Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918)
Шрифт:
В частности, предлагается комиссии из четырех товарищей: Камков а, Трутовского, Карелина .. .18 выработать лозунги нашей тактики и очередной политики и поместить статьи в центр, органе партии.
Голосование было в некоторых пунктах единогласное, в некоторых против 1 или при одном воздержавшемся.
М. Спиридонова".19
Обратимся к анализу этого документа. Из него следует, прежде всего, что, вопреки утверждениям советской историографии, в
том числе Гусева, никаких указаний на намерение левых эсеров убить конкретно Мирбаха в протоколе от 24 июня нет. Таким образом, протокол, сам по себе, не доказывает причастия ПЛСР к убийству. Более того, в протоколе указано, что время проведения террористических актов будет определено следующим заседанием ЦК ПЛСР. Но до 6 июля, как известно совершенно точно, такого заседания не было. Неправомерными следует считать и заявления советских историков о подготовке левыми эсерами восстания против советской власти. Как раз из текста протокола следует, что левые эсеры больше
Кто конкретно стоял за организацией убийства германского посла? Блюмкин уверенно утверждает, что ЦК ПЛСР. Но из показаний Блюмкина этого не следует. Блюмкин пишет:
"4 июля перед вечерним заседанием Съезда Советов я был приглашен из Большого театра одним из членов ЦК для политической беседы. Мне было тогда заявлено, что ЦК решил убить гр. Мирбаха, чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата... чтобы, поставив правительство перед совершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной определенности и непримиримости в борьбе за международную революцию. Мне приказывалось, как члену партии, подчиниться всем указаниям ЦК и сообщить имеющиеся у меня сведения о Мирбахе... Решение совершить убийство графа Мирбаха было принято неожиданно 4 июля 1918 года... На том заседании ЦК, которое приняло решение убить гр. Мирбаха, я не присутствовал; меня пригласил к себе один из членов ЦК вечером 4 июля... и попросил сообщить все сведения о Мирбахе, касающиеся
образа жизни его, которые были у меня в качестве члена ВЧК, заведовавшего отделом по борьбе с немецким шпионажем, причем мне было заявлено, что эти сведения необходимы для совершения убийства графа Мирбаха. Вместо представления этих сведений я предложил себя в исполнители акта... В эту ночь было решено, что убийство произойдет завтра, 5-го числа... [Но] акт отложили на 6 июля... из-за того, что в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений..."20 Таким образом, действиями Блюмкина и Андреева, еще одного члена партии левых эсеров, фотографа подведомственного Блюмкину отдела по борьбе с международным шпионажем, руководил не ЦК ПЛСР, а кто-то, называемый Блюмкиным "один член ЦК". Что это был за член ЦК, Блюмкин не указывает. Но удивительно другое: ни во время дачи Блюмкиным самих показаний,ни несколько позже, во время дачи дополнительных показаний, чекисты так и не поинтересовались личностью таинственного члена ЦК ПЛСР, явного организатора убийства. Эта нелюбознательность ЧК может быть объяснена лишь одним: большевики знали имя таинственного левого эсера, но были не заинтересованы в огласке. Кто же был этот член ЦК ПЛСР?
Есть основания полагать, что им был Прошьян. Левый эсер, противник Брестского мира и молодой радикал, мало считавшийся с партийной дисциплиной и в этом смысле человек достаточно безответственный, Прошьян мог пуститься на авантюру и, воспользовавшись постановлением ЦК ПЛСР от 24 июня, организовать самолично убийство Мирбаха, найдя в Блюмкине исполнителя акта. Основания утверждать так есть уже потому, что имя Прошья-на (и никого больше) упоминается в показаниях Блюмкина в связи с некими письмами Блюмкина Прошьяну "с требованием объяснения поведения партии после убийства Мирбаха" и "ответными письмами Прошьяна".21 Но что же было в письмах Блюмкина и Прошьяна? И на каком основании Блюмкин мог предъявить члену ЦК какие-то требования? "Красная книга ВЧК" на этот вопрос также не дает ответа. Этими письмами чекисты тоже "не поинтересовались". Но о требованиях Блюмкина к Прошьяну легко можно догадаться. Оказывается, таинственный член ЦК
ПЛСР, с которым договаривался Блюмкин об убийстве Мирбаха, заверил эсеровского боевика, что в задачу ЦК ПЛСР "входит только убийство германского посла". Блюмкин в своих показаниях писал:
"Общего вопроса о последствиях убийства графа Мирбаха во время беседы моей с упомянутым членом ЦК не поднималось, я же лично поставил резко два вопроса, которым придавал огромное значение и на которые требовал исчерпывающего ответа, а именно: 1) угрожает ли, по мнению ЦК, в том случае, если будет убит. гр. Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов.Иоффе и 2) гарантирует ли ЦК, что в его задачу входит только убийство германского посла. Меня заверили, что опасность тов.Иоффе, по мнению ЦК, не угрожает... В ответ на второй вопрос мне было официально и категорически заявлено, что в задачу ЦК входит только убийство германского посла с целью поставить советское правительство перед фактом разрыва Брестского договора".
