Бомж

— Да в чем дело то? Что за ажиотаж?

Оказалось, что товарищ, которого я последний раз видел с шомполом от моего пистолета, торчащим из глазницы, вчера, не приходя в сознание, умер в больнице, а вот второй, получивший пулю в грудь вполне уже выжил и начал болтать, прошу прощения, давать показания, причем не в мою пользу.

Начальство возбудилось и третий день ищет меня, дабы доставить в прокуратуру для дачи признательных показаний, но только столкнулось с непреодолимым препятствием — после отстранения от службы по месту регистрации я не проживал. Тогда был заброшен более широкий бредень, но ищеек снова ждала неудача. Мои ближайшие родственники, указанные в многочисленных анкетах личного дела, по летнему времени, священному для сибиряков, в городе тоже не проживали, а о единых реестрах недвижимости в России тогда даже не задумывались. Начальство топало ножками, грубо ругалось и посылало несчастных оперов первой оперативной зоны на мои поиски, так как я, с недавних пор был членом их маленького коллектива.

— А почему такой ажиотаж, Вася? Жулики всегда на ментов наговаривают, что тут нового? Там же еще наши были, следователь и «водила» с дежурки…

— Я не знаю, что там в подробностях, но краем уха я слышал, что ты на потерпевших напал, которые вас вызвали…

— Что?!

— Ну я за что купил, за то и продаю… — Вася, ошарашенный моей реакцией вскочил с качелей и отпрыгнул на пару шагов.

— Вася, ты мне друг? — я уставился в глаза молодого опера.

— Э-э… да!

— Тогда давай так — ты меня не видел, сидел до полуночи, потом пошел домой. Скажи, жулика который умер, когда хоронить будут?

— Я не знаю…

— Давай так, я завтра в половину десятого наберу телефонный номер вашего кабинета, буду молчать в трубку, а ты просто скажешь, когда и на каком кладбище его будут хоронить. Если хоронят завтра, то кого-то из вас туда пошлют, в любом случае, это обсудят. Если хоронят не завтра, то ты просто говоришь фразу «Неизвестно», и кладешь трубку. В этом случае я позвоню послезавтра, в это же время. Сделаешь?

— Угу…- Снегирев мотнул головой.

— Тогда давай посиди здесь, минут пятнадцать — двадцать, мне кое-что взять нужно в квартире, а потом я тебя до дома отвезу, а то транспорт в такое позднее время плохо ходит.

Если у Снегирева в голове забрезжит мысль меня предать, то сейчас самое время — за двадцать минут можно найти телефон и ближайший наряд ППС или охраны успеет подскочить в моему дому, но мне оставалось только понадеется на то, что наша совместная работа по розыску экскаватора сделала нас с чуточку ближе.

Прежде чем подойти к своей двери я залепил глазок квартиры напротив обрывком газеты бесплатных объявлений, которую я взял в своем почтовом ящике — ментам, меня разыскивающим, вполне могла прийти мысль попросить соседей сообщить в «органы» при моем появлении. В моей двери, в замочной скважине и в щели между дверью и косяком, торчало несколько бумажек, в основном повесток, которые я глянул мельком — вызывала меня следователь Прокофьева, с которой я знаком не был. Дверь без скрипа распахнулась (Наташа скрипы не любила, говорила, что от этих звуков ее передергивает, поэтому, услышав неприятный звук, просто приходила ко мне с флаконом машинного масла), бумажки, кувыркаясь, посыпались на пол. Маленький китайский фонарик висел у меня на тонком шнурке, на вешалке в коридоре, его я и зажег. Первым делом я открыл шкаф и, не глядя, пересыпал в большую спортивную сумке все Наташины вещи с трех полок, а также пару платьев, висящих на вешалках, после чего приступил к самой сложной части изъятия. Стараясь не шуметь, я приподнял край дивана и отодвинул его от стены, после чего снял с гвоздей, висящий на стене, чисто советский, ковер, за котором открылась оклеенная обоями фанерная дверь, которая скрывала небольшую кладовку, половину которой занимал металлический шкаф, который можно было обнаружить только сняв в перекладины зимнюю одежду. В шкафу я, не доверяя банкам, хранил наличность, переведенную в СКВ и золотой запас, разложенный по матерчатым мешочкам, а из-под шкафа, если потянуть за тонкую ниточку, притаившуюся на полу, можно было вытянуть мешок с патронами. Патроны можно было назвать коллекцией — их было около сотни и к табельному «Макарову» относились только пара десятков, остальные были самого разного цвета, калибра и размера. Забрав свои сокровища, я вернул одежду на место, прикрыл плотно дверь и, повесив, пахнущий пылью, ковер, задвинул диван на место.

