Борьба незримая (Книга 2)

И все же северо-западники защитят Нарву, собрав последние силы не впустят красных в Эстонию.

54

– Drow poker, Чернецкой?

– Нет, благодарю. Погода не располагает к азарту.
– Женя брезгливо кивнул на слепое окошко, по стеклу которого тоскливо стекали струйки серой воды.

"Черт бы побрал эту Гатчину, эту дощатую будку у Харонова перевоза, переправу обратно, как будто из страны мертвых есть дорога назад".

– А я сяду с удовольствием.
– Семнадцатилетний корнет Рындин, сидевший напротив Жени за покрытым пестренькой клеенкой столом, усмехнулся.
– Спешить ведь, кажется, некуда?

– Послушайте, корнет!
– Поручик Юрасов передернул колоду карт.
– Вы всерьез полагаете, что вы тут - единственный, чей душевный покой смущают подобные мысли?

– Приношу свои извинения, господа.
– Рындин покраснел.

"Черт бы побрал эту Гатчину..."

– Господа, а сотворимте-ка разлюбезной.
– Молодой русоволосый военврач Хрущев, покопавшись в брошенном у печи вещевом мешке, вернулся к столу с фляжкой защитного цвета.
– Больно уж погода чахоточная.

– Глас медицины!
– засмеялся прапорщик Раневич. С ним Женя был короче, чем с другими офицерами полка - более всего благодаря чисто польской, при всей наружной общительности, несклонности Раневича к откровенным разговорам.
– Только вода в самоваре горячая.

– Остынет в стаканах.
– Юрасов, отложив карты, встряхнул стопку влипших друг в друга стаканчиков.
– Сколько нас? Четверо, за вычетом безупречного Чернецкого. Или оскоромитесь, подпоручик?

– Воды можно налить и мне.
– Женя лениво отодвинул миску с почти нетронутой вареной в мундире картошкой.
– Чертовски хочется мускатного винограду.

– От обычного откажетесь?

– Откажусь. Длинную бы такую, знаете, кисть черных ягод, подернутых голубоватой изморозью...

– Да у Вас предцинготные галлюцинации! Не валяли бы Вы дурака, Чернецкой! Прекрасное сало...

– Я исповедую иудаизм, - холодно пошутил Женя, поднимаясь из-за стола.
– Вы этого раньше за мной не примечали?

– Черт бы Вас побрал, Чернецкой, - фыркнул Рындин, - я чуть не пролил спирт! А если серьезно - почему?

– Мой опекун был чем-то вроде толстовца - с небольшими, впрочем, различиями.
– Женино лицо сделалось вдруг некрасивым.
– Так я и возрос гуманистом. Что самое забавное - себе подобных привык убивать в две недели. Впрочем, это скучная материя.

– Ай, как раз к столу!
– Громкий женский голос, гортанный и певучий, заставил всех офицеров одновременно обернуться к дверям.

– Вот это да!
– Взглянув на бесшумно проскользнувшую из сеней молодую женщину, Рындин восхищенно присвистнул.
– Скрасьте наше общество, сеньорита!

– Ай зовете?
– Вошедшая в ложной нерешительности остановилась, чуть качнувшись, на пороге. Уже только по тому простодушному бесстыдству, с которым она повела плечами, стряхивая с них намокшие грубые сизо-черные волосы, и окинула долгим взглядом находившихся в избе мужчин, можно было безошибочно определить ее принадлежность к тесно переплетенному с русской жизнью, но не вливающемуся в нее кочующему племени. Во взгляде широко посаженных черных глаз тлел тот никогда не исчезающий вызов - старее и сильнее человеческого, исходящий скорее от самки, чем от женщины, - вызов, характерный для взгляда цыганки.

– Просим... Черт возьми, да это ж Нина!
– перебивая сам себя, изумленно воскликнул Юрасов.
– Помнишь "Венецию"? Как ты нам с Зубовым певала "Пожар Московский"?

– Сергей!!
– радостно вскричала цыганка, расправляя намокшую цветастую шаль - словно оправляя птичьи крылья.
– Ай, смотрю знакомое лицо!

– Да садись же, Нина, выпьем за Питер! Рекомендую, господа: Нина лучшая во всем Петербурге исполнительница "Калитки". Нина, голубушка, какими судьбами?

