Борис Годунов
Шрифт:
Рассматривая феномен Лжедмитриады, историк Церкви А. В. Карташев написал: «Монолит законного царелюбия оказался надтреснутым. Борис воспринимался как Царь неподлинный, не прирождённый. Миф “прирождённого” Царя оказался сильнее Царя искусственного, то есть выбранного. Не помогали ни Церковь, ни миропомазание. Миф прирождённости умножался ещё на романтику о дитяти, чудесно спасшемся от грозившего ему мученичества. Так миф и реальность в психике масс поменялись своими местами. Таким образом, высший идеалистический инстинкт явился каналом, по которому потекла вода низших, корыстных, грабительских вожделений.
При господстве секулярного, внецерковного сознания признать и понять не только правоту, но всего лишь историческую обусловленность метафизического
Поэтому «чудо спасения Царевича Дмитрия » могло иметь место в представлениях людей той эпохи как подлинное событие именно потому, что это чудо. Феномен чуда не объяснятся, а только с благодарностью принимается как проявление Воли Божией. В вышеприведенной цитации очень тонко подмечено — «убиение невинного дитяти» и его чудесное спасение, — подобная смысловая композиция производила сильное эмоциональное воздействие на православных людей, хотя такие определения, как «миф» и «романтика», в данном случае не представляются удачными.
В русском историко-духовном контексте «невинно убиенные», особенно малого возраста, не замаравшие душу земными грехами, всегда пользовались особым почитанием. На Руси даже сложился особый чин прославления таковых мучеников — страстотерпцы. Нелишне напомнить, что первыми русскими святыми стали невинно убиенные в 1015 году юные сыновья Святого Великого князя Киевского Владимира Святославовича — Борис и Глеб, в крещении Роман и Давид, общецерковное почитание которых началось уже вскоре после убиения...
Лжедмитрий очень домогался признания себя в качестве законного правителя именно со стороны Патриарха Иова. Ему обещались чуть не все блага земные, если он это сделает. Святейший был непреклонен: «Царь Димитрий Иоаннович — самозванец и еретик». Казалось бы, если он был таким «нерешительным» и таким «бесхарактерным», как его нередко изображают, то пойди он на сделку с самозванцем, сиречь — на сделку с совестью, и живи себе мирно, наслаждайся земными благами.
Но дело в том, что «блага земные» для Иова ничего не значили; он дорожил только дарами небесными, неукоснительно блюл чистоту патриаршего сана. Он безоговорочно отверг все попытки принять ложь и измену, явив свою великую самоотверженность и силу воли несказанную. Фактически его жизнь после свержения Царя Фёдора висела, что называется, на волоске. В день гибели Царя Фёдора II Святейший воочию увидел лик смерти, но силы духа не потерял.
10 июня 1605 года, когда убиты были Царь Фёдор Борисович и Царица Мария Григорьевна, как свидетельствовал позже сам Иов, «с оружием и дрекольями » толпа приспешников Лжедмитрия вторглась в соборную церковь Пресвятой Богородицы, где он священнодействовал, и, не дав ему кончить литургии, вытолкала его из алтаря! Святитель сам снял с себя панагию, которой некогда благословил его Вселенский Патриарх, положил её перед иконой Владимирской Божией Матери, опустился на колени и произнес незабвенные слова: «О Пречистая Владычица Богородица! Сия панагия и сан святительский возложены на меня, недостойного в Твоём храме, у Твоего чудотворного образа, и я, грешный, 19 лет правил слово Истины, хранил целостность Православия, ныне же по грехам нашим, как видим, на православную веру наступает еретическая. Молим Тебя, Пречистая, спаси и утверди молитвами Твоими Православие.
