Большая зачистка

И он, как всегда, оказался прав. Во второй половине дня позвонил Лаврухин и сказал, что, кажется, новости есть, но они не самые приятные. Естественно, по телефону такие вещи не сообщаются, и Николай Андреевич тут же примчался на Шаболовку.

Новость была не просто неприятной, она была ужасной. И это мог оценить только Плешаков, ибо Матюшкин не сумел бы сделать того же при всем желании, которое, кстати, тоже полностью отсутствовало. Вместе с ним. Через помощника Матюшкина Николаю Андреевичу удалось выяснить, что в Штатах случился какой-то облом. Почему-то задержаны сотрудники ФАПСИ, выполнявшие специальное задание покойного уже шефа. В чем оно заключалось, помощник не знал, но что задержанных уже везут домой под охраной оперативников из ФСБ было известно. Кажется, «пашет» управление генерала Жигалова, которое по спецоперациям. Но это можно уточнить, короче, влипли, видать, матюшкинские оперы.

Если все это действительно так, то на исследованиях известного института, как и на возможности заработать на них миллионы долларов, можно спокойно ставить крест. Жирный и обидный.

Вообще-то правильнее сказать: можно было бы. Подчеркивая последнее «бы». А это как раз то самое, что родилось в голове Плешакова на крайний случай. К которому и пришли.

— Слушай меня внимательно, — решился наконец Плешаков. — Сейчас я буду говорить с Западинским… Да, — подтвердил он, увидев изумленные глаза директора своего агентства. — И мы назначим встречу. Не там, где скажет он. Будет выбрана нейтральная территория. Но ты там должен оказаться первым. Чтоб никаких ловушек. Нам кровь не нужна. Я попробую договориться с ним о перемирии. Может, даже о сотрудничестве. Чем-то придется пожертвовать, но… Потом сочтемся, понял?

— Понял, — вздохнул Лаврухин. — Забиваем «стрелку»?

— Тебе не нравится?

— Когда нет иного выхода…

— Ты считаешь, что его нет?

— Анатолий Иванович, я в ваших планах не секу. Мое дело — исполнять. Как будем действовать? Я должен дать команду приготовиться, а потом ваши телефонные переговоры? Так, наверное, правильнее?

— Что ж, объявляй свою готовность… — теперь уже вздохнул Плешаков.

Институт биомедицинской химии встретил Александра Борисовича уже традиционным унынием. Не представлял исключения и начальник отдела кадров Алексей Алексеевич, не ждавший абсолютно ничего хорошего от появления старшего следователя по особо важным делам. Подобные гонцы радости не приносят. Не проявил он и чрезмерного желания принять участие в опознании лиц, которые представлялись ему в качестве сотрудников ФАПСИ. Он тут же вспомнил, что с ними, если ему не изменяет память, довольно долго беседовала мэнээс Шатковская, она молодая, у нее и память на лица наверняка отличная. Особенно если это лица молодых людей. Турецкий не возражал, ибо на этот раз вовсе не собирался лишать себя удовольствия от общения с обиженной им девушкой. Речь, конечно, тут не о какой-то грубости или, не дай бог, физическом оскорблении, нет. Просто в прошлый раз по настоянию Грязнова Римму пришлось отправить из МУРа домой на служебной машине. На том тогда и закончилось их свидание. Александр потом позвонил было ей, чтобы объяснить неловкость ситуации, но она была холодна и недоступна. Именно так и расценил ее тон Турецкий. Ничего, все на свете поправимо. Была б нужда. А вот нужда и оказалась под рукой.

Собираясь сюда, Александр Борисович попросил знакомых ребят из Экспертно-криминалистического управления ГУВД Москвы переснять листы с лицами задержанных в Штатах на обычный формат фотографии-визитки и добавить к ним десяток подобных случайных лиц. В целях более объективной картины опознания.

И вот теперь на столе перед Алексеем Алексеевичем были разложены тринадцать фотографий молодых людей, а от него требовалось только одно: указать на знакомых ему Антошкина с Виноградовым, если таковые тут окажутся.

Пришлось даже несколько подыграть кадровику, напомнить ему, что служба в органах очень заостряет глаз и тренирует память. А он — такой орел! Куда там каким-то мэнээсам…

Он рассматривал лица недолго. Через минуту-другую стал откладывать в сторону явно «не те», пока перед ним не остались четверо.

