Больше, чем что-либо на свете

– Дорогая, если в тебе сохранилась хоть капля достоинства, ты больше не будешь так поступать.

Сквозь спокойствие снежной равнины в голосе матушки морозной звёздочкой звенела усталая печаль. Темань потирала круговыми движениями виски, уставившись застывшим, безжизненным взором на пламя.

– Я уже не знаю, что от меня осталось, – пепельно-горестным, севшим голосом пробормотала она. – Иногда мне кажется, что меня уже нет.

– Милая... – начала матушка.

– Нет, Северга, не надо. – Темань измученно зажмурила глаза, накрывая сомкнутые веки дрожащими пальцами. – Не утруждайся успокаивать меня и обнадёживать. Заверения в том, что всё будет хорошо, звучат глупо и жалко. Ничего хорошего впереди не предвидится. У меня вот здесь ледяной ком предчувствия какой-то беды. – Ладонь Темани легла на грудь, зарывшись в кружева.

Лицо матушки застыло, сурово заострилось, под сведёнными в одну тёмную линию бровями залегла мрачная тень, а складки у губ обозначились резко и горько. Она не могла ничем утешить Темань, не находила для неё ободряющих слов.

– Ладно, пошли спать, – только и смогла она проронить. – Поживём – увидим.

Предчувствие беды поселилось в доме призраком с большими тревожными глазами, который таился в каждом углу, дышал тоской и осенней бесприютностью. Темань больше не напивалась, но целыми днями просиживала в кабинете за рабочим столом, ударившись в сочинение стихов. Нервные, скачущие строчки были исполнены тягучей безысходности и безнадёги, из них таращила свои пустые глазницы смерть. Комкая листки, Темань швыряла их в корзину, запускала тонкие, беспокойные пальцы себе в волосы и подолгу сидела за столом с застывшим взглядом. Оттаяв, снова принималась строчить, грызла перо, расхаживала по комнате... А порой, возвращаясь с очередного вызова, Рамут заставала её плачущей, с неубранными волосами, беспорядочно распущенными по плечам и спине. Неугомонная жажда помогать страждущим заставляла целительницу забывать усталость и бросаться к ней на выручку. Её чудотворные руки мяли плечи Темани, чуткие пальцы рвали густые леденящие нити незримой паутины, окутавшей голову матушкиной супруги: так Рамут чувствовала эту тоску. Слёзы Темани высыхали, она грустно и благодарно улыбалась, пила отвар тэи – чашку за чашкой, со сливками и без. И снова строчила и строчила без конца. Свои стихи она называла унылой слякотью, а однажды сгребла листки в кучу и швырнула в камин. Матушка склонилась над нею, плачущей в кресле, поцеловала в золотистую макушку.

– Ну, зачем же ты так? Писала, писала – и вот, здрасьте вам...

– Ничего светлого и прекрасного в моём бумагомарательстве нет, – надломленно и устало ответила Темань, зябко и угловато поводя плечами. – Никакой художественной ценности, одна тоска и нытьё. Туда им и дорога...

Рамут было некогда тосковать, вызовы шли один за другим: отрубленные конечности, расквашенные лица, вспоротые животы и бессчётные роженицы. Для каждой из этих женщин радость материнства была больше, чем что-либо на свете; у первородящих в глазах плескался страх и боль, будто они переживали нечто, чего не случалось до них ни с кем и никогда. И они не могли понять, почему Рамут так невозмутимо, непробиваемо и непоколебимо спокойна, будто увенчанная снежной мудростью гора. Ответ был прост: её, видевшую таинство деторождения не одну сотню раз, уже ничто не могло впечатлить. Каждые четвёртые роды приходилось завершать разрезом; свою сноровку в этой операции Рамут отточила до совершенства, а особый способ обезболивания женщинам очень нравился. Довольные мамочки советовали Рамут своим подругам и знакомым как «чудо-врача, которая забирает всю боль в кулак».

Наконец настал день переезда. Госпожа Леглит с рабочими пришла рано утром; пока эти ребята отсоединяли трубы в подвале, женщина-зодчий не отказалась выпить чашечку отвара тэи с круглым сахарным печеньем.

– Вы можете не покидать дом во время передвижения, есть и спать как обычно, – сказала она. – Дорога займёт не более пяти-шести дней.

Во дворе рабочие соорудили из досок что-то вроде плота, на который водрузили две огромные ёмкости – цилиндрические баллоны размером с небольшую комнату. Помост прикрепили к стене дома.

