Босоногие Ангелы, или Как взлететь над собой

Основным парадоксом общины маленьких людей можно назвать уникальное сочетание робости и воинственности. Они стеснительны и наивны перед чужой щедростью, с радостью принимают подарки, готовы делить с гостями кров и скудную пищу, но они мгновенно улавливают чужую агрессию, превращаясь в бесстрашных и беспощадных охотников-дикарей. Всё дело в нюансах вашего поведения, и в той нечеловеческой интуиции, которой пигмеи наделены буквально от рождения.

Если вспомнить одну из расистских научных теорий, которая утверждает, что человечество прошло в своем развитии три стадии – детскую, юношескую и зрелую, то следует, что одни народы («цивилизованные») находятся на взрослой ступени развития, а другие задержались на детской, начальной фазе. Пигмеи с их большой головой, выпуклым лбом и, главное, маленьким – «детским» ростом как нельзя лучше, по мнению этих «ученых», иллюстрируют данное расистское положение. Я в корне не согласен с этой теорией. «Детскость» пигмеев – это не свидетельство их инфантильности. Наоборот! Именно в детстве, мы зачастую мудрее и проницательнее любого взрослого. Наша интуиция хранит нас во многих случаях лучше самых строгих нянек и самых любящих родителей. А умничанье – убивает многое из того, что заложено при рождении. Помните, как у Бенджамина Хоффа: «Кролик – он умный! – сказал Пух в раздумье. – У него настоящие Мозги. – Наступило долгое молчание. – Наверно, поэтому, – сказал наконец Пух, – Кролик никогда, ничего не понимает!»

Теперь представьте.

Раннее утро. Ночь доживает свои последние часы. Прохладный дождь барабанит по пальмовой крыше нашей легкой хижины. Тишина такая, что мельчайшие, как пыль, водяные брызги взрываются в не выспавшейся голове раскатистым там-тамом. Мы выходим на поляну, куда вместе с нами подтягиваются из своих шалашиков пигмейские мужчины. Они приходят покурить и выпить кофе, который каждое утро варит в консервной банке на костре мой приятель, Андрей Шереметьев. Сей своеобразный напиток из цикория (которого здесь прорва) и растворимого «Нескафе» (который уже в первые дни стал жутким дефицитом) он, по недоразумению, гордо именует «кофе по-пинмейски» и приходит в полный восторг от того, что бонго-бонго потихоньку становятся записными кофеманами.

Дети и женщины просыпаются позже мужчин, и с их появлением поляна наполняется смехом, криками, беззлобной соседской перебранкой, стуком пестиков, перемалывающих на завтрак сушеные коренья, потрескиванием многочисленных костерков. Дождь почти прекратился. Сквозь вершины огромных, с телебашню, деревьев, на поляну робко проглядывают первые солнечные лучи.

И вдруг, буквально в мгновение ока, мирная картина рассыпается на множество ярких осколков… Пигмеи врассыпную бросаются к своим кострам и шалашам, хватая на бегу немудреные пожитки. Мы замираем с открытыми ртами, не понимая, что произошло. Тем временем, всё племя бонго-бонго бодро подхватывает свои легонькие переносные шалашики, устремляется на противоположную сторону огромной поляны и в течение получаса разбивает новый лагерь. Растерявшийся Ричард Око ни у кого не может выяснить, что произошло. Тем не менее, привыкнув доверять нашим маленьким хозяевам, мы прерываем утреннюю трапезу, собираем пожитки, гасим костёр и тоже эвакуируемся метров за пятьдесят от предыдущей стоянки.

Во время «переезда» и несколько часов спустя, мы продолжаем живо обсуждать экстренную смену дислокации. Признаюсь, вначале я и мои спутники были несколько испуганы, и мы даже предприняли небольшую вылазку в район старого лагеря, тщательно исследуя траву на предмет внезапного нашествия змей, ядовитых насекомых или еще какой-нибудь угрозы. Всё было так же, как всегда. Гроз и ураганов в последние дни тоже не было, да и не предвиделось.

Поразмыслив, делаем вывод, что у бонго-бонго, вероятно, проходила какая-то своеобразная репетиция на тот случай, если племени будет угрожать реальная опасность и придется быстро и слаженно эвакуироваться. В бывшем СССР сказали бы – тактические учения по гражданской обороне…

Наступает вечер. Племя все так же безмятежно и буднично готовится к ужину. На новой территории пришлось поработать больше обычного: вырвать траву, убрать коряги, откатить большие камни. Словом, все устали, зевают и потирают закрывающиеся глаза.

