Борьба на юге

Один горой стоял за Добровольческую организацию, восхваляя ее доблесть и героизм и проникнутый большим уважением к ее вождям — генералам Алексееву и Корнилову, другой же за Донскую армию, глубоко уверенный, что только лишь казаки, сохранившие местами и до сих пор дисциплину, а на фронте на деле доказавшие свою преданность Родине и верность присяге, наведением порядка среди "товарищей" смогут дать отпор большевизму, сплотившись вокруг своего популярного и всем известного героя — генерала Каледина. После долгого и горячего спора, грозившего подчас перейти в ссору, капитан выбрал Донскую армию, а Сережа — Добровольческую.

Гораздо сложнее оказалось решить второе, а именно, в какой отряд или часть поступать. Здесь выбор был еще труднее.

Я умышленно не вмешивался в их спор и только внимательно слушал их рассуждения. Не придя ни к какому определенному решению, они, в конечном результате, согласились на том, что надо еще "осмотреться", "ориентироваться" "разобраться в обстановке" и только после этого сделать окончательный выбор.

Спор между моими коллегами и конечное их решение навели меня на некоторые размышления. Если, думал я, у капитана и Сережи, "подумать" и "разобраться в обстановке" займет не более одного-двух дней, то поступят ли так другие? Не явится ли для малодушных такая свобода выбора без ограничения времени, законным предлогом оттягивать до последнего момента свое зачисление в ряды действующей армии и, в случае нужды, свое пагубное бездействие оправдывать заявлением, что вопрос куда поступить еще не решен окончательно.

У нас в России всего можно ожидать! Или еще хуже: в одном месте утверждать, что поступает туда-то, а в последнем называть первое. Позднее я убедился, что временами так и было. Кроме того, мне неоднократно пришлось слышать, как честные и высоко порядочные офицеры сетовали, говоря, что такой способ вербовки только развращает нерешительных, укрывает шкурников и способствует всяким авантюрам.

По моему мнению, прежде всего, следовало иметь одну организацию, или армию и вместо принципа "добровольчество" надо было выставить принцип "обязательство", столь понятный и близкий не только военнослужащим, но и каждому гражданину, любящему свою Родину.

При этих условиях в каждом пункте существовало бы одно бюро явки или записи, каковое не занималось бы ярмарочным зазыванием военнообязанных, а каждый сам лично, под страхом действительной ответственности, в известный срок, должен был туда явиться для получения назначения в зависимости от чина, специальности и годности к службе. В общем-то, даже большевики скоро к этому придут.

Надо было силой заставить Донской край дать людей для борьбы с большевиками и считать, что защищать родину обязан всякий, а если кто и уклоняется, того должно принуждать к этому, не стесняясь средствами. Но свою голову начальству не пришьешь! Оно же у нас всегда самое умное! Голова для чего человеку дадена? Фуражку носить?

Отсутствие приказа о принудительной мобилизации имело своим следствием уклонение от службы огромного количества трусливых офицеров, особенно неказачьих, проживавших в Новочеркасске и Ростове и опасавшихся добровольно поступить в отряды по только тем мотивам, что при наличии приказа об их мобилизации, они в случае, если победа останется за большевиками, легко смогли бы оправдать свое участие в противобольшевистском движении, сославшись на это распоряжение.

Были случаи и с казаками, когда станицы готовы были мобилизоваться и только ждали приказа из Новочеркасска, но такового не было, и мобилизация не осуществлялась.

У генерала Каледина одно время была подобная мысль, и он намеревался даже посылать карательные экспедиции для вразумления станиц, воспринявших большевизм и для проведения принудительной мобилизации, но, к сожалению, своего замысла он так и не осуществил, не поддержанный своим "демократическим" правительством.

Около 2 часов дня из Ростова пришел поезд, шедший на Новочеркасск. Мы взяли билеты III класса, но сели во второй, используя старые офицерские привилегии. На всякий случай, я приготовил свое офицерское свидетельство, бывшее при мне и предусмотрительно зашитое в рукав бекеши. Эта предосторожность оказалась кстати. Подошедший контролер-офицер в сопровождении конвоя, в вежливой форме потребовал от нас удостоверений, что мы офицеры. Показав свое, я попросил его на слово поверить мне, что мои спутники тоже офицеры, и если они так одеты, то лишь потому, что мы только что вырвались из лап большевиков. Офицер отнесся к нам с большим участием и вполне удовлетворился моим заявлением.

Не могу не вспомнить здесь одну смешную деталь: грязный тулуп Сережи издавал такое страшное зловоние, что вся публика, особенно дамы, демонстративно негодовали, не зная как избавиться от его присутствия. Мы же вначале, не понимали, почему публика нас сторонится и избегает, словно прокаженных. Один за другим, наши соседи вставали и удалялись в другой конец вагона, где оставались стоять, временами бросая в нашу сторону недружелюбные взгляды и возмущенно обмениваясь словами между собою по нашему адресу. Наконец, мы сами догадались, в чем дело, и Сережа вышел на площадку, где и оставался все время до прихода поезда в Новочеркасск.

Было 3 часа дня 23 января, когда мы достигли Новочеркасска. Сгорая от нетерпения скорее войти в курс событий, а также помыться, переодеться и принять мало-мальски приличный вид, мы, протиснувшись через пеструю толпу, заполнявшую столь хорошо мне знакомый Новочеркасский вокзал, наняли извозчика и поехали на Барочную улицу в партизанское общежитие. Так как, еще в поезде нас предупредили, что в городе острый жилищный кризис, все переполнено, в гостиницах мест давно нет и единственно, где мы можем найти для себя кровать — общежитие.

Глава 14

Начинало по-зимнему рано смеркаться, когда мы приехали в партизанское общежитие и через коменданта, бравого Войскового старшину, получили разрешение остаться в нем. Нам отвели кровати и зачислили на довольствие.

Тут же я столкнулся с весьма странным положением. Надо заметить, что при вступлении сюда, нам не было поставлено условия необходимости зачисления в какой-либо отряд, а позднее мы узнали, что часть из находившихся здесь офицеров, уже давно живут тут на полном гособеспечении, никем не тревожимые и совсем не помышляя о поступлении в воинские части. Гнилая ситуация.

Но, подавляющее большинство людей, наполнявших общежитие, составляла безусая и юная молодежь: кадеты, гимназисты, юнкера и студенты. Некоторые были уроженцы Донской области, другие бежали сюда со всех концов России, после долгих скитаний по лесам и глухим проселкам, воодушевляемые одним чувством — горячей любовью к Родине.

Совместная жизнь, примерно одинаковый возраст, одинаковый и юношеский порыв и в равной степени воинственный задор, сроднили их всех, составив одну крепкую и дружную семью.

Интересно то, что молодежь в политической обстановке разбиралась слабо (а сюда на Дон сбежала от большевиков вся палитра партий от монархистов до красных "меньшевиков"), события расценивала наивно, чисто по-детски, но наряду с этим, была готова каждую минуту отдать за Родину самое главное — жизнь и с таким неподдельным увлечением и удалью, чему мог только позавидовать всякий мужчина в более зрелом возрасте.

Комната-спальня, похожая скорей на коридор с довольно неопрятными стенами, была сплошь заставлена бесконечно длинными рядами коек. Здесь в хаотическом беспорядке валялись подушки, шинели, одеяла, сапоги, подсумки, ящики с патронами, винтовки, книги и бутылки. Среди партизан царило оживление. Разбившись на малые группы, каждый из них чем-то занимался.