Большой вальс

Охота за косулями имела, скорее, символический характер, развиваясь по определенному сценарию, который пытался объяснить ей шофер на очень плохо французском. Но Тони не старалась вникнуть в суть дела, её больше интересовал юный всадник, не забывавший на полном скаку приблизиться к её джипу, демонстрируя виртуозное мастерство наездника. Скинув белые покрывала, мешающие движениям, Бейлим выделывал в седле трюки, которые Антония до сих пор видела лишь в цирке.

Бесстрашный, ловкий, лихой! Антония не удержала испуганный вопль, когда юноша, разогнавшись во весь опор, сорвал с головы и подбросил её шарф, а потом, поднявшись в стременах, поймал его и, опрокинувшись вниз, так, что голова почти касалась песка, понесся наперерез джипу. Шофер резко затормозил. Лошадь поднялась на дыбы, а ловкий наездник вновь вскочил в седло, размахивая как знаменем алым шарфом…

– Можно я оставлю его себе? – спросил в конце охоты Бейлим, прижимая к сердцу шарф. – Он пахнет тобой, то есть – вами!

– Конечно же! Ваше высочество заслужило сегодня значительно больших наград! – невинной улыбкой сопроводила Тони многозначительную фразу.

– Жаль, что так не думает мой отец, – ответил принц, уже приглашенный Хосейном на разговор в его кабинет.

Конечно же, не только Антония и гости, но и Хосейн заметил из ряда вон выходящее поведение принца. Он демонстративно манкировал ритуалом охоты, отбросив оружие и устроив представление для своей подруги. Но ведь это не семейная охота! Принц забыл, что за ним следили посторонние глаза.

– Бейлим, твое поведение сегодня достойно мальчишки. Мужчина всегда думает о том, что означают его поступки. Твои поступки означали пренебрежение традициями предков, законами гостеприимства (ведь кроме мадемуазель Браун у нас были и другие приглашенные), а также демонстрацию связи с женщиной-иноверкой. Я не возражаю против подобных привязанностей, однако надеялся, что мне не придется объяснять взрослому сыну законы приличия.

Бейлим, молчаливо слушавший наставления с опущенной головой, гневно блеснул глазами:

– Ты хочешь сказать, отец, что Антония может быть только моей любовницей? Или, вернее, уже есть…

Настала очередь удивиться Хосейну. Он уже получил от Амира подробное досье на Тони Браун, где в особой колонке были отмечены и Клиф Уорни, и лорд Астор, и жених – Феликс Картье. Именно это последнее обстоятельство позволило эмиру отнестись к увлечению своего сына довольно легкомысленно. Конечно, Антония – дочь Остина Брауна, что заставило эмира принимать её по самому высокому рангу. Не трудно предположить и увлеченность Бейлима, но Хосейн не мог предположить, что принц может думать о серьезных отношениях с фотомоделью, объявившей о помолвке.

– Мой мальчик, разве я вправе подумать что-то другое? Например, то, что наследник династии Дали Шахов вознамерится искать себе жену среди парижских манекенщиц…

– Антония – самая прекрасная женщина в мире! Кроме того, ты, отец, и сам, кажется, не избежал связи с иноверкой…

– Твоя мать была лишь моей наложницей. Даже при самой сильной страсти я не мог бы сделать её женой. Только жестокий случай заставил меня изменить принципам, а тебе – дал возможность унаследовать власть.

– Значит, я – ошибка судьбы, плод жестокого случая. Я полагал, что ты любишь меня, отец.

– Люблю, насколько отец способен любить своего сына и продолжателя рода… Но если бы у меня был выбор, я сделал бы наследником престола другого – плохого и нелюбимого, но рожденного в праведном, законном браке!

– Я намереваюсь предложить Антонии именно такой брак.

– Ты можешь предложить это лишь мусульманке или аристократке в трех поколениях, по крайней мере. – Голос Хосейна приобретал жесткость. – Ели, конечно, намерен остаться принцем.