– Ай по тебе соскучилась!
– Цыганка проворно взяла предложенный Хрущевым стакан. Черты ее лица, радостно просиявшие при виде накрытого стола, были грубо-выразительны: низкий неширокий лоб, большой рот, трепещущие крылья носа, невольно вызывающие на сравнение с норовистой лошадью. В наряде цыганки причудливо переплетались грошовые безделушки. Их было много - казалось, что ее молодое гибкое тело окутано позвякивающей сверкающей сетью.

– За Питер, господа!

– За цыганское пение! Эх, стаканы не бьются!

Нина, блестя приоткрывшимися в яркой улыбке зубами, чокнулась с офицерами. С неожиданным появлением этой женщины атмосфера застолья, в котором пятеро мужчин только что таили друг от друга одну и ту же невыносимую мысль, как по волшебству переменилась.

"Человеку надоедает страдать, - невольно подумал Женя, чокнувшийся, не обратив на себя внимания, простой водой.
– Каждый из тех, кто здесь, сейчас вполне способен застрелиться. А все же - все на несколько минут на самом деле забыли о том, что мы отступаем... Это не низость, просто иначе нельзя".

– Ай хорошо кутили, Сергей! А Зубов-граф где?

– Убит, Нина. Совсем недавно.

– Зубова-графа убили?
– воскликнула цыганка и, запустив пальцы в свои влажные волосы, запричитала нараспев, чуть покачиваясь в такт.
– Гадала я ему по руке - смеялся; говорила: "Торопись жить, Платон, ах молодым умрешь!" - смеялся, черную мою косу вокруг руки оборачивал: "Мне, Нина, дальше молодости и не надо. А как же я, Нина, умру?". Говорила ему: "Силен ты, Платон, как медведь. Десятерых придавишь, двадцатером насядут - от века собакам медведя брать..." - Цыганка затихла, продолжая еще покачиваться.

Некоторое время все молчали.

– Послушайте-ка, Юрасов, - прервал наконец молчание Хрущев, внимательно глядя на цыганку.
– Я слышал кое-что о гибели графа Зубова в Красной Горке.

– Это довольно странно: он ведь и впрямь кончил как медведь под собачьей сворой. Вас это не удивляет?

– Пожалуй что нет. Полно, Нина, выпей за упокой души раба Божьего Платона... За графа Зубова, господа!

– Эх, земля ему пухом!

– Чтоб собак собаки перегрызли!
– с угрозой произнесла Нина.
– Ай крупнее режь, красивый! Большому куску рот радуется.

– Цыганки часто угадывают смерть, - продолжал Юрасов, обращаясь к Хрущеву.
– А уж как это у них получается, один черт знает.

– "Цыганка гадала, за ручку брала", - негромко напел Рындин.
– А вот я в это не верю, не в обиду будь сказано.

– Всякий цыганку видел, да не всякого цыганка любила, - уплетая хлеб с салом, заявила Нина.
– А ты, безусый, еще девку не тискал. Не обижаюсь.

– Получили, корнет?

– Уничтожающим образом, - Рындин рассмеялся.
– А если серьезно, ну ладно, могу поверить, блюдо там повернется, стол ножкой стукнет, пусть! Но неграмотная женщина, которая только и умеет, что дуру-бабу на базаре напугать до полусмерти да обчистить, пока та городового не крикнула ("А не зевай!" - довольно вставила Нина, одновременно стреляя глазами и отдавая должное всему, что стояло на столе). И она связана с какими-то таинственными силами, которые дают ей видеть то, что недоступно образованным людям. Нонсенс.

– По-Вашему, охотник должен находить след вперед собаки.

– Я понимаю, ближе к природе, etc... Все равно, уж очень малоромантично выглядит в жизни эта Земфиро-Алековая лирика...

– Как правило, да, романтичного мало. Чаще цыгане действительно производят довольно жалкое впечатление, а их фокусы бьют скорее на невежество, чем на потусторонние силы. Вообще эта экзотика ближе к уголовщине, чем к мистике. Однако ж у нас в семье есть в хронике история одного довольно романтического предсказания, - задумчиво проговорил Раневич.
– И достоверная. А предсказание нашей гостьи графу тоже впечатляет. Как увязать эти две стороны, я не знаю.