Бонжур, Антуан!

– Я тоже участвовал в Сопротивлении, – говорил Виллем. – Правда, у нас не было такого размаха, как в Арденнах, но мы тоже не сидели сложа руки.

Я заинтересовался:

– Сколько человек было в вашем отряде?

– Шестнадцать. Мы жили в деревнях, каждый в своём доме. Собирались только перед операциями. У нас в отряде был пароль, по которому человек обязан помочь тебе.

– Какой?

– Честь и свобода. И ещё мы складывали два пальца в виде буквы V – виктория. Так делали все голландские партизаны. А пароль был только у нас.

– Интересно, как он по-голландски звучит?

– Феер ен фрейхайт.

– Феер ен фрейхайт, – повторил я задумчиво. – Честь! Честь хороша до тех пор, пока не появится предатель.

– У нас он был, – живо отозвался Виллем. – Его расстреляли. Правда, не я приводил приговор в исполнение. Я не решился.

Иван с грохотом отодвинул стул и плюхнулся между нами.

– Ты мне не веришь, Виктор?

– А, Иван? Оказывается, ты ещё не разучился говорить по-русски. Я тебе верю, Иван. Ты молоток, Иван.

– Нет, я вижу, ты мне не веришь, – обиженно упорствовал Иван. – Но если ты мне не веришь, давай спросим Луи.

– С Луи я уже говорил. Все, что Луи знает, он мне расскажет. Но про «кабанов» он не знает. Я сам знаю, кого надо спросить.

– Кого?

Антуан стоял в дверях, держась одной рукой за косяк, и внимательно глядел на меня. Взгляд его был спокойным и изучающим. Странно, но я до сих пор как бы не замечал Антуана. Он был тут хозяином, но это никак не обнаруживалось. Он почти всё время молчал, но видел все. А теперь он посмотрел на меня – и я будто заново узнал его. Он был невысок и крепок. Я перевёл глаза на фотографию, прикреплённую к стене, Антуан был там в борцовской майке с глубокими вырезами, в мягких башмаках, снимок сделан в Будапеште, где Антуан выступал в полусреднем весе на европейском первенстве. И сейчас он стоял в той же позе, крепко упёршись ногами, и глаза его видели все. Только взгляд был у него сейчас иным, нежели на фотографии. Он смотрел на меня спокойно и твёрдо, словно знал, о чём я думаю, но ещё не решил, стоит ли говорить мне о том, что знает он сам. Встретившись с моим взглядом, он не дрогнул, а продолжал смотреть так же уверенно и пытливо. Конечно, он слышал разговор Ивана с Любой и имел своё суждение на этот счёт – так говорили его глаза. Но он ещё раздумывал и решал. Ну что ж, решай, Антуан!

Меня словно подбросило к нему.

– Поборемся, Антуан?

Он легко отделился от двери и сделал шаг навстречу.

– Давай поговорим, Виктор, – сказал он, и это было его ответом.

Мы сели. Виллем потянулся к нам с бутылкой.

– Выпьем по маленькой.

– Чуть позже, герр Виллем, – ответил я. – Сейчас мы немного поговорим.

– Я понимаю, – сказал Виллем, улыбаясь добродушной улыбкой. – Серьёзный мужской разговор.

– Да, Виллем, серьёзный мужской разговор. Садись сюда, Иван, и не вздумай переводить отсебятину. Только то, что я буду говорить. Иначе обойдусь без тебя.

– Сидишь и сиди, – отругнулся Иван. – Я буду переводить точно.

Антуан передвинулся на стуле, подался вперёд, поставил локти на колени, сцепил пальцы рук и снова посмотрел на меня тем же спокойно-пытливым взглядом.

– Иван, спроси Антуана, – начал я, – знает ли он, что в группе «Кабан» был предатель и потому эта группа погибла?

Антуан ответил тут же. Голос его был задумчивым, словно он размышлял наедине с собой.

– Он говорит, что не знает фактов, хотя и думал об этом. Но теперь ты сам приехал сюда и сам должен узнать это. Завтра ты поедешь на мост и сам увидишь, как это случилось.

У меня от сердца отлегло: да, теперь я знаю, кому надо задавать мой главный вопрос. И вопрос свой главный знаю – что было на мосту? И каким бы ни был ответ, я его выслушаю. И после этого я поступлю так, как повелит мне сыновний долг.

– Хорошо, Иван. Скажи ему, что я доволен ответом. Но не совсем. Меня интересует собственная точка зрения Антуана. Переводи.