– Я больше склонен стать мужем Тони, чем правителем страны и хозяином гарема. – Бейлим решительно сжал кулаки.

Увидев стойку сына, Хосейн усмехнулся – уж очень заметна в минуты гнева у мальчика эта наследственная черта Дали Шахов – непримиримость, готовность идти до конца в принятом решении. Только вот одного пока недостает – мудрости. И ещё – хитрости.

– Садись, сын. Поговорим как мужчины… – Хосейн достал золотые крошечные рюмки и налил золотистый напиток. – Твоя Антония, действительно, очень красивая женщина. Ты молод и очень богат. Ты связан обязательствами перед династией. Она – перед будущим мужем. Что из этого следует? – он протянул рюмку сыну.

– Из этого следует, что я хочу быть хорошим сыном своего отца. Разве ты не провел в стране реформы, достойные самого прогрессивного европейского президента или премьер-министра? Разве не ты постепенно и настойчиво искореняешь из наших культурных традиций черты варварства, отсталости, консерватизма…

Да, именно – постепенно. Одно дело не издавать законы об обязательном ношении паранджи, другое – объявить внуком сына твоей Антонии… Мальчик мой, Тони Браун не годится даже для официального гарема. Но в качестве ближайшей подруги, капризы которой ты можешь щедро ублажать, это великолепный выбор!

Бейлим вскочил:

– Ты обижаешь меня, отец, пороча женщину, которую я люблю! Антония никогда не станет наложницей – даже если в моем распоряжении окажется все золото эмиратов!..

– Хорошо, хорошо, Бейлим. Это просто отлично, что твою избранницу нельзя купить. Но разве она откажет в близости тому, кого полюбит? – Хосейн снова наполнил рюмки. – Я бы очень разочаровался в Антонии, узнай о её холодности и жестокосердии. Насколько мне известно, Атония давным-давно отвергла Уорни, а сейчас, как показывают последние события, охладела к Феликсу Картье. Это значит, что она – настоящая женщина. И поверь мне – ни одна настоящая женщина не сможет устоять перед страстью мужчины из рода Дали Шахов.

Выпроводив сына, Хосейн пригласил Амира. Через час, осведомленный о разговоре с Бейлимом советник, предложил план: Антония должна незамедлительно стать любовницей принца, сняв тем самым, хотя бы на время, вопрос о браке. Постепенно страсть юноши ослабнет – ведь редко становятся женами те, кто пережил пору цветения любви на правах наложницы. Но девушка, по сей видимости, строптива, избалована, к тому же – официально помолвлена, что поднимает в глазах Бейлима её цену. Принц же молод и слишком влюблен, чтобы быть расчетливым. А значит – все продумать и рассчитать за него должны те, кто более опытен и хитер.

Поздно ночью в покои Бейлима пришел Амир. Советник прокрался тайными путями и в знак секретности своей миссии приложил палец к губам. Принц сидел на балконе, обращенном в сторону виллы Антонии, и грустил под пение покойного Меркури. В саду трещали цикады, глянцево блестела в лунном свете листва старых магнолий, сквозь дебри ночного парка светились высокие окна "английского" особняка.

– Я должен поговорить с вами, Бейлим, по-дружески… Простите, но мне необходимо быть откровенным. – Амир сел в предложенное принцем кресло. – Я знаю о вашем разговоре с отцом и догадываюсь о чувствах к мадемуазель Браун. Во многих вопросах я полностью на стороне государя. Но мне так хотелось бы предоставить вам возможность пережить минуты блаженства, которые дает юная страсть… Дело в том, что ваш отец намерен завтра же под благовидным предлогом отправить милую гостью домой. Будет объявлен траур и Антония благополучно вернется в Париж к любимом жениху. Каковы в этом случае ваши шансы, если откровенно? Почти никаких. Преследовать в Париже замужнюю женщину, капризную, избалованную мужским вниманием… Хм, дело не слишком перспективное при всех ваших достоинствах.