Если встречавшимся с Блюмкиным членом ЦК был Прошьян, становится понятным и вполне логичным требование к нему Блюмкина объяснить поведение партии левых эсеров после убийства Мирбаха. Ведь у Блюмкина, пролежавшего 6--7 июля в госпитале, информация о событиях тех дней была лишь из советских газет,22 где большевики
однозначно указывали на восстание, то есть на то, чего по представлениям Блюмкина никак не могло быть. Он пишет:"...В сентябре, когда июльские события четко скомпанова-лись, когда проводились репрессии правительства против партии левых с.-р, и все это сделалось событием, знаменующим собой целую эпоху в русской советской революции -- даже тогда я писал к одному члену ЦК, что меня пугает легенда о восстании и мне необходимо выдать себя правительству, чтобы ее разрушить".
Но "один член ЦК" запретил, и Блюмкин, подчиняясь партийной дисциплине, послушался.23 Только в начале апреля 1919 года, после скоропостижной смерти Прошьяна, последовавшей в
декабре 1918, Блюмкин нарушил запрет покойного и явился в ВЧК, чтобы открыть чекистам "тайну" левоэсеровского заговора.
Но это -- лишь одна гипотеза, одна из возможных линий покушения. И самый серьезный аргумент против этой линии тот, что, согласно показаниям Саблина, Прошьян во втором часу дня находился в здании отряда Попова,24 в то время как согласно показаниям Блюмкина, примерно в это время 6 июля Блюмкин и Андреев находились в Первом доме Советов (гостиница "Нацио-наль") на квартире у "одного члена ЦК" и получали там бомбы и последние инструкции.25 Правда, Блюмкин не утверждает, что "один член ЦК" был в тот час у себя дома. И все-таки этот факт заставляет искать внутри эсеровской партии и других заговорщиков. Внешне самые серьезные обвинения в этой связи имеются против Спиридоновой. Она сама дала на себя показания много более обличающие, чем, наверно, могли ожидать большевики. На допросе 10 июля она сообщила следующее:
"Я состою членом ЦК партии левых эсеров. У нас состоялось постановление о необходимости убить германского посла графа Мирбаха, в осуществление принятого нами плана расторгнуть Брестский мирный договор. ЦК партии выделил из себя очень небольшую группу лиц с диктаторскими полномочиями, которые занялись осуществлением этого плана при условии строгой конспирации. Остальные члены ЦК никакого касательства к этой группе не имели. Я организовала дело убийства Мирбаха с начала и до конца... С постановлением ЦК партии об убийстве Мирбаха связаны только постановившие и выполнявшие это постановление... ЦК партии выделил для приведения в исполнение решения ЦК "тройку", фактически же из этой тройки этим делом ведала я одна. Блюмкин действовал по поручению моему. Во всей инсценировке приема у Мирбаха я принимала участие, совместно обсуждая весь план покушения с т. т. террористами и принимая решения, обязательные для всех. Блюмкин должен был говорить с Мирбахом о деле племянника Мирбаха".26
Разумеется, этих показаний достаточно для того, чтобы свалить на одну Спиридонову всю ответственность за убийство Мирбаха, забыв о Прошьяне. Однако есть основания полагать, что Спиридонова наговаривала на себя лишнее и уж по крайней мере не была тем "одним членом ЦК", на которого постоянно указывал Блюмкин. Прежде всего, постановления ЦК ПЛСР об убийстве Мирбаха, на которое ссылается Спиридонова, не существовало. И это откровенно признает даже советская историография. Так, Спирин указывает, что "никакого заседания ЦК левых эсеров в ночь на 5 июля 1918 г. не было",27 т.е. не было именно того заседания, на которое ссылался в разговоре с Блюмкиным "один член ЦК" и о котором, в свою очередь, сообщил Блюмкин. О том же, не понимая этого, Блюмкин засвидетельствовал в своих собственных показаниях. Он рассказал, что заместитель председателя ВЧК и член ЦК ПЛСР Александрович узнал о предстоящем покушении от... самого Блюмкина.28 Между тем, если б постановление об убийстве Мирбаха, как утверждала Спиридонова, действительно было вынесено ЦК ПЛСР до 6 июля, Александрович, как член ЦК, не знать об этом просто не мог. Ни о каком постановлении ЦК ПЛСР ничего не пишет и член ЦК партии левых эсеров Штейнберг.29
Есть и другие указания на непричастность ЦК ПЛСР к убийству. Мальков, например, писал впоследствии, что "ни Устинов, ни Колегаев никакого отношения к левоэсеровской авантюре не имели. Подготовка к мятежу велась без их ведома, как и без ведома еще ряда левых эсеров..."30 Даже Минц вынужден подстраховаться указанием на то, что решение о "выступлении" ЦК ПЛСР принял "далеко не в полном составе". А Гусев, рассказывая о Третьем съезде ПЛСР, открывшемся всего лишь через четыре дня после заседания ЦК ПЛСР от 24 июня, отмечает: "Безусловно, в решениях съезда прямо не говорилось об убийстве Мирбаха и вооруженном мятеже..."31
Присоединимся к мнению советского историка: ни на заседании ЦК ПЛСР 24 июня, ни на съезде ПЛСР, проходившем с 28 июня по 1 июля, ЦК ПЛСР не указал ни сроков террористического акта, ни будущую жертву его, хотя посла убили через несколько дней после заседания ЦК и закрытия съезда. Ни слова
не говорилось в постановлении и о планируемом "восстании" против большевистского правительства. Гусев в связи с этим вынужден указать, что "подготовка к мятежу тщательно скрывалась не только от органов советской власти, но и от рядовых членов левоэсеровской партии".32 Наличие подготовки восстания отрицала в показаниях 10 июля и Спиридонова: "Во всех постановлениях ЦК партии [левых эсеров] свержение "большевистского" правительства ни разу не намечалось".33