Борьба за мир

— Не надо шуметь: хорошее дело никогда не шумит, оно идет упорно. Вот за это я вас обоих и люблю… Вот за это… И вы молодцы…

Николай Кораблев опустил глаза, подумал: «А ведь он хороший. Зря я на него так», — и проговорил:

— Есть такая замечательная поговорка: «Не будь настолько кислым, чтобы на тебя не плюнули, но не будь и настолько сладким, чтобы тебя не скушали». Мы с Иваном Ивановичем живем по этой поговорке.

— И это хорошо! — подхватил инженер Александров. — А на ветер не стоит обращать внимания: он и по дороге носится и в трубе воет…

Едренкин, поняв, что последнее произнесено по его адресу, решительно сказал:

— Да. Но все это американизм. И во всей стройке нет русского духа.

Тут вдруг рассвирепел Николай Кораблев.

— Какого черта ты болтаешь о русском духе? Что ты в нем понимаешь? В тебе самом и капли русского нет. Капли! Пылинки!

— Э-э-э!.. — протянул было Едренкин, намереваясь что-то сказать, но из-за угла выскочил чернявенький человек. Рукой — тощенькой, маленькой и сморщенной — он поманил к себе Едренкина. Едренкин сразу кинулся к нему, крича: — А я-то вас искал!

— Ну и ершистые вы оба, — чуть погодя сказал Александров.

— Да уж не дадим себе на ногу встать. А это такой нахал: тебе на ногу встанет да еще милиционера позовет. — Николай Кораблев весело подмигнул Ивану Ивановичу: — Зубастые мы, верно, Иван Иванович?

7

Здание электростанции, куда они направились, было уже выведено под крышу, хотя леса еще не успели снять. Тут, как и всюду, все прибрано — ни лишней доски, ни лишнего кирпича, даже дорожки и те посыпаны желтым песком.

Николай Кораблев сердито сказал:

— Ну, это уж лишнее, Иван Иванович, дорожки-то песком. Как у канарейки в клетке.

— Лишнее? Чистота никогда лишней не бывает: никто на такую дорожку не осмелится бросить бревно или доску, а на грязную набросают и будут через этот хлам лазить, чертыхаться.

Около здания работал экскаватор, готовя место для котла второй очереди. Он работал легко, налаженно, отфыркиваясь, то и дело выбрасывая из своей пасти огромные груды земли в грузовые машины. Поблизости люди готовили леса для опалубки, закладывая арматуру, заливая ее цементом. Все работали налаженно, но, как всегда на заре, чуть вяло. Увидав Николая Кораблева, Ивана Ивановича и еще неизвестного им человека, рабочие разом ожили.

— С добрым утречком, товарищи, — поздоровался Николай Кораблев и, оглянувшись, увидел на лесах Коронова, недавно по собственному желанию переведенного с лесозаготовок на опалубку. — Как бригада? Подходявы ли людишки? — употребил он любимое слово Коронова.

— Подходявы. Подходявы, Николай Степанович, — ответил тот. — Шуруют ладно.

— Кто это? — заинтересовался Александров.

— Наш. Уральский, — с гордостью ответил Иван Иванович.

— Очень интересный. Очень, — заговорил и Николай Кораблев, уже мило посматривая на Александрова, раскаиваясь в своем неприязненном чувстве, которое у него появилось было к нему, и видя теперь в Александрове только все хорошее. — Очень интересный человек, — и еще проще добавил: — Ну вот, Степан Николаевич… так ведь, кажется, ваше имя и отчество? Так вот, Степан Николаевич, это работают люди-строители, то есть люди в нашей системе, а теперь давайте посмотрим тех, кто работает в системе завода. Посмотрите. У вас глаз острый и опытный, чему я очень рад…

Здание, где монтировался котел мощностью на сто тысяч киловатт, было высотой метров на шестьдесят. Тут работала бригада Ахметдинова. Люди разбросались всюду — одни подтягивали огромные стальные балки, другие, забравшись на самую высоту, прицепясь, как пауки, занимались электросваркой, третьи клепали рубашку котла, а вон на высоте шестидесяти метров, почти под самой крышей, появился Ахметдинов. Он пробежал по балке.