— Вот этот, если не ошибаюсь… А вот точно — Антошкин…

— Переверните фотографии, — предложил, улыбаясь, Турецкий.

Тот перевернул и… сам радостно засиял. Все правильно, фамилии на обороте соответствовали его показаниям.

— А вы боялись! — уже откровенно смеялся Турецкий. — Нет, старый конь борозды не портит!

— Однако и пашет неглубоко, — с большим подтекстом хитро добавил кадровик. Впрочем, хитрость его тут же стала прозрачной. — Ну так как, будем приглашать и Шатковскую? Или вы уж с ней сами, а?

— Сам, — продолжал смеяться Турецкий. — Но протокол опознания мы с вами все же заполним.

— А эти? — становясь снова серьезным, спросил кадровик. — Они что же, выходит, аферисты? Только ведь документы были подлинные.

— К вам нет претензий, Алексей Алексеевич. Ими, вероятно, будет ФСБ заниматься. Так что не берите в голову.

Закончив с протоколом опознания, подписанным Алексеем Алексеевичем и понятыми, Турецкий поднялся и, изобразив на лице глубокое размышление, заметил, что, вероятно, так сказать, на всякий случай, хотя у него лично уже никаких сомнений нет, все-таки, видимо, стоит показать данные физиономии и Шатковской. Пусть просто подтвердит. И достаточно. Для чистоты, как говорится, эксперимента.

Житейская хитрость возвратилась на лицо кадровика. Легонечко хмыкнув, он снял трубку и набрал номер. Сказал, что в кадры надо срочно зайти Шатковской. Нет, не откладывая, именно сейчас.

— Здесь будете? Или пойдете куда? — спросил у Турецкого.

— Ну еще! Мало я вас от дела отрываю! Да хоть в коридоре на подоконнике. Теперь ведь пустая формальность.

— Ага, — подтвердил кадровик свои предположения, а они у него точно были — на лице ж написано. — Тогда, стало быть, до свидания. Если нужда какая, к вашим услугам…

— Вы?! — искренне изумилась Римма, быстро и как-то нервно шагающая по коридору в отдел кадров. — Почему такая срочность? Опять кого-то опознавать, да?

Она была сердита и неприязненна. От нее так и несло холодом.

— Вы будете сильно смеяться, но — да, — заулыбался Турецкий. — Впрочем, если вы настроены решительно против?.. Может, вас официально пригласить в прокуратуру?

— Извините, — она взяла себя в руки. — Если что-то срочное, тогда… А так…

— Срочного, если честно, уже ничего нет, я провел опознание с Алексеем Алексеевичем. Однако мне думалось, что… Да и вообще я сильно виноват перед вами, Римма. Наговорил бог знает чего, смутил девушку, чуть не сбил с пути истинного, вот и мучает раскаяние. Даже не знаю, как теперь и подступиться.

Она слушала с большим сомнением, которое читалось в ее весьма выразительных глазах. Лед таял, и отчуждение готово было, кажется, перерасти в приятие.

— Не поняла, — по-прежнему строго спросила она, — от чего раскаяние: от того ли, что не сбили с пути? Или есть и другая причина?

— Есть, конечно, — вздохнул Турецкий. — Это, по-моему, даже он понял. — Александр показал большим пальцем себе за спину, на дверь отдела кадров. — Здесь, говорит, будете проводить опознание или другое, более удобное, место найдете? Я подумал, что было бы очень хорошо найти другое место… Где нет никакой службы. Как?

— Восемь.

— Что — восемь? — слегка опешил Турецкий.

— А что — как? Дурацкий вопрос. Я на работе. И никто меня отсюда не отпускал.

— Но я всегда могу использовать свое служебное положение. Во зло или во благо, это уж как вы посчитаете, Римма.

— Ох, какой же вы все-таки!.. — сморщилась она будто от кислого. — А если можете, чего не используете? Вам подсказки нужны? Ну и мужики пошли! Дубы стоеросовые!

— Остановитесь! — Турецкий поднял обе руки, сдаваясь перед ее неожиданным натиском. — Я все понял, я виноват, я немедленно исправлюсь, и даже несколько раз!