Большой вопрос (Записки юриста)

— Достаточно того, что мне известно… Если у него ничего другого с ней нет, пусть оставит ее в покое.

— Почему?

— А хотя бы потому, что мне это не нравится, что меня это обижает. Значит, я ему больше не друг, значит…

— Это еще ничего не значит. Муж вам говорил, что вы ему больше не друг?

— Муж стал искать дружбы на стороне, с другой женщиной…

— Допустим, что вы добьетесь разводи. А вы подумали, как потом у вас сложится жизнь?

— В мои-то годы…

— Именно в ваши годы, — заметила Голубева, — обычно и совершаются непоправимые ошибки. Мне кажется, каждый серьезный человек фундамент своей семейной жизни должен закладывать раз и навсегда.

— Уж как мы осмотрительно закладывали фундамент!.. Треснул же…

— Надо было получше зацементировать.

— Не всякий человек годится в мастера.

— Мы все должны быть хорошими мастерами своей жизни. За вас строить никто не будет.

— Учту, спасибо!

— Можно без иронии. Не забывайте, что разведенные обычно производят впечатление неполноценных людей. Не сумели с одним ужиться, — где гарантия, что с другим уживетесь?

— А если не я, а он?..

— В равной мере и о нем можно это сказать. Перед народом, перед общественным мнением и ему и вам трудно будет оправдаться: развалили семью, — значит, оба виноваты.

— Совершенно верно, — сказал Курский. — Но главное, пожалуй, даже не в этом… Вы, как мать, плохо заботитесь о будущем вашего ребенка.

— Это неправда! — воскликнула Людмила. — Мой мальчик — вся моя жизнь.

— Почему же вы тогда хотите лишить его отца? Когда он вырастет, я думаю, он вас не поблагодарит… Послушаем теперь ответчика. Прошу! — обратился судья к ответчику.

— Разрешите, если можно, объясниться мне после допроса свидетеля! — попросил Владимир. — Мне легче будет говорить, а вам легче понять истинную суть нашего конфликта.

Курский посоветовался с заседателями и пригласил свидетеля — женщину в черном костюме. Она вошла в зал. Людмила боялась поднять на нее глаза, — незнакомка внушала ей страх.

Курский предложил свидетельнице дать показания. Это была Морозова, Надежда Петровна. Ее имя, отчество и фамилия Людмиле ничего не говорили. Она слышала их впервые. Морозова была немногословной, но ее показания ошеломили и отрезвили Людмилу.

— Я попросилась в свидетельницы, граждане судьи, сама, пришла сюда по доброй воле. Владимир Павлович был против, но я его убедила, что со мной в суде будет проще. Я познакомлюсь с его женой, честно и открыто покаюсь в «грехах», и, возможно, мы поймем друг друга. Вы меня, Людмила Николаевна, конечно, знаете со слов вашего мужа. Вы, наверное, не подозревали, что у вас такая соперница. Посмотрите на меня, на мои белые волосы. Посмотрите мне в глаза… Не хотите — не надо; дело ваше. А я не боюсь смотреть вам в глаза. Не боюсь потому, что совесть моя чиста. Вы испугались дружбы вашего мужа со мной. А я не побоялась бы дружбы и с вашим мужем и с вами одновременно. Любовь втроем — плохо. Дружба втроем — замечательно. У меня много товарищей, и я горжусь ими, их дружбой!.. Не подумайте, Людмила Николаевна, что я пришла сюда просвещать вас. Это ни вам, ни мне не нужно. Я пришла сюда как живое доказательство ваших заблуждений. Прогоните свою ревность, и вам станет легче. Вы должны быть, вы будете счастливы! Лично я от души, от всего сердца желаю вам, вашему мужу и вашему сыну полного благополучия!

Морозова смолкла. Ей не было задано ни одного вопроса. Всё было предельно ясно. Она села. Произошло некоторое замешательство: неудобно было после ее выступления продолжать судебное заседание. Курский решил воспользоваться этим и поставил перед супругами вопрос о примирении. Владимир сухо заявил:

— Об этом говорить рано. Я предъявляю жене встречный иск. Кажется, так называются на языке юристов те претензии, которые я хочу предъявить Людмиле Николаевне.

Людмилу душили слёзы. Зачем она пришла сюда? Как всё это получилось? Недаром весь состав суда на его стороне. Может быть, признаться во всем, дать слово? Но муж что-то затевает.

Нелегко было говорить Владимиру. Он обманут женой — хотела она этого или не хотела, — обманут в лучших своих надеждах. Это не громкая фраза. Это тяжелая для него правда. Он полюбил Людмилу и мечтал жить с ней всю жизнь счастливо. Людмила помнит, конечно, как хорошо об этом говорили на их свадьбе; говорила она сама, говорили друзья. Незабываемый день! А сейчас больно и досадно вспоминать о нем… Итак, он мечтал идти с Людмилой в ногу, шагать с ней по полям, по тундрам, в горах, с молотками в руках, с рюкзаками за плечами. Да и она стремилась к тому же… А на деле — всё рухнуло.

