Большой террор. Книга II
Шрифт:
Одна из трудностей была еще в том, что среднее поколение сталинцев все еще считало себя чем-то большим; чем просто назначенцами или просто членами экстремистского окружения Сталина. Это еще были люди, следовавшие своим убеждениям, преданные Сталину как вождю, но не считавшие его руководство неоспоримой идеологической догмой. В отличие от прежнего поколения сотрудников Сталина — от людей, которых он мог в той или иной степени шантажировать их прошлым, — более молодые кадры были почти поголовно убеждены в своей общей и политической невиновности (если не с нашей точки зрения, то, по крайней мере, с их собственной).
Что касается Ежова, то некоторое время он еще удерживал свой пост и свою власть. У него было лишь одно дурное предзнаменование: 21 августа 1938 года его назначили Наркомом водного транспорта — в дополнение к должности Наркомвнудела. [832] Его не могло утешать и то обстоятельство, что в то же самое время Кагановичу
832
21. См. «Правду», 21 авг. 1938.
И Ежов продолжал свою политику. Террор все разрастался и в конце концов достиг таких чудовищных масштабов, что даже Сталин как будто увидел необходимость и своевременность некоторого облегчения. Это, конечно, требовало принятия важнейшего политического решения; и можно думать, что происшедшие летом перемены еще не были решением, а были лишь первыми шагами по направлению к нему, и притом вызванными конкретной неудачей. Тогда, летом, возможно, у Сталина еще не было ощущения, что вся система террора приближается к тупику.
ДИПЛОМАТЫ
Процессов больше не было, но слухи о них ходили. После казни бухаринцев должен был якобы состояться отдельный процесс дипломатов, где центральной фигурой называли Антонова-Овсеенко.
И до того ряды советских дипломатов сильно поредели. Например, советский посол в Монголии Таиров был расстрелян в июне 1937 года. Прошедшие в открытых процессах Крестинский и Сокольников были заместителями Наркома иностранных дел. Карахан, тоже расстрелянный, был послом в Берлине. Страшная участь постигла и многих меньших по рангу дипломатических работников. На процессе 1938 года над Бухариным и другими было названо, например, имя Членова, дело которого якобы выделено в особое производство. [833] На том же суде выдвигались различные обвинения против посла в Японии Юренева, посла в Китае Богомолова и начальника юридического отдела НКИД Сабанина. [834] Все эти люди попросту исчезли.
833
22. См. «Дело Бухарина», стр. 379.
834
23. Там же, стр. 262-3 (Показания Раковского).
Начальником отдела кадров Наркомата иностранных дел был назначен видный чекист Василий Корженко, [835] который и занял со своей семьей московскую квартиру Крестинского. [836] Как разделывались в это время в Наркоминделе с сотрудниками за малейшие провинности, недавно было описано в «Молодом коммунисте» на примере заведующего протокольным отделом НКИД В. Н. Баркова:
«Однажды по указанию Деканозова, работавшего тогда заместителем Наркома иностранных дел и бывшего, как выявилось впоследствии, одним из самых активных участников банды Берии, Владимир Николаевич должен был встретиться с иностранным корреспондентом. По существовавшим правилам в день беседы с корреспондентом Владимир Николаевич Барков должен был непременно встретиться с Деканозовым, но Деканозова нигде нельзя было найти. Помня о полученном приказе, Владимир Николаевич принял журналиста.
835
24. Barmine, One Who Survived, p. 8.
836
25. Nora Murray, / Spied for Stalin, London, 1950, Chap. 6.
На следующий день его вызвал к себе Деканозов.
— Кто дал вам непосредственное разрешение на встречу?
— Я никак не мог вас разыскать, — ответил Владимир Николаевич.
— Плохо искали!
Разгон продолжался долго. И В. Н. Барков не удержался. Он ответил:
— Да вас же в тот день нельзя было найти!
— Ах, так! — с угрозой произнес Деканозов и закончил беседу.
В тот день Владимир Николаевич не вернулся домой. Родные смогли увидеть его только спустя восемнадцать лет». [837]
837
26. М.Логинов в «Молодом коммунисте» № 1, 1962 («Культ личности чужд нашему строю»).
В
своей книге «Люди, годы, жизнь» И. Эренбург рассказывает, что и сам Наркоминдел M. М. Литвинов «ждал другой развязки. Начиная с 1937 года и до своей последней болезни он клал на ночной столик револьвер — если позвонят ночью, не станет дожидаться последующего». [838]Дипломаты исчезали десятками. Они ведь, действительно, все время находились в контакте с иностранцами, так что, по ежовским стандартам, все поголовно были в чем-нибудь виноваты. Их вызывали из заграницы и расстреливали; как замечает тот же Эренбург, «многие погибли: Антонов-Овсеенко, Крестинский, Розенберг, Гайкис, Марченко, Арене,
838
27. Собр. сочинений, т. 9, стр. 709 (кн. 6, гл. 30).
Гиршфельд, Аросев, Членов стали жертвами клеветы и беззакония (я назвал только некоторых)». [839]
Однако никакого «процесса дипломатов» так и не было. В частности, Антонов-Овсеенко, как мы видели, прошел обычную негласную процедуру уничтожения. До 1917 года он был меньшевиком. В 1905–1906 годах дважды руководил восстаниями и в 1906 году был приговорен к смертной казни. Уже после этого его несколько раз арестовывали за подпольную работу. (Эта биография показывает, кстати, насколько ошибочно представление о том, будто меньшевики были политически бездеятельны вследствие того, что их точка зрения по партийно-организационным вопросам отличалась от ленинской). В 1917 году Антонов-Овсеенко перешел к большевикам и руководил штурмом Зимнего дворца, в результате которого было свергнуто Временное правительство.
839
28. Там же, стр. 708.
Это именно Антонов-Овсеенко ворвался в зал заседаний и объявил: «От имени Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными!» Во время гражданской войны он командовал Украинским фронтом, а в 1922 году возглавил Политуправление Реввоенсовета. [840] На этом посту Антонов-Овсеенко поддерживал Троцкого и через два года был заменен Бубновым. Он оставался троцкистом до 1928 года, после чего разоружился подобно другим участникам оппозиции. После этого Антонов-Овсеенко занимал ряд государственных и дипломатических должностей, последняя из которых была в Испании.
840
29. См. Сов. ист. энциклопедию, т. 1, Москва, 1961, стр. 634-5.
В Бутырской тюрьме Антонов-Овсеенко сидел вместе с другими заключенными в одной из камер третьего этажа. Он был болен, у него пухли ноги (по многим сообщениям, это нередко случалось с заключенными из-за скверного тюремного питания и тяжелого напряжения от длительных допросов). Но держал себя Антонов-Овсеенко бодро, развлекал соседей по камере рассказами о Ленине, об Октябрьской революции и испанской войне. Одним из этих соседей был Юрий Томский — сын Михаила Томского, покончившего с собой в 1936 году. Юрий Томский описывает последние дни Антонова-Овсеенко. По его словам, Антонов-Овсеенко отказывался подписывать что-либо на допросах, хотя протоколы этих допросов разрослись под конец до трехсот страниц. «Во время одного из допросов в кабинете следователя не был выключен радиорепродуктор. Следователь, обозленный упорным отказом арестованного подписать клеветнические материалы, назвал старого революционера врагом народа.
— Ты сам враг народа, ты настоящий фашист, — ответил ему Владимир Александрович.
В этот момент по радио передавали какой-то митинг.
— Слышите, — сказал следователь, — слышите, как нас приветствует народ? Он нам доверяет во всем, а вы будете уничтожены. Я вот за вас орден получил!». [841]
В конце 1938 [842] или в начале 1939 года [843] Антонова-Овсеенко вызвали из камеры на казнь. Если верить Юрию Томскому, это было так: «Надзиратель вызвал Антонова-Овсеенко. Владимир Александрович начал прощаться с нами, потом достал черное драповое пальто, снял пиджак, ботинки, раздал почти всю свою одежду и встал полураздетый посреди камеры.
841
30. Ю. М. Томский в «Новом мире» № 11, 1964, стр. 212 (Воспоминания об Антонове-Овсеенко).
842
31. Малая сов. энц., 3-е издание, Москза, 1958, т. 1, стр. 450.
843
32. Сов. историческая энц., т. 1, Москва, 1961, стр. 634-5; Энц. словарь, т. 1, Москва, 1963, стр. 138.