Борьба с членсом

— "Лолита"? — насмешливо спросил Коля, теребя свою выпуклую родинку за ухом.

— Да! Да! Там по-настоящему, по-русски, по-христиански, любовь, он так пишет…

— Ей же тринадцать лет! — с издевкой сказал Коля.

— Ну и что? Какая разница? Важно чувство, красота. "Красота весь мир спасет" — так ведь, кажется, говорится, не помню, кто сказал… А уксус есть? Плохо отбивается…

— Ты себе колол уже эту солому? — спросил Арсен.

— Нет, но мне Аркадий рассказывал… Через этого человека мне в тюрьму шла… Неплохое было сено…

— Дай уксус, Коля, — попросил Арсен.

Коля встал, открыл створку шкафа и достал бутылочку с уксусом. Арсен открыл ее и ливанул уксусу в миску. Потом, через некоторое время, он отставил миску, оторвал кусочек ваты, скомкал его, бросил в грязно-буро-зеленую жидкость, приставил к вате шприц и стал вбирать эту жидкость внутрь шприца, фильтруя от маслянистого ее выпавшего осадка. Коля тут же подставил ему новую чистую миску, меньшего размера.

— "Лолиту" я не читала, — вдруг произнесла Инесса Шкляр, сидящая на диванчике, — но креститься не хочу. Как-нибудь, потом.

— Потом может быть уже поздно! — воскликнул Армен.

— Сейчас будем на корку сажать, — удовлетворенно проговорил Арсен, вливая светло-коричневую жидкость из шприца в чистую миску. — Цвет, вроде, хороший.

— Я тебе говорил, что все отобьется! — сказал Армен. — А креститься лучше сразу. А то, не дай Бог, чего случится, а ты — не крещен. И все.

— Кто знает, — улыбнулась Шкляр.

— Как, кто знает?… Я знаю, в Библии написано… Есть такая картина… не помню кого… Там это… Мадонна…

— Певица Мадонна? — спросил Коля.

— Да какая певица!.. С младенцем! Мадонна! Там это… Бог отец, сын… Мадонна… Не помню.

— Ну и что? — сказал Коля.

— Как, ну и что! А чего тебе еще надо?

Арсен держал миску тряпкой и вертел ее туда-сюда, словно повар, приготавливающий яичницу. Жидкость выпаривалась, шипя, и ее цвет становился все темнее и темнее, приближаясь к шоколадно-загорелому пигменту кожи мулата. От нее исходил чарующий, сладкий запах, похожий на грезы о пряном, пьянящем Востоке, или на поцелуй истинной любви; светло-рыжие пузырьки лопались на ее поверхности, источая еле заметный, призрачный пар, и слегка пахло уксусом, который был словно подосновой этой мягкой, воздушной сладости, образуя вместе с ней неповторимый, обещающий, чудесный, грядущий, наркотический райбукет. Арсен дунул на миску и вновь снял ее с плиты.

— Ну что, теперь ангидрировать… — радостно промолвил он, беря вою сумочку и доставая оттуда маленький пузыречек с небольшим количеством прозрачной влаги. — Я посадил на корку!

Дверь открылась, вошел Жора с трогательно-нежным выражением лица. Он медленно подошел к Инессе, наклонился и поцеловал ее в щеку у носа.

— Я так виноват перед тобой… Я подумал… Извини… Я был не прав… Не прав…

— Ну что ты, — ласково сказала Инесса, гладя Жору по голове и шее, — это я не права, я тебе говорила…

— Это я тебе говорил…

— Да брось, брось…

Жора наклонил голову и впился в Инессины губы, раздвигая их мокрым языком. Шкляр раскрыла рот, выдвигая свой язык навстречу. Они принялись целоваться, страстно сжимая друг друга пальцами рук. Тут же все заволокло едчайшим, кислотным, каким-то сверх-уксусным слезоточивым запахом, выдержать который было почти невозможно. Жора отпрянул, закрыв лицо рукой.

Инесса закашляля, отвернувшись.

— Уже почти все, — выдавил из себя Жора и принялся усиленно тереть глаза. — Это — уксусный ангидрид, он так пааааахнет… Ничего, сейчас…

— Инвините, не рассчитал, как раз в самый момент, — вежливо сказал Арсен, закрывая миску крышкой.

— Ничего, — откашливаясь, проговорила Шкляр.

Арсен раскрыл плиту, перевернул миску и стал осторожно держать ее над синим газовым огнем. Потом он поднес миску к своему носу, внимательно понюхал ее и повернулся к Армену.

— Вроде не пахнет, а?

Армен подошел, склонился над миской, понюхал.

— Нормально, на сколько будешь разводить?

— На двенадцать… Нам — по три, им — по два…

— А ей не много?

— Ну, полтора…

— Два! — вдруг воскликнула Шкляр. — Два! — Сейчас попробую, скажу, — отрезал Арсен. — Жора, у тебя

есть баян?

— Есть, — ответил Жора.

— Вот и уколешь ее.

Жора влюбленно посмотрел на Шкляр, погладил ее и сел рядом.

— Ты хочешь, ты хочешь это вещество, любовь?

— Конечно, — сказала Инесса, прижимаясь к Жоре, — мы с тобой заторчим, пойдем гулять, смотреть на Луну, мечтать о чудесах, искать рай. Ведь это же приятно, приятно?…

— Приятно, — согласился Жора, — приятно.

Арсен из шприца облил миску двенадцатью кубами кипяченой воды. Повертев миску, он взял спичку и стал соскребать все то, что пристало к ее дну, чтобы оно растворилось в воде. Затем он отщипнул небольшой кусочек ваты и накрутил его на шприцевую иголку. И выбрал себе три куба светло-коричневой прозрачной жидкости.

— Ну, сейчас, — сказал он, расстегивая рукав своей шелковой цветной рубашки и обнажая щуплую руку с темно-синими, исколотыми дорогами вен. По-деловому осмотрев руку, он наметил место и сказал:

— Коля, перетяни мне…

Коля взял кухонное полотенце и обернул его вокруг руки Арсена, затягивая. Арсен поднял шприц наперевес, словно дротик, и вонзил его прямо в дряблый синяк у локтевого сгиба. Он ловко выдвинул немножко поршень на себя; красный узор лениво возник внутри шприца.

— Отпускай!..

Коля забрал полотенце, Арсен ввел себе содержимое и вытащил шприц.

Он откинулся назад; несколько секунд он сидел с порозовевшим лицом, ничего не говоря. Потом приподнялся, улыбнулся и застегнул рукав.

— Ништяк. Приход был, кажется, снимает…

Тут же началась суета; замелькали какие-то иглы, шприцы, куски ваты, кровавые капли. Инесса Шкляр сказала Жоре:

— Ну давай же, мне первой!

— Да?… — растерянно переспросил Жора.

— Ей… полтора… хватит… — медленно произнес развалившийся на диванчике счастливый Арсен.

— Да? — опять сказал Жора.

— Ну давай же, давай!

Инесса Шкляр выставила вперед свою изящную загорелую руку и перетянула ее ремешком от сумочки. Жора наклонился со шприцом.