Вдруг в этот момент раздается оглушающий грохот, треск, взрыв… На противоположной конце поляны, там, где еще утром стоял наш лагерь, от векового дерева отламывается и летит вниз огромная ветка. Она падает на землю с шумом небольшого артиллерийского снаряда, вгрызаясь в землю сантиметров на тридцать. Мы потом посмотрели эту ветку вблизи – ее окружность составляла обхват рук, а длина – примерно метров шесть. Словом, если бы она упала на наш лагерь, вряд ли кому-нибудь удалось уцелеть…

Тщательное изучение места отлома (и на дереве, с помощью специальных веревочных петель) и на земле, у основания ветки, так и не объяснили нам, что произошло. Ветвь не была трухлявой, или изъеденной термитами. Ствол был без трещин и повреждений. Почему ветвь упала на землю – мы так и не поняли. Зато задались более важным вопросом: как о надвигающейся катастрофе узнали пигмеи? Никакого треска, или скрипа мы не слышали. Да и пигмеи сами подтвердили, что его не было. Визуально ветка выглядела точно так же, как и все остальные. Ни чрезмерных плодов, отростков, ни еще чего-то похожего…

Бонго-бонго ответили просто и ёмко: «Мы почувствовали»…. Не это ли и есть проявление общественной интуиции в ее кристально-чистом, девственном выражении? А ведь эта интуиция спасла десятки жизней, в том числе, и наши.

С того дня я старался постоянно вглядываться, вслушиваться в поведение моих маленьких товарищей. Пытался чувствовать, видеть, осязать и слышать как они. И пришел к удивительным открытиям. (Не «открытиям» в глобально-научном понимании этого слова, а в постижении самого себя). Признаюсь, в будущем это значительно облегчило и изменило мою жизнь. Может быть, пригодится и вам.

Итак, первый вывод, который я сделал, касался принципиального отличия в восприятии мира у нас, отягощенных цивилизацией со всем ее многовековым багажом знаний, и у них – свободных и открытых миру. Мы, воспринимая мир, включаем все ресурсы головного мозга и интерпретируем его одним словом – «понимание». Пигмеи так глубоко не ныряют. Они просто СОЗЕРЦАЮТ! А теперь представьте, насколько шире горизонт их созерцания, без вынужденного анализа (Мозгом!) всего увиденного, услышанного, без попыток тут же найти ассоциативный ряд, миллионы причинно-следственных связей, дать им оценку… Пигмеи не понимают. Они переживают, или, если хотите, проживают увиденное, пропуская информацию через себя мощным потоком, без плотин и шлюзов анализа.

Если говорить научным языком, то весь смысл нашего понимания и логического анализа сведется к простой интерпретации тех или иных фактов. А потом мы будем интерпретировать совокупность десяти таких фактов, потом ста, тысячи и т.д. В конечном счете, мы где-нибудь обязательно сделаем ошибку и придем к абсолютно неверным выводам. Если бы пигмеи могли выражаться также наукообразно, то они попытались бы объяснить нам, что жизнь, по их глубокому убеждению, вообще иррациональна. Если бы они читали Гегеля, или он был знаком с их мирощущением, то они заявили бы в унисон с великим философом, что «история учит нас только тому, что ничему не учит».

Итак, какие же выводы я сделал и чему научился у самых маленьких жителей планеты?

1.Я научился дружить с собственными страхами.

Вам кажется это не очень серьезным навыком? Зря! Если мы не сверхчеловеки, то страх (тот или иной) в разных жизненных ситуациях ощущаем. И чем выше наша образованность, социальный статус, ощущение собственной значимости, тем активнее мы начинаем с этими страхами бороться. Мы побеждаем в себе страх, радуемся этому и не понимаем, что кажущееся отсутствие страха блокирует нашу интуицию. Уничтожает ее на корню! Более того, иллюзия преодоления страха всегда обманчива. И он живет в нас тем сильнее, чем яростнее мы уверяем себя, что победили внутренние фобии.

Мои пигмейские приятели научили меня проживать свой страх до конца, до самой глубины, до донца. Осознанно отдаваться ему, продвигаясь внутри своего страха и сопротивления до конца. И чем глубже ты будешь осознавать свой страх, «плавать» в нем, тем быстрее и охотнее на помощь устремиться интуиция, показывая в лабиринтах безысходности единственно верный путь. Наш страх – это и есть мы сами. Научившись его принимать и осознавать, мы учимся принимать себя.

2.Я постиг премудрость контакта с другими людьми без помощи речи, исключительно на эмоциональном уровне.