Большое кольцо

Александр Борисович тоже заглянул и вытряхнул на стол несколько фотографий. Качество их, конечно, оставляло желать лучшего, потому что печатались они с увеличением с кассет от видеокамер, расположенных на стенах зданий «Пятого уровня». А те запечатлевали любопытных прохожих в разное время суток и при разном, естественно, освещении. Питер же прислал «лица подозреваемых в краже автомобиля», которых еще как-то можно было идентифицировать. Вот из них и отобрали что могли и сделали распечатку.

Высыпав такого же размера фотографии из второго конверта, Турецкий выложил их, как и первые, в одну линию.

— А это кто? — спросил у Грязнова.

— Саня, ты меня огорчаешь, — пожал плечами Вячеслав. — У тебя что-то со зрением в последнее время? Или мысли в другом месте? Смотри внимательно.

— Погоди… Господи, действительно… Нашли, значит?

— Как видишь! — довольно теперь рассмеялся Грязнов. — Они самые, голубчики. И догадываешься кто? Или опять нужна подсказка?

Александр Борисович внимательно посмотрел на Вячеслава, потом поменял местами фотографии в обоих рядах так, чтобы «верхние» лица соответствовали «нижним», еще раз оглядел их и сказал:

— Пожалуй, готов с тобой побиться об заклад, что они самые главные и ненавистные конкуренты наших с тобой орехово-таганских и коптевско-измайловских, не так?

Он нарочно смешал в кучу названия организованных преступных группировок. А имел в виду, разумеется, азербайджанскую братву, прибиравшую к рукам всю торговлю московского региона — рынки, магазины и, в частности, то самое Большое кольцо, о котором даже в этом кабинете за два последних дня было говорено гораздо больше, чем, возможно, за все время его существования.

— За что уважаю, — спокойно отозвался Грязнов. — Точно в десятку. Так что перед тобой круг действующих лиц. Пока ты из кожи лез, чтобы защитить честь дамы, которой, как мне стало известно, в свое время сам же и помог с нею расстаться?..

— Генерал, фи-и… — сморщился Турецкий.

— Исключительно в целях установления справедливости! — возразил Грязнов. — Так вот, пока ты… Мы в свою очередь изо всех сил помогали тебе не потерять лицо перед вышестоящими товарищами. И если в тебе сохранилась хоть капля мужской чести, ты должен это подтвердить. И сказать большое спасибо седьмому отделу, а не морщить нос, как будто ты один… твою мать, а остальные не люди.

Мягко так, с улыбочкой.

— Да, — сказал Турецкий, — прав был классик — торг здесь неуместен. Мой поклон бойцам автомобильного фронта. А где… — он перевернул фотографию и кивнул, прочитав на обороте фамилию: — Извини… И когда ж они только успели?

— А пока тут некоторые окучивали таганскую братву, мои орлы ночей, понимаешь ли, не спали, все старались… И кстати, по некоторым, теперь уже полностью достоверным данным, твой тот случай был нетипичным. Мне ответственно доложили, что таганские ребятки сами практически организацией подстав на дорогах не занимаются — для этого у них имеется всякая шелупонь, которая предпочитает и машины свои не бить, и гонорары не заламывать. Так, максимум четыреста — пятьсот долларов. Это именно те суммы, с которыми навороченному ездоку и расставаться особо ненакладно. Поэтому подобные операции и не фиксируются, как правило, и не получают крупного общественного резонанса. Можно считать, что твой случай — это, скорее, исключение из правила. И он уже кое-кого насторожил. Так я думаю.

— И откуда ж, позволь полюбопытствовать, у тебя эти сведения?

— Есть источники… — почему-то оглянувшись, сказал Грязнов негромко. Поиграл густыми своими рыжими бровями и в том же тоне добавил: — Старые, понимаешь, контакты.

Этот его своеобразный мимический спектакль определенно тянул на секретность. Турецкий, во всяком случае, понял, что большего он здесь, в кабинете, из Вячеслава не вытянет. И в то же время, как ему показалось, тот готов был сообщить еще что-то — но в другой обстановке. Значит, что? Перефразируя известный тезис о том, что если, водка мешает работе, надо бросить работу, он, как бы размышляя вслух, произнес:

— Ну что ж, если, как говорится, обстановка мешает делу, надо сменить обстановку, верно?

