Бомбы в сахарной глазури

Здоровье становится тождественным новизне вещи. Вещь покупают новую, а человека — здорового. Это касается всех слоев общества. Например, в новой реальности в состав бизнес-элиты входят управляющие высшего звена, называемые топ-менеджерами. Это очень богатые по сравнению с простыми смертными люди. По своим финансовым возможностями они вполне могли бы в прежние времена завести рабов. Но и над ними висит дамоклов меч увольнения в случае пошатнувшегося здоровья. Чтобы успешно выполнять свои функции, они должны быть в хорошей форме.

Итак, общество потребления — это общество сплошных рабов, где человек, даже если он господин, является товаром, который можно купить. А здоровье — необходимое условие для того, чтобы быть купленным. Когда понимаешь это, лозунг наших реформаторов "мы должны сделать так, чтобы болеть стало невыгодно", обретает дополнительный смысловой объем.

Пока еще картина "прекрасного нового мира" не явлена нам во всей красе. Она полуприкрыта завесой традиций. Но завеса эта становится все более тонкой, все более прозрачной. Скажем, запрет на торговлю органами — это еще дань традиции. Хотя уже не очень просто объяснить современному молодому человеку, почему, собственно, ее надо запрещать. Если кто-то хочет продать свою почку, кому какое дело? Он же хозяин своих органов! Но тут пока мнения все-таки расходятся.

А вот что касается клонирования органов, по этому вопросу мы, похоже, имеем общественный консенсус. Кто будет возражать против выращивания на продажу почек, печени, сердца, руки, ноги? Разве что с клонированной головой может выйти заминка. Как-то уж очень непривычно и что-то внутри подсказывает: "Нет, это нельзя!" Но почему нельзя, в потребительской парадигме объяснить непросто.

Когда же завеса традиций окончательно будет сдернута, больные люди, не имеющие денег на "ремонт" или "ремонту" не подлежащие (ведь далеко не все еще болезни научились лечить), будут списаны как бракованный товар. Существование по этим новым законам очень доходчиво показано в популярных сейчас антиутопиях Ю. Вознесенской, живущей на Западе и потому наблюдающей глобалистский проект в более продвинутом варианте. Герой ее романа "Паломничество Ланселота", юноша в инвалидной коляске, заранее оповещен о сроке принудительной эвтаназии. Она грозит ему в 25 лет, а когда он теряет работу, срок сокращается еще на 2 года. И ни он сам, ни его немногочисленные близкие не подвергают сомнению законность такого фашизма, а лишь судорожно ищут исцеления. Не стоит утешать себя тем, что это измышления автора и что на самом деле в западных странах — да и то не во всех — эвтаназия добровольная, а не принудительная. Очень многие вещи, которые казались нереальным еще вчера, сегодня уже настолько привычны, что воспринимаются как бывшие от века.

Может ли больной быть счастлив?

"Человек не может быть счастлив, если у него проблемы со здоровьем. Только идеально здоровый человек может обрести полноту счастья". В некоторых оздоровительных программах это декларируется прямо, в остальных подразумевается.

Как принято выражаться, "мне это что-то напоминает". Собственно, та же идеология положена в основу "планирования семьи", адепты которого неустанно твердят, что каждый ребенок должен быть здоровым и желанным.

Правда, там на этом не останавливаются, а делают логический вывод, что нездоровым и нежеланным на свет появляться не стоит. Поэтому гуманно прекратить их страдания буквально в самом зародыше. Ведь они будут несчастны, а человек создан для счастья.

Современное западное общество настолько пропиталось этим "гуманизмом", что он проник и в тамошнюю православную среду. Даже такой авторитет, как митрополит Антоний Сурожский, выступая в последние годы своей жизни на радио "Би-Би-Си" и на встречах с верующими людьми, говорил следующее: мне кажется (и за это меня, вероятно, многие осудят), что законно прибегнуть к контрацепции, то есть не дать ребенку родиться в такие обстоятельства, где он встретит только страдание, изуродование жизни, смерть. Совсем другое дело — аборт. Аборт — это убийство. Об этом и говорить нечего. Я знаю, в некоторых медицинских случаях приходится прекратить жизнь ребенка, потому что иначе и ребенок, и мать погибнут, но это — медицинская проблема. Есть еще один вопрос: дети, которые родятся ущербными — или физически изуродованными, или психически неполноценными. Вот тут вопрос очень сложный. Некоторые женщины настолько хотят ребенка, что готовы идти на то, чтобы родился ребенок, который заведомо будет всю жизнь страдать физически или психически. Они идут на это потому только, что "хотят иметь ребенка". Это мне кажется чисто эгоистическим подходом, такие матери о ребенке не думают.

Они думают о своем материнстве, о том, как они изольют на этого ребенка свою ласку и любовь.

Но многие из таких матерей не знают, способны ли они ласку и любовь проявить к ребенку, который вызывает физическое отвращение, ужас.

Тем не менее урод тоже является человеком, а есть правило, что человека нельзя убивать, — возражает журналист. — Как тогда подходить к этому вопросу?