– Он сказал тебе все, что мог сказать, – перевёл Иван. – Он хорошо понимает, что ты сейчас чувствуешь. Ты сын Бориса и имеешь право узнать всю правду. Но ты должен узнать её сам. Та женщина, о которой он тебе говорил, знает много. Надо сделать так, чтобы она рассказала тебе, что знает. Это будет зависеть от тебя. И в лесной хижине он надеется найти что-нибудь, он давно там не был. Вот как ты будешь узнавать свою правду. А он будет тебе помогать. Его дом, его время, машина, память – все находится в твоём состоянии. Все, кроме Сюзанны, так он сам говорит, – заспешил Иван, увидав, что я нахмурился. – Он говорит, что ты очень понравился его Сюзанне. Но он только рад, что ты понравился Сюзанне. Поэтому он верит, что ты узнаешь все, как надо. Женщины в таких делах лучше понимают. Надо только набраться терпения. Ты согласный?

– Спасибо, Антуан. Иного ответа я не ждал. У каждого в жизни случается свой мост, и надо пройти по нему достойно.

– В таком случае он говорит тебе «бонжур» и хочет пожать твою верную руку.

– Бонжур, Антуан.

Он стиснул мою ладонь так, что я едва не присел, но вовремя успел перехватить пальцами его кисть и ответил как следует.

Антуан выдержал и улыбнулся.

ГЛАВА 4

– Быстро нашли меня? – спросил кюре.

– Сюзанна так хорошо объяснила, что я ни разу не ошибся. Всё-таки я штурман.

– Пошли по стопам отца и тоже летаете? – Он ничуть не удивился.

– Вы и про это знаете?

– Сын мой, когда вам будет под восемьдесят, вы поймёте, что знаете слишком много и что большинство ваших знаний, увы, уже бесполезны для вас.

– Зачем же так, мсье Мариенвальд, вы так молодо выглядите.

– Спасибо, Виктор, вы мне льстите. Только к чему это «мсье»? – продолжал он. – Мы с вами соотечественники. Зовите меня просто Робертом Эрастовичем. Я весьма рад, что вы нашли время заглянуть к старику.

– У нас в училище тоже был Роберт Эрастович, – ответил я с облегчением. – Преподаватель навигации, герой войны.

– Ваш отец тоже был героем, – живо отозвался он. – Я рад, что теперь тайна его раскрылась, и вы прибыли к нам.

– Что говорить, мы с матерью были ошеломлены, когда прочитали в газете.

– Ах вот как вы узнали об этом? – Он оживился ещё более. – Расскажите, это весьма интересно. Конечно, это была советская газета?..

– «Комсомольская правда», – ответил я. Как судорожно я вцепился в неё, когда мать позвонила мне перед самым вылетом и незнакомо выкрикнула в трубку: «Боря нашёлся, читай сегодняшнюю „Комсомолку“. Я успел схватить газету в киоске, и мы полетели в Норильск. Лишь после того как легли на курс, я принялся за неё. Статья называлась „Герои Арденнских лесов“, и я удивился: при чём тут Арденны? Но и статья мало что объяснила. О Доценко и Шишкине там говорилось более чем достаточно, а про отца, и то среди других, упомянуто только имя. Борис Маслов – и все. В сущности, ничего, только имя и факт, но вместе с тем так много, что даже не верилось.

И подпись стояла – А.Скворцов. Мы прилетели из Норильска, и я помчался к Скворцову. Тогда-то и сказал он про женщину. И дал координаты отцовской могилы: Ромушан, провинция Льеж, Бельгия. Я написал в Ромушан кюре, потому что Скворцов вспомнил, что там была церковь. Кюре ответил и сообщил адрес Антуана.

– Значит, кроме публикации в этой газете, вы о судьбе отца больше ничего не знаете?

– Почти ничего. Но надеюсь.

– Разумеется, я первый же расскажу вам все, что знаю. Я хорошо помню вашего отца.

Мы продолжали стоять у ворот, где он меня встретил. Кюре изучающе глядел на меня: все тут глядят на меня изучающе. Я тоже на него посматривал: что-то он расскажет? Глаза у него живые и быстрые, хотя лицо изъедено морщинами, нет, не вислые складки на дряблой коже, а именно морщины, неглубокие, но резкие, сплошная сеть морщин. Чёрная сутана до пят с откидным капюшоном, с широкими рукавами. Он поднял руки, приветствуя меня, и стал похож на чёрную птицу. Большая чёрная птица – что-то вроде птеродактиля. И вовсе он не кюре, он чёрный монах. В монахах я разбирался неважно и потому решил уточнить.