Толпа мятежников впала в неистовство. Несчастные соборные клирики метались, увещевали
вторгшихся не богохульничать; некоторые из богомольцев рыдали. Однако глумление над Святителем продолжалось. С него сорвали патриаршее облачение, били, толкали, таскали за волосы. В разодранном простом монашеском одеянии Патриарха выволокли из храма; на площади бросили согбенного старика на землю, пинали ногами. Полуживого Святителя затем погрузили на простую телегу и велели вести в Старицу, куда он прибыл в таком состоянии, что братия Успенского монастыря во главе с игуменом Дионисием не чаяла, выживет ли. Однако Святейший выжил. Невольно возникает предположение, что невидимая «рука Провидения» спасла Патриарха от смерти, чтобы Святитель ещё сказал своё святое слово. И он его скажет — незадолго до своей кончины.Вся описанная сцена вызывает не столько возмущение, сколько оторопь. Казалось, что оживают исторические хроники, повествующие о захвате греческих городов безбожными турками-агарянами, когда творились жесточайшие преступления против православных. Однако описанное происходило на Русской земле, в городе Москве, в столице Третьего Рима, в главном соборе Православной Церкви, творилось русскими, православными людьми! Немыслимо, непредставимо...
В этой связи надо особо обозначить один сущностный момент. Преданность Иова Годуновым нельзя трактовать как преданность исключительно конкретным людям, вызывавшим личное расположение Первопатриарха. Все было значительно масштабнее и выше. Он был предан не лицам, а высокому устремлению — Русской Идее, то есть Православию. Святейший не знал документов, ставших достоянием позже, о закулисных махинациях Католицизма со своим «протеже» и марионеткой Лжедмитрием, о деньгах, которые ему платили ненавистники Православия. Не знал Святитель и об обещаниях, который, как говорится в одном документе, самозванец, укравший «имя Царевича Димитрия », давал польским магнатам, что он вёл переписку с римскими папами Климентом VIII (1592–1605) и Павлом V (1605–1621), обязуясь привести Русь «под длань кафедры Святого Петра ». Закулисные подробности выплывут на свет Божий после смерти Лжедмитрия.
Подобных документов и свидетельств у Патриарха Иова на руках не было. Но он душой чувствовал, он зрил своим «оком духовным», что на Русь надвигается беда, что козни антихристовы ведут проходимцев завладеть Святой Русью, сокрушить Веру Православную, без которой не бывать Руси. Потому он в своём завещании в 1604 году заповедовал и Борису Годунову, и его сыну Фёдору «блюдите вовеки неизменную и неколебимую православную нашу чистую, непорочную и пречестнейшую христианскую веру греческого закона, которая, как солнце, сияет в области вашего великого скипетродержавия»**.
После гибели Годуновых и свержения Патриарха Третий Рим обезглавился. И сделали это не захватчики, не чужеродные пришельцы, какие-нибудь безбожные aгapянe,®^ а сами русские, называвшие себя православными. Они не верили ни словам Святого Первопатриарха, ни уложениям, ни соборным грамотам, ни бывшим клятвам. Они поверили слухам и разного рода проходимцам, группировавшимся вокруг «царя Димитрия Ивановича». Они приняли желаемое, но нереальное — воцарение на Земле Русской Правды и Добра в облике Лжедмитрия — за подлинное и спасительное. Ложь затмила глаза многим, очень многим, а не только группе самодовольных бояр, некоторые из которых прекрасно понимали, что это большая политическая игра, и не более. И данный факт ещё печальней, чем дикое неведение беснующейся толпы.
Можно уверенно констатировать: русские люди в 1605 году попыталась совершить первый раз в своей истории акт национально-государственного самоубийства. Хотя попытка эта и не удалась, Русь выжила, но последствия того «суицида» залечивала многие годы. К величайшему прискорбию, первая попытка не оказалась последней. Прошло немногим более трёхсот лет, и последовал новый, теперь уже эпохальный национально-духовный суицидальный ужас, когда в 1917 году Россия отреклась и от законного Царя и от Веры Православной, отреклась от самой себя...