— Ух ты, какой бесстрашный, — проговорил Иван Иванович, задирая голову. — Смотрите-ка, опять бежит. Зачем это ему так?

Рабочий, находящийся тут же, неподалеку от них, сказал:

— Это наш бригадир, Ахметдинов. Он у нас как кошка. Впрочем, головой куда умнее ног своих. Молодец, честное же словушко.

— А вы с ним давно работаете? — спросил Иван Иванович.

— С самого того дня, как война случилась. Мы уральские. Из Златоуста. Ух, который мы уже котел монтируем, как орехи грызем, — и, сказав «орехи», рабочий икнул, как бы чем-то подавясь, затем погладил рукой горло, потом грудь и, бледнея, проговорил: — Есть хочется… Вот ведь как хочется, — и, еще более бледнея, не желая этого, жалко улыбаясь, присел на пол, бормоча: — Вот ведь сила-то какая в ей — в голодухе, — и так заикал, как будто из него вытягивали все внутренности.

— Эй!’ Кто там есть! — позвал Иван Иванович, кидаясь к нему.

Откуда-то со стороны выскочил Петр Завитухин. Как бы радуясь тому, что случилось, он закричал на всю котельную:

— Во! Во! Лошадь не покорми — и та взбесится! Во!

Рабочие-монтажники ссыпались со всех сторон, сами такие же бледные, изможденные, сурово посматривая на своего товарища… И кто-то из них сказал:

— Ну, Сергей, опять заикал. Ты продержись малость. На всех на нас позор наводишь. Не ты один с пустыми кишками.

А Петр Завитухин, налезая на Николая Кораблева, вытянув губы, пожевывая ими и держа в руке тяжелый молоток, выпалил:

— Что? Сами-то, поди-ка, жарено-парено жрете? А-а-а? Не слышите, лошадь, говорю, не покорми — и та взбесится.

— Ну! Ну! — вдруг закричали на него рабочие-монтажники. — Мы не лошади. Эй! Ты! Пустое-то не мели.

Сверху сбежал Ахметдинов. Идя к Николаю Кораблеву, он скособочился, выставив вперед квадратное плечо так, как будто собирался пойти в бой.

— Здравствуйте, — неожиданно мягко заговорил он. — Здравствуйте. Помогайте нам, пожалуйста. Ребята мои такие — все могут. Да-а. В Сибири мы монтаж строили. Ой, как строили. Весело. А тут — кушать нет, спать нет. День покушал, два не покушал. Воздух глотай, как лягушка. Да-а? — и болезненно засмеялся.

Все три инженера переглянулись.

Николай Кораблев, обращаясь к Ивану Ивановичу, сказал:

— Нам надо от Рукавишникова забрать монтаж.

— Ну вот еще! Монтаж котла отобрать, потом придется нам и станки расставлять, моторы выпускать, а Рукавишников снова демагогию будет разводить, как сегодня. — Иван Иванович гневно посмотрел на Кораблева. — Милостивый вы уж очень.

— Вы подумайте, Иван Иванович, к сроку котел не будет смонтирован, и мы с вами останемся без электроэнергии, так что уж лучше Рукавишников с демагогией, а мы с электроэнергией.

— Разве мы плохой народ? Да-а? Иван Иванович. Разве мы забыли, как надо работать? Да-а? Иван Иванович. — Ахметдинов говорил, и сильные пальцы на его руках дрожали. — Почему ваши рабочие кушают, наши не кушают? Кто дал такое распоряжение? Никто не дал такое распоряжение.

Совсем в стороне от них стоял человек. Шея у него была закутана пестрыми тряпками, на руках вместо варежек порванные чулки, на ногах стоптанные валенки. Он стоял чуть в стороне, стыдясь подойти к инженерам. Первый на него обратил внимание Александров. Он долго всматривался в него, и человек под его взглядом все горбился. Александров, обращаясь к Ахметдинову, тихо проговорил: