Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Допрос продолжался ещё несколько часов, после чего Полищук сказал мне, что у меня будет очная ставка о причастности меня к убийству.

Через некоторое время меня завели в маленькую комнату этажом ниже. Я был пристёгнут наручниками за левую руку к одному из людей в штатском. На двери этой комнаты висела табличка с надписью «Прокурор». Сопровождавший меня человек усадил меня на стул, а сам сел слева от меня. Моя левая рука была пристёгнута к его правой. Окно находилось с левой стороны от меня, сквозь жалюзи в комнату проникал свет. Кроме этого, на потолке горел светильник из четырёх трубчатых коротких ламп дневного света. Он был прикрыт пластмассовой квадратной ажурной решёткой «под металл». Перед нами стоял светлый коричнево-жёлтый полированный стол. Проход между столом и нашими коленями составлял приблизительно один метр. Под окном у стены спинками к батарее парового отопления стояло несколько стульев с чёрными сиденьями и спинками из кожзаменителя.

Вслед за нами в комнату вошёл человек лет пятидесяти в чёрных туфлях, серых брюках, светлой рубашке, галстуке и пиджаке с жёлтыми продолговатыми клетками на зелёно-сером в полосочку фоне. На его руке были часы на коричневом кожаном ремешке, с белым циферблатом. Волосы у него были средней длины, седые; лицо продолговатое, заострённое к подбородку, смуглое. Этот человек сел за стол к нам лицом.

Буквально через несколько минут в комнату зашли ещё двое. Оба были в гражданском. Один из них был сопровождающим, а второй был пристёгнут к нему наручниками, рукой к руке. Первый был в штатском — джинсах и свитере. Второй был похож на бомжа. Даже затруднительно сказать, в чём он был одет, но было видно, что его одежда очень потрёпана и имела серый цвет. Волосы у него были длинные (больше, чем средней длины), грязные, тёмного цвета, лицо небритое. Вид у него был мрачный, но в то же время бодрый. Сопровождающий провёл этого человека вглубь комнаты, и они разместились под окном.

Прокурор Иванец, не представившись, обратился к «бомжу», указав на меня:

— Знаете ли Вы этого человека?

Тот ответил:

— Нет.

— Это Игорь Игоревич Шагин, — сказал прокурор Иванец. — А это Лазаренко. Знаете ли Вы Лазаренко? — добавил прокурор, обращаясь ко мне.

Я ответил, что не знаю этого человека.

Прокурор, занеся ответы в протокол, зачитал с листа:

— «Ко мне, Лазаренко по кличке Шапа, на мобильный телефон позвонил Алексей Маркун по кличке Рыжий и сказал, что ему нужно со мной встретиться. При встрече Маркун мне сказал, что Шагин заказал убить человека — ветврача — и что за заказ он заплатил три тысячи долларов, передав при этом листочек с фамилией врача и адресом места его работы. Я прочитал листок, затем сжёг его и пепел развеял по ветру. Через некоторое время я снова встретился с Маркуном, который за выполненный заказ передал мне три тысячи долларов. А также Маркун сказал, что тот человек, ветврач, остался жив и что Шагин будет недоволен».

— Подтверждаете ли Вы свои показания? — спросил прокурор Иванец у Лазаренко.

— Да, — ответил тот.

— Подтверждаете ли Вы, Шагин, показания Лазаренко? — спросил прокурор у меня.

Я ответил, что не знаю Лазаренко, не был с ним знаком и не имел никаких отношений с указанным ветврачом. А также сказал, что не давал Алексею Маркуну каких-либо указаний на чьё-либо убийство, не обращался с просьбами и не платил за это денег. Были заданы обоюдные вопросы, настаиваем ли мы на своих показаниях. И я, и человек по фамилии Лазаренко ответили утвердительно.

В протоколе допроса на вопрос «Как Вы можете объяснить, что Лазаренко даёт такие показания?» я ответил, что разного рода провокации против меня и моего предприятия, например аресты грузов и досмотр их на предмет провоза наркотиков и оружия и другие действия, продолжаются уже месяц.

Эта очная ставка была проведена как свидетель со свидетелем, без адвокатов и не имела юридической силы. Но протокол я подписал.

Лазаренко увели. Прокурор ещё оставался за столом. Я указал прокурору на синяк на моём лице (была опухоль, и мой сокамерник сказал, что есть синяк). Но Иванец сказал, что он ничего не видит, и распорядился меня увести. Меня завели в ту же комнату на второй этаж, где я находился ранее, и застегнули наручники за спиной. С Полищуком были те же люди в штатском, и вопросы задавались те же — на предмет украденного мною НДС и моих зарубежных счетов. А заканчивалось всё тем, что я убивал людей, и у меня дальше будут очные ставки.

Спустя некоторое время меня увели в камеру, в которой находился мой сосед. Он лежал на лавочке и смотрел в потолок, не обращая внимания на открывшуюся дверь. Спросил, где я всё это время был, о чём меня спрашивали, чего от меня хотят и кто я такой вообще. Я сказал ему, что была очная ставка. А он мне ответил, что его тоже вызывали, и он знает, что я имею отношение к фирме «Топ-Сервис», что оперативники при нём разговаривали обо мне и что рекламу этой фирмы он видел по телевидению. Обращались мы друг к другу без имени: «привет-привет», «как дела» и так далее.