Кто же в этом виноват? Он? Она? В чем таится зло? В любом споре, при любом конфликте надо не терять основного — честности, правдивости, объективности.

Он не намерен говорить лишь об одних пороках жены. У нее много хорошего. Она хорошая мать, хорошая хозяйка, — много заботы проявляет о нем, своем муже, но всё это в конечном итоге переросло в плохое: с некоторых пор мелкие бытовые вопросы вытеснили из их жизни первостепенное. Эти мелочи быта опутали Людмилу. Вот почему она поддалась ревности, стала отравлять свою и его жизнь. Это не громкие слова. Из-за домашних скандалов он запаздывает с диссертацией. Возможно, в связи с этим потеряет работу в комплексной экспедиции на Волге.

Владимир просит понять его правильно. Он не против чистоты в квартире, он не против вкусных обедов. Но не надо сводить к этому всю жизнь. Никто, ни один советский человек, не имеет права замыкаться в кругу узких личных интересов, отрешиться от того большого, нового, чем дышит вся наша действительность.

Владимир переступил с ноги на ногу, словно желая еще крепче стать перед судейским столом. Он и ростом как будто стал выше, и голос зазвучал сильнее.

Он настаивает, чтобы Людмила немедленно поступила в Горный институт, осуществила свою забытую мечту. Он сделает так, что за ребенком будет уход. Это во-первых. Во-вторых, Людмила должна обещать, что не будет оскорблять его ревностью. Он же, со своей стороны, не даст ей для этого никакого повода. Надежда Петровна Морозова — это не повод. Кстати сказать, их дружеские отношения, разумеется, будут сохранены. Вот и всё. Других претензий у него к жене нет.

Курский подозвал супругов ближе к столу и спросил, обращаясь к Людмиле:

— Надеюсь, вы поняли, чего хочет от вас муж?

Людмила кивнула головой.

— Согласны ли вы закончить дело примирением?

— Да… прошу простить меня. — На глазах у молодой женщины засверкали слёзы. Владимир поспешно взял ее руку.

— Желаем вам в дальнейшем мирной жизни и успехов, — улыбнулся Курский. — Вам, — судья посмотрел на Владимира, — успехов в работе, а вам, Людмила Николаевна, — в учебе!

ПРОКУРОРСКИЙ НАДЗОР

1

Прокурор гражданско-судебного отдела городской прокуратуры Кузнецов с большим вниманием выслушал Антонину Николаевну Взлетову.

— Не волнуйтесь, Антонина Николаевна. Вашим делом я займусь немедленно. Оно представляет интерес…

Кузнецов хотел добавить: большой, принципиальный интерес, но не добавил. В подобного рода случаях он предпочитал осторожность. Среди посетителей бывают разные люди: иные уцепятся за преждевременно сказанное слово и, если первоначальное мнение прокурора впоследствии разойдется с его окончательным выводом, заявляют претензии.

Однако в данном случае Кузнецову не пришлось менять своего мнения. Дело Взлетовых действительно оказалось принципиальным.

…Три года назад Взлетов впервые обратился в суд с заявлением, в котором писал:

«С Антониной Николаевной Взлетовой (урожденной Абрамовой), 1903 года рождения, я состою в законном (зарегистрированном) браке с 5 мая 1923 года. Брак наш состоялся по взаимной любви и с доброго согласия.

Настоящим заявлением убедительно прошу суд расторгнуть наш брак по соображениям, которые излагаю ниже.

Примерно два последних года ответчица ведет себя недопустимо: всячески придирается ко мне и оскорбляет нелепыми ревнивыми подозрениями. В настоящее время ее отношение ко мне можно назвать враждебным.

Я всячески пытался смягчить семейную нашу обстановку. Однако попытки мои оказались бесплодными. Больше того, жена явно склоняет на свою сторону нашу дочь Светлану, пятнадцати лет.

Долгие, мучительные размышления привели меня к убеждению, что наша семья потеряла моральное право на дальнейшее существование. Может ли существовать семья, в которой утрачена взаимная любовь, в которой парализуется даже отцовское чувство?

Как ученый, которому Родина дала всё (я являюсь доктором географических наук, профессором института), я не в силах дальше терпеть ненормальную, уродливую семейную обстановку, крайне отрицательно сказывающуюся на всей моей научной и общественной работе.

Имущественные интересы и вопросы оказания материальной помощи дочери и ее матери будут, надеюсь, урегулированы на добровольных началах».