романах писателя Достоевского Ф.М (см.); Максименкова А. изо всех сил являет собой сумасшедшую персонажицу указанного по имени Настасья Филлиповна, Шаповалов Ю. вынужден выступать в принципиально чуждой ему роли персонажа того же автора по фамилии Рогожин; жизнь в результате имеет характер сплошного африканства и кипятка, пока не заканчивается в конце 1988-го года разводом и переходом указанной Максименковой А. по эстафете к Михайлову А. (см.), который её увозит в Москву.
1988, июнь: знакомство Ю.Ш. и всех тюменских прочих представителей богемного образа жизни с вышеупомянутым
Влияние А.Михайлова на вышеперечисленных оказывается столь мощным и всеобъемлющим, что тот же Ю.Ш. и до сих пор всё, что он столь охотно высказывает на «духовные», политические, патриотические и т. п. темы — се является просто пересказом того, что ему рассказывал А.Михайлов летом 1988.
1988-91: вновь холостая жизнь Юрия Шапеску. Превращение его жилища на улице Хохрякова в самый что ни на есть центральный центр новейшей культурной жизни города Тюмени. Неделями и месяцами проживают здесь прижилавами по одному и скопом бездомные и приезжие вожди новой культуры — Кунцевич Н., Немиров М., Струков А., Салаватова Г., Летов Е., Дягилева Я., Судаков О., Федотов Е., Гурьев А., и проч., и проч., и проч.; по-одиночке и группами ежевечерне наполняют сие жилище люди обоих полов с целью проведать Ю.Шаповалова и проживающих у него, выпить водки, обсудить животрепещущие вопросы жизни, искусства, политики, религии, русской идеи и всего остального животрепещущего и насущного.
1991, декабрь: вторая женитьба, на девушке по имени Ника; рождение дочери; переход на образ жизни семейственный и мирный.
1996 зима: окончательное остепенение: Ю.Ш. поступает на работу клерком в Запсимкомбанк и ежедневно все-таки ходит на службу, несмотря на похмелье, сердцебиение, холодение рук и т. д.; суммарный трудовой стаж Шаповалова Ю. за предыдущие 31 год его жизни составил максимум 1,5 месяца.
Таково всё на сегодня, 16 ноября 1995 года, четверг, пять утра.
Вот, ежели желаете, описание этого в стихотворной форме:
В доме тихо, в доме дико,
город спит, как керогаз.
Город спит, как пидарас.
Город спит, как вырвиглаз.
Спит он, как противогаз.
Спит, как будто тихий час.
Спит, зараза, аж ужас,
Карабас и Барабас!
Город спит и спит и спит
точно сука плексиглас.
Спит, как будто бы приказ.
Спит вы себе и спит для нас.
Спит, короче, он сейчас.
(Опровержение полтора года спустя, летом 1996: остепенения не произошло: просостоял он на этой службе примерно около двух месяцев, после чего —)
Переходим к историям.
1
Вот история, как Ю.Шаповалов был комиссован из рядов СА, рассказанная им самим и пересказанная с его слов Ю.Крыловым. Рассказ истории производится Ю.Шаповаловым сразу по возвращении из армии, на кухне у себя дома, в окружении друзей и в состоянии ожидания приезда шапиного папы, который шапиных друзей очень не любит и, говорят, сразу достает «калибр».
На кухне присутствуют: Е.Федотов, И.Жевтун, Ю. Крылов, К.Пахомов, Ю.Шаповалов, и, кажется, И.Селиванов. Кроме того, на столе присутствуют 6 (шесть) непочатых бутылок водки, лук репчатый, хлеб черный. Состояние гнетущего ожидания соседствует с сильным желанием выпить водки. У всех (кроме К.Пахомова) необычно напряженные серьезные лица (у К.Пахомова — всегда напряженное серьезное лицо). Шаповалов Ю. то и дело прерывает свое повествование телефонными звонками в аэропорт Рощино: он хочет знать, прилетел ли рейс номер такой-то — тот самый, которым должен прибыть Шаповалов-папа.
— Так вот, чуваки, — сообщает Ю.Шаповалов, пришучиваясь, то
есть, изъясняясь при помощи несвойственных ему в нормальных условиях вульгарных слов и выражений (чтобы не так страшно было!), — чувствую я: не могу больше!— Всё бы ничего — и жрать это дерьмо научился, и в наряды ходить, и не пить месяцами. Но вот жить, когда вокруг одни уроды — не могу! Особенно, когда нас с Жевтуном разлучили (поначалу они служили вместе — прим. Ю.К.) Тогда, спасибо Крылову, он мне такие талмуды присылал, так мы их получали с Джеффом (Жевтуном — прим. Ю.К.), садились в укромном уголке и читали- перечитывали, и хоть немного отходили. (Ю.Крылов, проникшись бедственным положением бойцов, высылал им раз в 3–4 дня письма по 18 страниц, где описывал, что в Тюмени происходит — прим. Ю.К.) А тут стою я в наряде, — ночь, степь, зима, — и чувствую — я просто умираю медленно. И тут у меня крыша и поехала! Раздеваюсь я догола, хватаю автомат, передергиваю затвор, и — тра-та-та! весь магазин в воздух!
Бойцы, которые рядом были, перепугались — думали, обкурился. А я скачу козликом по кругу, руку задрал, ору что есть мочи: «Да здравствует Муссолини!»
Что потом было, плохо помню.
Вроде бы, я им про абсолют вне времени и пространства втюхивал. А как выяснилось, что я не обкурился, начальство какое-то приехало, и в дурдом меня сразу. А там еще и астма моя всплыла, врач еще удивлялся: как так меня в армию взяли?
Шапин рассказ сильно растрогал всех присутствующих, и они решили выпить грамм по 50–70 водки, чтобы снять напряженку.
Затем еще чуть-чуть добавли, чтобы поддержать то, что было снято первой дозой…
Короче, после пятого приема внутрь, приезд шапиного папы с «калибром» уже не имел ни для кого принципиального значения.
Слава Богу, что он не приехал.
2
В первых числах июня 1987-го года имел место массовый выезд многочисленных тюменщиков на рок-фестиваль в Свердловск. Ехать до Свердловска скорым поездом всего 4 часа. Проезд тогда стоил, в общем, смехотворную сумму примерно шести рублей, времена были рок-бума, на фестивале кроме уже начинавших приобретать известность «Чайфа» и «Наутилуса Помпилиуса», ожидались также и уже находившиеся в самом зените славы питерцы («Телевизор»), — в результате народу из Тюмени отправилось чуть ли не целый плацкартный вагон: не только многолетние рок-активисты, для которых это как бы уже было профессиональной обязанностью, но и масса совершенно посторонних юношей и девушек, отправившихся узнать, что же это за новомодная такая новинка — «рок». Билеты на концерты, естественно, были только у пяти-шести человек, которым специально их прислали, как почётным гостям. Остальные предполагали пролезать через окна, проникать еще как-нибудь — времена были такие, что все были уверены: ничего! братушки помогут! У Шаповалова Ю. пропуск естественно наличествовал.
И вот: и случилось так, что тут-то и начался у Ш.Овалова приступ астмы прямо возле свердловского ДК, где он и проходил, фестиваль. Да еще впридачу у него кончился астмопент в прыскалке, который купирует приступы. И происходит следующая картина: Шаповалов Ю. лежит на земле, красный от натуги, с хрипом и свистом он пытается вдохнуть, а потом выдохнуть, а потом опять вдохнуть; вокруг кружком стоят тюменщики, горестно глядя и обнажив головы в ожидании приезда скорой помощи. Тут-то и происходит следующее: небезызвестная личность по фамилии Медведев В. и по прозвищу Ждаггер(см.), подходит к Шаповалову Ю. и говорит ему своим обычным унылым голосом:
— Я, Шапа, у тебя билеты заберу, да? — и расстегивает Шаповалова Ю. куртку, и лезет во внутренний карман, и действительно вынимает оттуда принадлежащие Ю.Шаповалову билеты.
А на возмущенный хрип не способного воспротивиться этому Шапы, отвечает всё так же уныло:
— Тебе-то они ведь всё равно уже больше не понадобятся…
Скорая, однако, приехала вовремя, Шапа всё-таки выжил, но с тех пор Ждаггера сильно не любит, и как его увидит, сразу кричит страшным голосом: «Уходи, проклятый!»