Борель. Золото (сборник)

— Видишь, жилы здесь переплелись не разбери-попало. Две пошли вон куда, а самая богатая, золотоносная, нырнула вниз. Здесь золото попадается по таракану, а другой раз и в тонне грамма не найдешь. Вот подгоним этот забой на несколько метров, и, видно, придется мастачить второй этаж. Только об одном хочу упредить тебя. Баловаться я в своей шахте не допущаю. Знаешь, у нас есть и такие ухачи, которые за голенищами и в карманах выносят руду наверх. Смотри, тебе я верю, а ежели што замечу — не пеняй, дружок…

— Я знаю, дядя Нил, — смутился Костя. — Сам из-за этого ушел от Алданца…

— Во, во! Так чтобы и здесь по чести. Теперь мы не у хозяина работаем, ты это раскумекай и не допущай охулки на свою шахту. А теперь давай учись.

Костя взял кайлу и, расставив ноги, замахнулся.

— Стоп! — задержал его Бутов. — Подбирай сначала канавкой вниз и таким манером иди кверху. Старайся, чтобы у тебя пласт летел наоткол. Подрезай и тюкай.

Старый шахтер искусно продолбил по низу забоя борозду и начал кайлить вертикально. Желтый сланец, перемешанный с серым кварцем, засверкал искрами, посыпался, зашуршал у Кости под ногами.

— Посторонись! — загремел сзади откатчик.

— Понял, — уверенно оказал Костя.

— Понял и — в час добрый.

Гордый сознанием своего мастерства и сметкой ученика, Бутов тряхнул кудлатой бородой.

— На эти вот трещинки тоже поглядывай, они легче отслоняют породу… Меньше пару отдашь…

Через несколько минут Костя сбросил полушубок. Намокшая рубаха липла к плечам. Изредка он посматривал на Бутова, стараясь подражать старому забойщику.

Но у Нила все время росла куча породы, а Костю подгонял молодой парень-откатчик, которого звали Кудряшом.

— Долби, долби, — торопил он, похрустывая лопатой. Кайла тяжелела в руках Кости, меткие и уверенные сначала удары теперь слабели. Он торопился и бил бестолково.

Бутов коротко бросал замечания:

— Снорови, снорови, парень!

— Куда кайлу загоняешь!

— Подрежь и руби так, чтобы за каждым разом отлетал шматок.

…Из шахты вышли по лестнице. В глазах у Кости темнело, плечи и руки тянуло вниз, будто за кожу налили свинца. Но он храбрился, гордый тем, что работает теперь в забое, главное, с Бутовым. В новом звании ему хотелось показаться всему Улентую.

— Ну и конище, — говорил он о Ниле, шагая рядом с откатчиком. — Будто чуть шевелится, а как тюкнет, так и есть.

— Забойщик с гвоздя, — вторил Кудряш. — С таким охота и работать.

— И я малость наторел, ведь ты меня только до обеда загонял, а после я не шибко поддавался, — хвастался Костя.

Кудряш на ходу обметал рукавицей стоптанные, еще деревенские бродни и белесыми глазами посматривал на нового забойщика.

Оба были плечистые, крепко увязанные в кости.

— Ты из деревни, Костюха?

— Ага… из Макруши… Но забыл ее…

— Чуть не земляк. А я из Лохматого Ключа.

— Домашность есть?

— Была одна лошаденка и ту на дорогу загнал. К хозяйству меня сызмальства не тянуло. Я хочу заработать денег и на учебу податься. Меня к этому давно поманивает. Еще отец покойник писарем прозвал.

— Ты хороший мужик, — весело сказал Костя, положив руку на ядреные крыльца Кудряша. — Будем работать вместе.

— Будем, — улыбнулся откатчик.

5

Из стволов шахт шумно выходила дневная смена. Навстречу ей дружно шагала ночная. Люди смешивались, были неразличимы в сумерках. Освободившиеся окружили инженера Антропова и Гирлана. Шахтеры поднимали головы вверх на третье звено стропил, седлом накрывающих разрез бремсберга. Наверху, обняв ногами бревно, громоздился Морозов. Ловкими ударами он загонял в петлю концы стропилин. Получались заячьи уши.

— Вот оно што обозначает! — самодовольно крикнул орловец, сползая на животе вниз. Морозов подошел к Гирлану и смешно скорчил рожу.

— А вы говорите в Америке… или как ее там… По вашей укаэке мы прорюхались бы до конца четвертой пятилетки, а по нашему планту через две недели — крыша. Вот завтра начнем на эти ребра заваливать плашняк и слизнем все, как сусло.

— Молодец, молодец, — похвалил Антропов.

Гирлан презрительно улыбнулся и направился к поселку.

Бутов подтолкнул орловца локтем:

— Так, так, товарищ. Ты, видать, не только драться умеешь. Понимай, понимай, как надо работать. — И Морозов понял его. Закинув на плечо топор, плотник высоко поднял голову и рядом с Антроповым пошел к поселку.

— Зачем этого кота здесь держат? — кивнул он вслед уходящему Гирлану.

— А кто же будет разъезжать в мягких вагонах и получать валюту? — пошутил Бутов и лукаво глянул на Антропова. — Дай ему квартирку в пять комнат с ванной, а он шляется, как гулевой конь.

— И верно, — подхватили другие.

— Что-то из построек у него ничего не растет.

— И расти не будет. Вон фабрику вороны обсиживают.

Антропов молчал, хотя и понимал, что рабочие вызывают его на разговор.

Обязанностей Гирлана никто по-настоящему не знал. Он числился служащим треста в должности специалиста по установке заграничных машин. В ведении иностранного специалиста находилось три рудника. На каждом из них он говорил по-разному, выдавая себя за инженера, рационализатора, специалиста по постройке обогатительных фабрик и эфельных заводов.

…Надежда Васильевна еще с вечера приказала прислуге приготовить обед на шесть приборов. На окна были повешены свежие занавески, а на столах появились хрустальные вазы с восковыми розами. Вещи эти, в том числе фарфоровая посуда, хранились издавна и извлекались из сундука только в особых случаях в именинные дни.

Были годы, когда Виктор Сергеевич с гордостью смотрел на Наденьку, ее глазами расценивал людей и вещи. Но сегодня он остановился на пороге столовой и недовольно поморщился. Чрезмерные заботы о Гирлане бросались в глаза, усиливали подозрение. В жизни их усиливалась трещина. Надежда Васильевна прошла перед ним в белом шумящем платье. От голубого абажура на нарядный стол падал облачный свет.

Инженер ощутил гадливое чувство. Оно подсказывало, что все это сделано не для него. Что от него здесь вообще скрывают, его терпят, как нечто чужое, но доходное. До появления Гирлана Наденька мало заботилась о нарядах, даже опустилась в этом отношении. Знакомые намекали Виктору Сергеевичу на ее неряшливость, на скрытую болезнь и прочее.

Инженер снял рабочую тужурку и подошел к умывальнику. Прислуга, кряхтя, вынимала из печи огромный пирог, обливалась потом.

— Паша, дай воды… Что это за праздник у нас?