Из стоящего в спальне, открыто, узкого металлического ящика, я достал карабин МЦ в новой, выпиленной на Заводе, ложей. Тут хранилось легальное оружие, но я не сомневался, что если мои недоброжелатели дозреют до обыска в моей квартире, дорогого и редкого карабина я больше не увижу, поэтому «ствол» подлежал обязательной эвакуации. Обвешанный вещами, как двугорбый верблюд, я закрыл дверь и быстрым шагом двинулся из подъезда. Если меня «сдал» Снегирь или засекли бдительные соседи, то сейчас был самый момент меня вязать — по совокупности статей поехал бы в «красную зону» лет на пятнадцать, если брать во внимание шомпол в глазнице, золото, валюту и патроны.

Проходя мимо, по-прежнему качающегося на качелях, Снегиря, я мотнул головой и парень, отпустив меня несколько десятков шагов, поспешил за мной.

Стоило мне выехать с территории соседнего двора, как навстречу, с проспекта, на узкую улицу Драгунскую, свернула милицейская машина, и, в сполохах ядовито-синих мигалок, рванула нам навстречу. Улица Драгунская на этом участке была прямой и очень узкой. Справа чернел провалом глубокий лог, а дворы слева не давали выскочить на другую улицу, нырнув туда мы, рано или поздно, вынуждены были бы вернутся на Драгунскую. Я бросил на сидящего рядом Снегиря испытывающий взгляд, но парень, судя по глазам, явно был испуган. Усилием воли я удержал себя от необдуманных движений и продолжал двигаться навстречу правоохранителям, как пишут в протоколах «прямолинейно и с постоянной скоростью». По глазам резанул слепящий свет «дальних» фар милицейской «шестерки», и экипаж ГАИ промчался мимо. Я сбросил скорость, внимательно глядя в зеркало заднего вида, но милиция проехала мимо моего дома и быстро скрылась за дальнем поворотом.

— Писец, я чуть не обгадился… — я нажал на педаль «газа».

— А я чуть не описился! — как конь заржал Снегирь и перевел дух.

— Вася, будь добр, адрес свой еще раз повтори, а то у меня из головы все вылетело.

Локация — Городской район, тридцать километров от черты города, дача Громовых.

Ночью я почти не спал, половину ночи глядел в поток, думая тяжкую думу и лихорадочно прикидывая варианты своих дальнейших действий.

Прятаться от моих коллег какое-то время я могу, по крайней мере, до октября-ноября. Вокруг города куча брошенных дачных поселков и до морозов, а, при наличии печи, и после наступления морозов, существовать можно. Но существовать можно одному, перейдя на нелегальное положение. Следовательно, с Наташей наши дорожки расходятся, а моя дочь вновь переходит на полное обеспечение к моим родителям. На жизнь мне будет хватать — про мою работу на Заводе мои враги не знают. Правда каждый рабочий день будет схож с переходом профессора Плейшнера через границу — Город плотно обложен по периметру стационарными постами ГАИ, которые расставлял весьма сведуще люди — обходные пути существуют только в книжках про мужественных бандитов, которыми сейчас завалены книжные магазины и развалы. Следовательно, комфортные поездки на машине для меня отпадает — проверки идут плотно, инспектора тормозят максимально возможное количество автомобилей, поэтому рано или поздно, меня задержат, так как прокуратура долго церемонится не будет, через пару дней «выставит» меня в федеральный розыск. А «сын в федеральном розыске за убийство» конкретно для моих родителей и дочери будет означать требовательный звонок в дверь практически в любое время суток, осмотры квартиры, сходные с обыском и прочие радости. Так, как эта функция, уверен на сто процентов, будет возложена на моих заклятых «друзей» из группы «тяжких», то проверки адресов моих родственников будут особенно частыми. Конечно, я могу снять за десяток тысяч комнатку на окраине города, передвигаться на общественном транспорте, кроме метро, не пить, вести себя паинькой, изредка звонить родителям из случайных телефонов-автоматов, тогда ловить меня можно будет десяток лет, но рано или поздно меня вычислят и поймают. Меня передернуло так сильно, что проснулась сопящая мне в плечо Наташа и стала меня испуганно ощупывать.

— Спи, солнышко… — я поцеловал прохладное девичье плечо: — Через несколько дней мы вернемся домой, а там кровать нас, не в пример этому дивану, удобнее.

Глава 22

Глава двадцать вторая.

Нарушение моральных принципов.

Август 1993 года.

Локация — территория Областной больницы.

Покойников выдает областная судмедэкспертиза с двух мрачных грузовых пандусов, и хорошо, если погода прохладная. Дальнейшее от тебя зависит — смотря сколько ты «зарядишь» денег мрачным санитарам на «выдаче». Если дашь щедро — тело близкого тебе человека приведут в порядок, а если придешь с мыслью, что ты тут никому ничего не должен — смотри востро, как бы тебе не подсунули чужую бабульку из штабеля невостребованных тел.

Человек, ставший жертвой моего неосторожного обращения с шомполом, звался Слепцовым Михаилом, и выдача должна была произойти в пятнадцать часов пополудни. Эти сведенья я узнал у небритого мужика в, условно белом, халате, открывшего мне дверь морга в половине седьмого утра. Отбившись от претензий прозектора, что грим покойника был сложный, поэтому надобно доплатить, я отбрехался, что не уполномочен, но передам все родне в точности, а уж они пусть принимают решение.

— Я буду ждать… — мрачно и двусмысленно буркнул мне на прощание прислужник Харона, выпуская меня из, пропитанного сладковатым запахом, коридора судебно-медицинской экспертизы.

— Не стоит… — ответил я, но очень тихо и с наслаждением задышал свежим воздухом летнего утра.

За траурной процессией я наблюдал с третьего этажа элитной малоэтажки, строящейся напротив ворот морга — место весьма сомнительное с точки зрения внутренней энергетики человека, но, вероятно, инвесторы рассчитывали, что небольшая часовня, взметнувшая свой крест к небу как раз на границе между жилым кварталом для зажиточных горожан и областным складом покойников, защитит их от негативного воздействия темных эманаций.

Принимающую Слепцова сторону я узнал по черной повязке на лице покойного и небольшого скандала с знакомым мне санитаром, что не ушел домой по окончанию суточного дежурства, а ждал своей доплаты.

Судя по громким крикам, доносившимся со двора морга, санитар оказался упорный и свои денежные знаки получил, ну а я стал торопливо спускаться к припаркованной за забором машине, чтобы вместе с близкими покойного проводить его в последний путь.

На кладбище я изображал местного сотрудника — переодевшись в рабочий комбинезон, натянув на лицо бейсболку и повязав нижнюю часть лица платком, я безбоязненно приводил в порядок соседнюю, со свежей ямой, могилу, дергая свежие сорняки и собирая мусор в целлофановый пакет. К моему удивлению на церемонии прощания отсутствовали представители уголовного розыска Дорожного РОВД, никаких машин с видеокамерами и фотоаппаратами поблизости не наблюдалось, никто, кроме меня, не слушал разговоры родных и близких безвременно покинувшего этот мир Слепцова, следовательно, у следствия никаких вопросов по обстоятельствам смерти и связям покойника не осталось — картина была яснее ясного. Кроме немногочисленной родни, у гроба товарища горевало несколько ребят, специфической внешности, часть из которых показалась мне знакома. Водку кушать и печалится народ начал еще во дворе морга, поэтому, на кладбище уже все «разогрелись» — пьяные слезы и клятвы мне отомстить лились всесокрушающим потоком. Какая-то женщина начала громко опрашивать народ, кто поедет в кафе «Сказка» помянуть покойного, а я двинулся к своей машине — ждать, пока зароют моего «крестника» мне было ни к чему.