Бородинское пробуждение

Послышалась гитара, и тихий мужской голос запел:

– Ночка темная, ты осенняя,Моя ноченька, ты последняя…

Кто-то тоже не спал, кто-то прощался с Москвой и, может, думал о времени.

На Знаменке я окончательно узнал город и повернул направо. Листов, против ожидания, оказался дома, и он не спал. Он явно обрадовался моему позднему визиту.

– Куда вы пропали? Ну что, завтра в армию? Хотите ужинать? Сейчас сами чего-нибудь поищем, Никодимыча я отпустил к родичам в Замоскворечье.

– А я за вас беспокоился, – сказал я Листову. – К вечеру заезжал, но никого не застал дома.

– Ах, да, – сказал Листов. – Меня вызывал Ростопчин и все расспрашивал, как да что, все больше о вас. Конечно, пришлось рассказать, как было. Почему я на старую дорогу повернул, зачем ночевал в имении. Не привык я обманывать, да и вас не хотел подводить.

– И что Ростопчин?

– Посмеялся, похлопал меня по плечу. До него, думаю, тоже дошли сплетни на мой счет.

– Это о вашей женитьбе?

– Да, да, – быстро сказал Листов. – Правда, он долго продержал меня, до самого вечера, но вел себя очень любезно.

А тем временем, думал я, послал в усадьбу полицейских, которых застал Федор. Они, видно, все обшарили и обнюхали. Листов разглядел мое новое обличье:

– Подарок графа?

– Вовсе нет. Вы и представить не можете, в каких я побывал приключениях. Мне довелось в имение Репнина съездить, туда, где воздушный шар строится. Слышали о нем?

– Отдаленно, – сказал Листов.

– Граф почему-то решил, что я интересуюсь постройкой. Он чуть ли не за шпиона меня принял.

Я стал рассказывать о поездке с Фальковским, но о письме и медальоне не упомянул. Тогда пришлось бы рассказывать слишком многое.

– И вот, представьте, тот человек, который занимается шаром, Шмидт его имя, не то Леппих, проявил ко мне неожиданный интерес, устроил скачки с погоней, а в заключение подарил этот мундир. Словом, получилась целая интрига, а я в ней как с завязанными глазами. Не путают ли меня с кем? Между прочим, какого все-таки полка этот мундир, как вы считаете?

– Похож на Кинбурнского, но все же не тот, у них чакчиры красные. Думаю, какой-то любитель шил для себя.

– А обо всей истории что скажете?

Мне показалось, что Листов несколько смутился. Минуту он не отвечал, потом встал и прошелся по комнате.

– Видите ли… – сказал он с усилием, – кое-что мне здесь понятно. Вернее…

Я ждал, пока он подыщет слова.

– Тут многое из-за легенды вокруг вашей фигуры, – выговорил он наконец.

– Вот как, легенды? Какой же?

– Я, право, не знаю, как лучше об этом сказать.

– Да вы говорите прямо. Я и сам подозревал какое-то недоразумение. Быть может, это пустые разговоры.

– Конечно, – согласился Листов. – Но и я виноват перед вами, потому что в одном случае поддержал «легенду». Согласен, что как раз она и могла вам навредить.

– Так все-таки?

– Вы помните человека, который продал вам Белку?

– Тот, что убит под Гриссельгамом?

– Он был вашим горячим поклонником. Не знаю, из каких побуждений, но он рассказывал о вас всякие небылицы. Сознаюсь, правда, что тогда и я находился в романтическом возрасте и многому верил.

– Что же он говорил?

– Не подумайте, что он делал это за вашей спиной. Отнюдь. Когда вы служили в полку, он молчал. Но когда неожиданно уехали за границу, а он думал, навсегда, стал о вас вспоминать, да так часто и горячо… И не в широком кругу, а только с друзьями. Их было немного, я в том числе. Он представлял вас… словом, человеком необыкновенным.

– В каком смысле?

– К примеру, он уверял, что вам несколько сотен лет…

– Ба! – воскликнул я. – Это что же, Агасфер какой?

– В этом роде. – Листов оживился. – Я вам потому говорю, что романтические порывы юности меня оставили, и я не верю в такие чудеса. А тогда, признаюсь, поверил.

– Что же он рассказывал?

– Он доводил до нас ваши воспоминания о прежних временах. Право же, такие интересные, с такими подробностями, что, казалось, только очевидец может их знать. Сейчас я уже много не помню, но было и о Владимире Красное Солнышко, и о Невском, и его Брате Хоробрите, о Пересвете, который на Куликовом поле сражался…

– Но разве рассказов достаточно, чтобы принять человека за вечного жителя? Быть может, он просто начитался исторических писаний?

– Я, право, не знаю. И сейчас считаю все фантазией нашего погибшего друга. Но как он был талантлив в этой фантазии! Опять же разговоры об эликсире жизни, о вечных странниках. Право же, его можно понять. Я тогда раза два вас всего встречал, а сейчас вижу, что вы обыкновенный человек, как и быть должно. Ну, может быть, оригинальный… Но вы-то сами как относитесь к таким разговорам?

Я пожал плечами:

– Я слишком долго отсутствовал, чтобы оценить их значение. Но теперь уже вижу, что они мне мешают. Быть может, все это дошло до Ростопчина?

– Не исключаю, – сказал Листов.

– Тогда и Леппих, быть может, слышал? Чем объяснить его странные выходки?

– Вот тут вы угадали, – сказал Листов. – И это моя вина.

– Ваша?

– Тот самый единственный случай, когда я поддержал «легенду» о вас.

– Вот как…

– Год назад я был в путешествии за границей. Там и состоялся разговор с Леппихом.

– Случайный?

– Конечно. Ночь на почтовой станции в Альпах. Меня поразило сходство Леппиха с моим погибшим товарищем. Такое же горение в глазах, сбивчивая речь, тысячи планов. И тогда я так же, как в разговорах с моим товарищем, поддался очарованию одной невероятной идеи. Ведь годом раньше я слышал почти такое же от убитого. И тот и другой хотели постичь время. Они рассуждали бесконечно о его природе, о том, можно ли повернуть его вспять, изменить его течение.

– Как же они представляли себе это?