Грязнов лишь подмигнул в ответ.

2

Через пятнадцать минут Турецкий припарковал свою «десятку» возле ресторана «Узбекистан», буквально в двух шагах от Петровки — на Неглинной.

А когда они выходили из управления, он, словно между прочим, спросил Вячеслава, обедал ли тот. Грязнов посмотрел сперва на друга, потом на собственные часы и удивленно пожал плечами. Но промолчал, давая Турецкому возможность для любых предположений.

— Считаешь, еще рано? — не понял Александр Борисович.

— Ну почему же рано, если угощаешь ты? — снова удивился генерал милиции, но теперь уже явно имея в виду иное. — Разве я вообще когда-нибудь и в чем-нибудь отказывал, если ты очень настаивал?

О том, что он предполагал просто перейти через улицу в сад «Эрмитаж» и принять там, в ресторанчике, по соточке, Вячеслав также благоразумно промолчал. Зачем же останавливать человека, если у того вдруг рождаются вовсе не глупые идеи? Так они и оказались в «Узбекистане», где для них всегда имелся уютный уголок. Точнее, маленький кабинетик, которым распоряжался сам хозяин Рустам Алиевич, а в его отсутствие — мэтр Ашурали Ибрагимович и где можно было разговаривать без всякой боязни быть услышанным. И сколько же хороших, но, главное, полезных минут провели они здесь! А какая кухня! Какой замечательный старый коньяк, поставленный на выдержку еще при советской власти!

Отдали должное острым закускам, на которые превосходно лег традиционный коньяк «Москва» двенадцатилетней выдержки, ненавязчиво и мягко напомнивший в разгар ледяной зимы об опьяняющих душу ароматах летних цветов. Вячеслав Иванович невольно размечтался о той поре, когда сможет наконец усесться на ранней зорьке с удочкой, наблюдать медленно подымающийся над сонной водой влажный туман и дышать, дышать полной грудью, поеживаясь от предутренней прохлады… Это видение было настолько зримо, что он даже пропустил мимо внимания какой-то заданный ему Турецким вопрос. Оторвал невидящий взгляд от собственной тарелки и уставился на Александра, тот смотрел удивленно.

— Ну чего? — спросил, жалея об исчезнувшей картинке.

— А чего ты повторяешь мой вопрос? — улыбнулся Турецкий. — Ты, как тот хохол, задумавси?

— Какой хохол? — нахмурился Грязнов, ничего не понимая.

— Тот, что врезался однажды лбом в мой багажник. Ехал на велосипеде с мешком картошки за плечами, башку свою опустил, ну и врезался. И вся картошка его рассыпалась по шоссе. А я и стоял-то на обочине. Я его спрашиваю: ты чего, мужик? Совсем, что ли? А он отвечает: та задумавси… И фингал на лбу растирает. Мне ему даже расхотелось дать в глаз. Слушай, я тебя зачем пою и кормлю? Чтоб ты мечтал тут или о деле думал?

— А-а… Ну да, ты рассказывал, помню… Надоело все, Саня! — с легким таким отчаянием в голосе сказал Вячеслав. — Уйтить бы… как писал один…

— Ага, и не прийтить, — закончил Александр, — тоже читали. Шиш тебе, начальник. Давай-ка лучше колись.

— Так зачем? Ты его и сам прекрасно должен помнить… Джамал Джафарович.

— Во-он кто! А он нынче где обитает? На зоне или как?

Старая уже история. Вместе со Славкой они раскручивали героиновую эпопею, в которой были основательно замешаны трое братьев Багировых. [2] Джамал младший, он пару московских рынков держал тогда. И вопреки проискам многочисленных советчиков, они довели-таки дело до суда. А остальное уже не интересовало Турецкого. Так чем же дело закончилось?

2

См. роман Ф. Незнанского «Героиновая пропасть» (М., 2002).