Борьба за Краков (При короле Локотке)

— Пусть расплачиваются виновные и изменники, а не ваша милость, — сказал Ястшембец, — и прежде всего войт, который здесь всему виною. Он и должен поплатиться жизнью.

Князь на это ничего не ответил. Он подумал немного и сказал:

— Расскажите князю Владиславу, как я вас принял, и передайте ему от меня, что я не хотел завоевывать его землю. Мне ее предлагали, — а я поверил недобрым людям. Вот и вся моя вина.

— Милостивый государь, — горячо возразил аббат, — вины в том нету никакой! Виновен не тот, кто верит, а тот, кто обманывает.

Князь Болеслав заметно повеселел, придя к определенному решению, и между ним и посланными завязались беседы в более дружелюбном тоне. Старый Жегота, а за ним и другие подошли к нему ближе, превознося его за его миролюбие и выказывая ему свое уважение и почтение. Все были довольны, что дело кончилось гораздо лучше, чем можно было ожидать. У всех прояснились лица.

Жегота и Ратульд, имевшие специальное поручение от князя, отошли с князем Болеславом в сторону и тихо обсуждали вместе с ним условия договора, о котором вслух не говорили.

Никто не знал, какие они обещания давали от имени Локотка, но вся шляхта единогласно ручалась, что условия эти будут выполнены.

В то время как в верхней горнице войтова дома спокойно решались судьбы не только столицы, но и всех польских земель, войт Альберт ждал внизу, оставленный всеми, мучимый сомнениями, зная наверное, что его не простит ни князь Болеслав, которого он поставил в такое тяжелое положение, ни Локоток, которому он изменил. Он думал только о том, как бы уйти живым и сохранить свои богатства.

Нервно расхаживая взад и вперед по своей полутемной горнице, он рвал на себе одежду и стонал от боли. Иногда он останавливался и прислушивался к голосам, доносившимся до него из полуоткрытых дверей наверху, стараясь отгадать, что решит Силезец, на чем придут к соглашению и с чем уедут княжеские послы.

— Он постыдится уступить и уйти отсюда, — говорил он сам себе, — все-таки он князь и не позволит выгнать себя… Он должен будет вести войну, а во время войны и мы, и Краков будем ему нужны!

Так рассуждал он в утешение себе, но и сам не верил в такой исход дела, и тревога, и сомнения все сильнее овладевали его душой.

Часы, проведенные им в этой муке и неизвестности, показались ему бесконечными, но чем дольше длилось совещание, тем больше старался он уверить себя, что война неизбежна.

Так, переходя от отчаяния к надежде, Альберт пришел наконец к решению выйти отсюда и самому узнать о своей судьбе, намереваясь в случае ухода Болеслава бежать в Чехию к Босковичам и обдумывая только, каким способом забрать с собой накопленные богатства, когда наверху вдруг послышался какой-то шум, шарканье ног по полу и громкие возгласы: было похоже на то, что гости прощались с князем.

Вскоре после этого гости начали спускаться с лестницы, стуча сапогами, теснясь и громко разговаривая.

Уже первые фразы, долетевшие до него, не оставляли сомнения: в них слышалась радость и торжество победы!

Альберт закрыл лицо руками.

Но прежде чем он успел прийти в себя, дверь с шумом растворилась.

Вбежал Фульд с тремя вооруженными слугами.

Начальник войск, еще вчера дружески расположенный к войту, сегодня был совсем другим человеком. Он вошел с нахмуренными бровями и сухо сказал:

— Князь приказал взять вас и отвести в тюрьму.

После всего, что пришлось Альберту пережить за это время, приговор этот уже не произвел на него впечатления. Фульд, не прибавив ни слова больше, сделал знак слугам и повернулся к дверям.

Послы возвращались к шляхте, оставшейся на рынке. Когда они выходили из дома войта, огромная толпа поджидала их у ворот, желая узнать, с чем они возвращаются.

Более смелые задавали им вопросы, но никто из них ни с кем не вступил в беседу; за них говорили довольные лица и веселый блеск глаз.

Толпа понемногу разбрелась по городу.

Между тем к рыцарям, оставшимся на рынке, особенно к краковским, подходили их знакомые мещане и вступали с ними в разговор. Некоторые пробовали осторожно побранить прежних руководителей, но шляхта не поддерживала этих речей.

Возвращавшиеся от князя тоже вслух ничего не говорили, они шептались между собой или объяснялись знаками.

Но вот раздался клич:

— Садиться на коней!

Жегота, не успев даже сойти со своего, повернулся и поехал впереди всех, за ним двинулись и остальные…

Город остался, как бы сраженный страшным ударом. Немцы чуяли, что настал час расплаты. С жестами отчаянья они бежали к своим домам, женщины охали и громко плакали. Никто еще ничего не знал, но страшное предчувствие тревожило всех.

В ратуше, в главной горнице находились только войты. Герман Ратиборский, завидев возвращающихся послов, побежал разузнать, чем кончилось дело. На лестнице он встретил писаря Готфрида, бледного, трясущегося со страха, и от него узнал, что войт Альберт взят под стражу.

Слова эти поразили его, как удар грома.

Войт взят под стражу! Это был приговор всему городу.

Он был отдан на месть и разгром Локотку.

Почти в эту же минуту на улицах послышались звуки труб.

Это силезцы созывали друг друга. Конные посланные от князя объезжали все улицы и закоулки, крича и сзывая людей, как будто неприятель был уж близко.

Странное зрелище представлял город. Уже несколько дней перед тем в нем чувствовалась какая-то тревога, раздвоенность и неуверенность в завтрашнем дне… Теперь, словно кто-то кликнул клич, — все бегали, торопились куда-то с одной мыслью о спасении, но и сами не знали, в чем было спасение. Силезцы собрались толпами и, предчувствуя скорый отъезд, хватали все, что попадалось под руку; мещане оберегали свое добро, стараясь не производить большого шума, чтобы не подвергнуться грабежу и насилию. Все запирались по своим углам, более трусливые хватали драгоценности и деньги, ища безопасного места, где бы можно было их спрятать. Соседи сходились вместе, советовались, что делать дальше и как лучше защищаться общими силами…

Весь город знал уже об аресте Альберта, и никто из его приятелей не мог быть уверенным в своей безопасности. Все хотели бежать, но окрестности были полны отрядами Локотка. Силезцы тоже грабили по дорогам, да и разбойников было повсюду немало. Никто не знал, что делать и где укрыться.

Среди глухого уличного шума раздавался иногда стук захлопываемых ворот и лязг задвигаемых железных засовов. Испуганные люди бежали в монастыри и в костелы в поисках пристанища и защиты. Те, что составляли раньше партию Альберта и Германа, собрались в одном из каменных домов на рынке и, проклиная Опольского, ругая Альберта, не предвидевшего такого страшного конца, совещались о собственной судьбе.