Честно говоря, не знаю, как к нему подойти, — отвечает владыка. — Я думаю, есть случаи, когда лучше бы ребенку не родиться на свет, чем родиться страшно изуродованным психически и физически. Когда думаешь: вот, родился ребенок… Пока он еще малюсенький, это еле заметно, но этот человек вырастет, ему будет двадцать лет, и тридцать, и еще столько лет, и в течение всей жизни ничего, кроме физической или психической муки, не будет. Имеем ли мы право присуждать человека на десятилетия психического и физического страдания, потому только, что хотим, чтобы этот ребенок родился и был моим сыном, моей дочерью? Я не знаю, как это канонически обусловить, но медицински, думаю, тут есть очень серьезный вопрос, который можно решать врачу, даже верующему, в этом порядке. Я видел таких детей, которые рождались и были искалечены на всю жизнь, видел, что совершалось в результате с психикой матери, отца и их отношениями. А иногда бывает чисто безнравственный подход. Например, недавно я читал о том, как чета, в которой мать передавала гемофилию, настаивала, чтобы у них рождались дети, хотя знала, что они будут погибать, но — "мы хотим детей". В данном случае, конечно, выход был бы не в аборте, а либо в воздержании, либо в противозачаточных средствах — законных и не представляющих собой никакого уродства (цит. по кн.: Зорин К. В. Что такое "наследственная порча". М.,Русский хронограф, 2004. С. 290–293).

Выходит, святые царственные мученики Николай и Александра проявили безнравственность? Ведь они же знали, что гемофилия передается по мужской линии и все равно пошли на рождение цесаревича Алексия. Не просто больного сына, а больного наследника престола, будущего царя, который отвечает перед Богом за судьбы миллионов своих подданных.

А как можно говорить про заведомые страдания? Только Бог ведает, что ждет человека. Сколько людей, имеющих завидное здоровье и материальное благополучие, все равно несчастны. И, напротив, прикованные к постели или инвалидной коляске калеки благодарят Бога за счастье жить.

Хотя, конечно, если стоять на позиции примитивного рационализма (а рационализм всегда в той или иной степени примитивен), больной человек счастливым быть не может. Он ведь столького лишен. Ему не дано в полной мере наслаждаться жизненными благами, жизненными удовольствиями, которые доступны здоровым.

Впрочем, и тут, если вдуматься, рационализм дает осечку. Теоретически — да, боль терпеть людям не хочется, а хочется иметь здоровые зубы, здоровые ноги, здоровый желудок. Но кроме потребности в телесном комфорте, у человека есть еще потребность в любви. И эта потребность уж во всяком случае не меньшая (а может, и большая). Иначе не страдали бы так даже вполне здоровые и ухоженные детдомовские дети, лишенные материнской ласки. В медицине есть специальный термин, обозначающий болезненное состояние, вызванное недостатком родительской любви — "депривация". У ребенка с депривацией могут возникнуть на нервной почве самые разные расстройства. В том числе и болезни органов.

Давайте задумаемся: многим ли здоровым людям достается столько внимания, заботы и любви, сколько нередко получают больные? Взять хотя бы человека, попавшего в больницу. И родственники, и друзья, и сослуживцы — все рвутся его навестить, утешить, рассказать что-то интересное, принести деликатес. Больного ребенка часто избаловывают так, что потом сами не знают, куда деваться от его капризов. И хотя на сознательном уровне люди, конечно, стремятся поскорее избавиться от своей болезни, бессознательно они могут ее продлевать, чтобы тем самым продлить заботу и любовь окружающих. В крайнем своем проявлении это выливается в психиатрический симптом под названием "уход в болезнь".

Вы замечали, как старики любят во всех подробностях рассказывать о своих недугах и хворях. Повторяют одно и то же по многу раз. Не для того же, чтобы снова и снова услышать давно известные советы выпить корвалол и побольше лежать. Нет, им (опять-таки, скорее всего, бессознательно) хочется сочувствия, внимания — словом, любви.

А как часто слышишь от родителей, у которых есть ребенок-инвалид, что они его почему-то любят больше своих здоровых детей. Они и сами не понимают, в чем тут секрет, ведь с рациональной точки зрения это абсурд: такой ребенок требует гораздо больше усилий и затрат, которые к тому же никогда не окупятся, поскольку он не будет опорой в старости, не совершит ничего выдающегося, скорее всего, не продолжит род и даже неизвестно, доживет ли до зрелого возраста. И все равно его любят и жалеют больше, чем здорового. От чего другие дети нередко очень страдают. Порой они даже мечтают заболеть (а то и симулируют болезнь!), как бы пытаясь занять место больного любимца семьи.

Так что сцепка "счастье — здоровье" не столь безусловна, как кажется на первый взгляд. Правда, с одной оговоркой сказанное справедливо для традиционного общества, в котором милосердие и защита слабых — одна из базовых ценностей, безоговорочная этическая норма.

Однажды мы слышали очень интересное выступление на конференции в Архангельске. Докладчик, настоятель университетского храма во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского Евгений Соколов, иронизируя над тем, что здоровье сегодня становится чуть ли не главной ценностью, вспомнил такой случай. Когда один важный чиновник сказал ему дежурную поздравительную фразу типа "главное — здоровье, остальное приложится", священник огорошил его довольно неожиданным ответом. А вернее, вопросом: "За что вы меня так не уважаете?" Чиновник, понятное дело, изумился. Дескать, как не уважаю? Тогда отец Евгений продолжил: "Для кого важнее всего здоровье? Например, здоровые зубы?"