– Это переносное устройство водоснабжения замкнутого вида, – пояснила госпожа Леглит. – Оно предназначено для использования домами во время передвижения на большие расстояния. Из одной ёмкости вы будете потреблять воду для своих нужд, а во вторую будет сливаться отработанная. Пройдя через несколько очистителей, она снова поступит в начальную ёмкость. Насчёт чистоты не беспокойтесь – кристальная. Парни будут следить за работой очистителей и поддерживать качество вашей воды на должном уровне. Всё необходимое для этого у нас есть.

Очистители были встроены в трубу, соединявшую ёмкости, а в качестве фильтров в них использовалась сгущённая хмарь. Задача рабочих состояла в своевременной их замене и очистке на протяжение всего переезда. Одушевлённый дом успешно подключился к водяному устройству, испытал насосы – всё работало исправно. В кладовке-охладителе хранился недельный запас пищи – можно было отправляться в путь.

– Готово, госпожа Леглит, – сказал заглянувший в дом рабочий. – Можешь подымать дом.

Это было впечатляющее зрелище. Женщина-зодчий, с виду совсем не казавшаяся могучей, встала на дорожке перед домом, и её лицо стало сосредоточенно-замкнутым, брови нахмурились, веки сомкнулись. Рамут, наблюдавшая в окно за её действиями, услышала какой-то треск и хруст, и пол дрогнул у неё под ногами. Руки госпожи Леглит сделали рубящее движение по горизонтали, и Темань от громкого «крак!» вздрогнула и охнула.

– Не пугайтесь, это дом отделился от фундамента, – успокоила госпожа Леглит, вскакивая на крыльцо.

Стоя на крыльце с непроницаемым лицом, она легонько взмахнула руками вверх, и дом действительно начал подниматься. Темань боязливо зажмурилась, вжавшись в кресло, а Рамут с матушкой с любопытством наблюдали, как земля удалялась, а соседние дома уходили вниз. Помост с водяными ёмкостями, поддерживаемый подушкой из хмари, двигался на том же уровне.

– Милая, ну что ты там съёжилась? – усмехнулась Северга, оборачиваясь к оробевшей супруге. – Подойди, глянь в окошко: мы летим!

– Нет, я не встану из этого кресла, пока мы не окажемся на земле, – пробормотала та, бледная от страха.

– Трусиха, – хмыкнула матушка.

Они летели над городом. Дом плыл со скоростью повозки с носильщиками, и его движение отличалось ровным, нешатким ходом: можно было спокойно ступать по полу, не опасаясь крена. Госпожа Леглит, подложив подушечку, сидела на ступеньках и задумчиво глядела вдаль. Казалось, будто она просто любуется видами, но на самом деле неулыбчивая женщина-зодчий в строгом коричнево-сером наряде сосредоточенно управляла полётом дома. Стояли тёплые осенние деньки, и входная дверь оставалась открытой. Рамут захотелось ощутить полёт вплотную, чтобы ветер трепал волосы и гладил лицо, и она остановилась в дверном проёме.

– Я не помешаю, если присяду рядом? – спросила она у госпожи Леглит.

– Ничуть, – коротко проронила та.

– Осторожно, не упади! – встрепенулась Темань в своём кресле.

Рамут только засмеялась. Выросшая среди гор, высоты она не боялась, а потому наслаждалась щекочущим, будоражащим чувством полёта, сидя на ступеньках рядом с Леглит и подставляя лицо мягким струям встречного воздуха. Матушка остановилась у них за спинами.

– Я много чего в жизни повидала, но прямо в доме ещё не доводилось путешествовать, – проговорила она.

Они летели уже за пределами города: внизу серела лента дороги. Госпожа Леглит время от времени сверялась с картой, а предложенный ей полдник съела, не отрываясь от управления. Она придерживалась проложенных дорог, не поддаваясь соблазну срезать путь, дабы не сбиться с курса.

Дом опускался на землю, только когда госпоже Леглит требовалось посетить уборную или поспать. Для сна ей хватало трёх часов.

Темань в первый день и правда не вставала с кресла очень долго – сидела, вцепившись в подлокотники. Она смогла только выпить пару чашек отвара тэи и съесть несколько печений. Матушка подтрунивала над ней:

– Ничего, по нужде захочешь – встанешь.

Темань лишь возмущённо таращила глаза от её грубоватых шуток, но Северга оказалась права: когда Темани потребовалось в уборную, встать всё-таки пришлось. Сперва она очень осторожно приподнялась и долго стояла в таком скрюченном положении, боясь оторвать руки от подлокотников, и вид у неё при этом был несчастный и испуганный.

– Смотри, не сделай со страху все дела прямо тут, – ухмыльнулась матушка.

– Ах, прекрати свои неприличные шуточки! – поморщилась Темань, пробуя разжать руки и отпустить кресло.