Через некоторое время дежурный снова назвал мою фамилию, и меня опять вывели из камеры и завели в маленькую комнату совсем недалеко — в проходе, ведущем к камерам для задержанных, справа от пульта дежурного. Комната была аккуратно облицована полированными светлыми коричнево-жёлтыми панелями. В комнате стоял полированный стол примерно того же цвета. За ним сидел Полищук. На улице уже были сумерки. Полищук распорядился перестегнуть мне наручники наперёд. Меня усадили перед столом на стул, стоявший спинкой к стене. Это, видимо, была комната для свиданий. Полищук достал из-за стола полиэтиленовый пакет, а из него — газетный свёрток. Положил его на стол и развернул. На газете лежали курица, зелёный лук, картошка в мундире, очищенные яйца и хлеб. В Шевченковском РОВД я находился уже 4–5 дней. Всё это время меня не кормили, то есть я ничего не ел. Воду пил из-под крана в туалете два раза в сутки. Полищук сказал, что еду приготовила ему его жена на работу. И ещё — что он не зарабатывает столько, сколько я, а потому не может себе позволить ходить обедать в рестораны. И добавил, что у него есть чеки из ресторанов, в которых за чашечку кофе я платил по пять долларов. Полищук сказал мне, что я могу прямо сейчас поесть.

Как я узнал позже, такие трюки используют оперативники перед официальным — с участием адвоката и следователя — допросом подозреваемого, которому будет психологически тяжело давать показания об избиениях против людей, из рук которых он ел. А утверждение, что его, подозреваемого, били милиционеры, которые кормят его котлетами, в протоколе будет выглядеть не очень убедительно. Но, конечно, возможно, что это было от чистого сердца. Я сказал Полищуку спасибо и добавил, что здесь есть не буду, но могу взять эту еду с собой в камеру, где есть ещё один человек. Полищук же сказал, что в камеру мне дать ничего не может, и распорядился меня увести.

Меня увели в камеру, где я рассказал соседу, как мне предлагали поесть, а я сказал, что могу взять только с собой в камеру. На это мой сокамерник ответил, что я совершенно напрасно не поел, ибо его выпустят скоро, а меня — неизвестно когда. Вечером нас также по одному вывели в туалет. Удалось «стрельнуть» по сигарете у дежурного, но я думаю, что по закону существовали нормы довольствия для задержанных (как мне позже стало известно, по шесть сигарет в сутки).

На следующий день меня также утром вывели из камеры. Поводив по знакомым уже кабинетам и потыкав мне в голову стволом автомата АКСУ-74, который Полищук взял из рук одного из омоновцев, когда мы находились в той же комнате, где он прошлым вечером предлагал мне поесть, Полищук сказал, что у меня сегодня будет встреча с генералом. Через некоторое время меня пристегнули одной рукой к руке Полищука, и мы в сопровождении омоновцев с автоматами вышли на улицу, впихнулись на заднее сиденье автомобиля. С другой стороны со мной сел человек в штатском. А на передних сиденьях разместились водитель и незнакомый мне человек. Наша машина тронулась с места. За нами двинулся милицейский «бобик» с включённой мигалкой. Мы подъехали к большому зданию Московского РОВД, облицованному светлой плиткой. Меня провели в камеру, а из неё — в мрачную тёмную комнату. Руки у меня были скованы за спиной.

Сейчас невольно приходит в голову первое четверостишие из баллады Анатолия Рыбчинского — скульптора, поэта и художника, хранителя духовного сана, в свои сорок пять лет — бородатого дедушки, с которым я впоследствии содержался в камере СИЗО № 13. Баллада эта у меня не сохранилась, но память об этом человеке живёт в моём сердце и поныне.

Московский райотдел —

Волчиная нора.

Тут правит беспредел,

Тут волки-мусор'a.

То ли были уже сумерки и для меня так быстро пролетело время, то ли стекло в окне комнаты было окрашено с обратной стороны, то ли на нём были плотные решётки и свет плохо проникал через них. Так или иначе, но комната была очень мрачная, стены были выкрашены зелёной краской и ободраны. Пол — то ли из половой коричневой плитки, то ли крашеный дощатый. Потолок высокий, жёлтый, закопчённый. С потолка на проводе свисал электропатрон, в который была вкручена лампочка мощностью примерно 40 ватт. И сквозь клубы сигаретного дыма лился мутный жёлтый свет. Меня усадили на табурет спиной к столу, который стоял перед окном. В комнате было много незнакомых мне людей, среди которых был армянин среднего роста, коренастый, в пиджаке, брюках и рубашке, с чёрными с сединой коротко стриженными волосами и несколькодневной щетиной на подбородке и щеках. Взгляд у него был лютый. Все курили и смотрели на меня. Я скромно сидел на табурете с застёгнутыми за спиной руками и переводил свой взгляд то на одного, то на другого из присутствующих. Атмосферу разрядил Полищук.

— И он говорит, что торгует продуктами питания! — сказал он, кивнув в мою сторону.

— А вагоны идут пустые, автомобили идут пустые, а на заводах, которые ничего не производят, только сдаются фиктивные финансовые отчёты. И потом из бюджета получается НДС, — продолжил Полищук.

Я не стал возражать по поводу его слов.

— Что вы там продаёте? Где ваши продукты? Я их никогда не видел! — начал поднимать голос Полищук.

Он замолчал, и все посмотрели на меня. Я тихо сказал, что все продукты идут на экспорт.