Бомба для председателя

— Об этом мы подумали. Этим сейчас занимаются эксперты в фирме АЭГ. У вас нет отвода против фирмы?

— Отвод? Почему я должен давать отвод фирме?!

— Я могу считать эти слова официальным согласием на экспертизу пленки, показанной на ТВ, фирмой АЭГ?

— Да.

— Я прочитаю, какие вопросы я поставил перед экспертами, господин Люс. Меня интересует, идентична ли пленка, на которой работаете вы, с пленкой, арестованной мною на ТВ. Меня интересует, идентична ли проявка и обработка этих пленок — вашей, которую мы изъяли в вашем ателье, и той, которая арестована нами. Меня интересует, наконец, является ли пленка, арестованная на ТВ, той самой пленкой, которая была девятнадцатого заряжена в вашем киноаппарате. Вы ничего не хотите добавить?

— Нет. Вопросы абсолютно точны.

— Хорошо. Они должны ко мне сейчас позвонить, поэтому мы отвлечемся от дел Ленца и вернемся к другой трагедии… к гибели Дорнброка… Вот что меня интересует, господин Люс: у вас в доме был яд?

— У меня маленькие дети… Как же я могу держать дома яд?

— Этот ваш ответ меня не устраивает. Я хочу точного ответа. У вас в доме был яд?

— Нет.

— Вы настаиваете на этом утверждении?

— Да.

— Вы лжете. Порошок с ядом обнаружен мною и вашем доме.

— Повторяю еще раз: в моем доме никогда не было яда!

— В спальне, в ларчике, который был заперт, лежал порошок с ядом. Вот фотография ларчика… Ручная работа, семнадцатый век.

— Это ларчик жены… Это не мой ларец…

— Вы что, в разводе с женой?

— Я? Нет. Почему?

— Это я хочу спросить почему. Вы не в разводе, следовательно, имущество у вас общее. Как же вы можете говорить, что это не ваш ларчик?

— Я не говорил так… Я сказал, что… Да, простите, это может показаться подлостью… Если можно, сотрите эту часть беседы…

— Увы, это не беседа… Это допрос. Итак?

— Да, это наш… Это мой ларчик.

— Но о том, что там лежал яд, вы не знали?

— Я не знаю, как мне отвечать, чтобы не выглядеть мерзавцем, — растерянно сказал Люс.

— А вы отвечайте правду.

— Вы убеждены, что правдивые показания — это панацея от мерзости?

— Мы уклоняемся от темы беседы, господин Люс. Впрочем, если бы я считал вас настоящим врагом, то вам бы не помогла ни ложь и ни правда, — впервые за весь разговор Берг очень внимательно посмотрел на Люса, и какое-то подобие улыбки промелькнуло на его лице. — У вас очень плохие отношения с женой?

— Мы любим друг друга, но эта любовь порой хуже ненависти…

— Причина?

— Она — женщина, я — мужчина. Она любит дом и создана для дома, семьи, а я не могу без толпы, без шума, друзей, увлечений, поездок…

— Понимаю… Ваши ссоры носили драматический характер?

— Да.

— Причина? Ревность, отсутствие денег?

— Все вместе. Хотя о моих финансовых затруднениях она ничего не знала… Я старался не посвящать ее в эти дела.

— Как у вас сейчас с деньгами?

— Плохо, как всегда…

— Дорнброк погиб от такого же яда, который обнаружен в вашем доме…

— Ларчик был заперт?

— В общем-то, я должен был задать вам этот вопрос, господин Люс… Запирали вы ларчик или он обычно стоял открытым?.. Да, ларчик был заперт. Я получил данные экспертизы из морга только что, это всегда занимает много времени… Поэтому сегодня мне необходимо знать то, что вчера казалось второстепенным… Кельнер, которого я допросил, кельнер из «Эврики», отказался подтвердить под присягой, что именно вы были у него всю ночь с двух и до половины шестого… Он, знаете ли, не очень-то рассматривает хронику киноискусства в иллюстрированных журналах. Поэтому он не обязан знать вас в лицо… Вы не носите очков?

— Там я был в очках…

— В темных?

— В дымчатых.

— А ваша дама?

— Тоже. Она была в парике. Сейчас продают парики, они очень меняют внешность… И в очках…

— Вам придется назвать имя подруги. Я постараюсь сделать так, чтобы это не попало в прессу…

— Но вы понимаете, что яд в ларце у Норы… это все связано…

— Понимаю. А вы свое положение понимаете?

— Начинаю понимать.

— Кому выгодно подвести вас под удар? Под такой сильный удар?

— Не знаю.

— У вас есть конкуренты?

— Есть, но я, к сожалению, не Моцарт… Сальери искать довольно сложно.

— Враждуете с кем-нибудь? Или, быть может, вам мстит муж вашей подруги? Кстати, ее имя, фамилия и адрес…

— Ее муж ничего не знает… Мою подругу зовут Эжени Шорнбах.

— Шорнбах? Ее муж военный?

— Да.

— Чем он занимается?

— Я не знаю.

Берг хорошо знал, чем занимается в Западном Берлине генерал Шорнбах, — он был нелегальным представителем МАД. [2]

2

МАД — военная контрразведка ФРГ.

— У Шорнбах есть дети? — спросил Берг.

— Да.

— Давно у вас эта связь?

— Нет.

На столе прокурора зазвонил телефон, и Люс вздрогнул, хотя звонок был приглушен зеленой подушкой, — видимо, Берг не любил резких звуков, он и говорил-то тихим голосом, таким тихим, что иногда Люсу приходилось подаваться вперед, чтобы услышать его.

— Прокурор Берг… Да, слушаю… Спасибо. Я пришлю нарочного, а пока вы скажете мне устно результаты экспертизы… Так… Так… Так… Ну что же, не очень густо, но уже кое-что… Посылаю вам человека. Спасибо. До свидания.

Он положил трубку, минуту сидел в задумчивости, а потом вызвал секретаршу и попросил:

— Пожалуйста, отправьте нарочного в кинолабораторию АЭГ, Фюрнбергштрассе, девять, к господину Ушицу. Пакет сразу же передадите мне.

Секретарша посмотрела на Люса с жадным любопытством и, выходя из кабинета, раза три обернулась.

— Так, — сказал Берг, — ладно… У меня язва…

— Что? — не понял Люс.

— У меня язва, — повторил Берг, — питаться надо по часам. Протертые котлеты и чай с сахарином. Не составите компанию?

— Может быть, мы продолжим завтра?

— Нет. Нам придется еще посидеть сегодня…

Они поднялись.

— Это рядом, — сказал прокурор, выключая диктофон так, чтобы это видел Люс, — за углом.

Когда они вышли из прокуратуры, Берг сказал:

— Хорошо, если бы вы сами привезли ко мне вашу подругу.

— Я понимаю.

— Тогда мне будет легче еще раз поговорить с кельнером…

— Спасибо.

— Теперь вот что… Ваш фильм… Ну, этот… который наделал много шума… О наци в белых рубашках… Когда вы этот фильм выпускали, вам никто не звонил, не угрожал, не просил?