Босс для Золушки
Шрифт:
Царевичев возвращается поздно, уже после девяти. К тому времени от нервного напряжения меня уже изрядно потряхивает. За день я много чего успела осмыслить и остановилась на здравом решении избегать босса по-максимуму.
Так что, едва услышав в холле его шаги, я опрометью бросаюсь по лестнице на второй этаж, где расположены гостевые спальни. Бежать стараюсь тихо, и это мне почти удается, благодаря наличию на ногах лишь тонких носочков.
Верхняя ступенька лестницы выдает побег лёгким предательским скрипом.
— Катя? — окликает снизу Царевичев.
Я молча и старательно крадусь по коридору второго
Но нет. Слышно, как тяжёлые шаги босса начали подниматься наверх. И с каждой секундой они все ближе.
Я катастрофически не успеваю добежать до своей гостевой спальни. Если это сделать сейчас, то шума будет слишком много. Зато рядом есть приоткрытая дверь в домашний спортзал.
Долго не думая, ныряю туда и на цыпочках забегаю под прикрытие гигантской стопки спортивных прямоугольных матов. Они стоят слева от входа, и прямо за ними я вижу ещё один выход. Может, попытаться пройти через него? Есть шанс остаться незамеченной и избежать опасной встречи с боссом.
Что ж, попытка не пытка.
Я аккуратно поворачиваю ручку, тяну дверь на себя… и упираюсь в широкую твердую грудь под прикрытием полурасстегнутой рубашки без галстука.
Мои плечи обжигает прикосновение мужских ладоней.
— Поймал, — тихо говорит Царевичев.
Я инстинктивно отступаю назад и натыкаюсь на препятствие из груды матов. Дергаюсь в другую сторону, но там стена. Босс прижимает меня к ней спиной, и его медовые глаза горят в полумраке, словно у хищного зверя. У меня мурашки ползут по коже.
— Моя, — шепчет он. — Не убежишь.
И накрывает мои губы горячим жадным поцелуем.
Все моё тело от макушки до пят прошивает таким сладким током, что я на стонущем выдохе прогибаюсь в пояснице.
Господи, он целует меня… Он меня целует!
Дрожу на грани обморока. Сознание туманится и расплывается. Ощущения умопомрачительные…
Царевичев окружает меня со всех сторон. Его пальцы глубоко зарываются в мои волосы, а тело прижимает к стене так плотно, что нет ни единой возможности вывернуться. Наше дыхание смешивается воедино… и мне кажется, будто в жилах струится не кровь, а расплавленная лава.
Ощущение времени теряется напрочь.
Я не понимаю, не осознаю, как долго босс терзает мои губы в бесконечном поцелуе. Мне не хочется, чтобы он прекращал. Наоборот, внутренняя жажда близости только усиливается, как в сказке про заколдованный источник, из которого невозможно напиться.
— Катя… — шепчет он, оторвавшись от моих распухших губ. — Девочка моя… такая нежная…
Его рука скользит от моих волос вниз по шее и останавливается на груди. Я вздрагиваю, как от ожога, ощутив шокирующе откровенное прикосновение. Это для меня слишком много. Слишком рано. Только не сейчас… Я не готова!
В голове как-то резко проясняется.
— Пусти… те! — я с усилием отталкиваю Царевичева и вырываюсь из его объятий.
Он может меня удержать, если применит силу. Может. Легче лёгкого, проще простого. Но не делает этого. Просто разжимает руки и тяжёлым голодным взглядом следит, как я нервно поправляю растрепанные волосы.
И от этого моя внутренняя тоска по нему только усиливается. Я так сильно хочу вернуться обратно, в жар его страсти… или зареветь
от разрывающих сердце чувств. Но не могу, нельзя. Только не в его присутствии.Из последних сил выдавливаю чуть подрагивающим голосом:
— Артём… Александрович… это ошибка. Я не хочу заводить интрижку. Ни на работе, ни где-то ещё. Давайте забудем об этом. Пожалуйста!
И, не глядя на него, быстро сбегаю прочь.
Глава 21. Босс меняет тактику
На следующее утро мне страшно выходить из гостевой спальни. Но обязанности няни никто не отменял, и я спускаюсь в столовую вместе с зевающими детьми.
Царевичев уже там. Стоит и пьет кофе, прислонившись к домашней барной стойке, умопомрачительно властный и красивый. Впервые с тех пор, как я к нему переехала, он присоединяется к совместному завтраку. И давление его взгляда ощущается почти физически.
От напряжения и неловкости у меня нет аппетита. Свой омлет я скорее размазываю по тарелке, чем действительно ем. Одно радует: Костя с Настей никакого напряжения не чувствуют и спорят, где играть интересней — дома или в садике.
— Конечно, в садике! — заявляет сестрёнка. — Там куча девочек и мальчиков.
— Зато дома мы одни, и никто не мешает, — бурчит Костя. — У меня много самых интересных игрушек. В твоём садике таких нет. И Катя играет только со мной.
Настюша ревниво смотрит на меня и надувает губы. Я вздыхаю и торопливо подыскиваю темы, какими ее можно отвлечь, пока малышка не начала капризничать.
— Интересней всего кататься на аттракционе, — вдруг говорит мой босс. — Как насчёт того, чтобы повеселиться по-настоящему?
— Я хочу! Я! — мгновенно откликается Настя и подпрыгивает на стуле.
— На аттракционе? — восторженно повторяет его сын и с недоверием уточняет: — Но у тебя же нет времени пойти туда со мной…
— А сегодня есть.
Вот это сюрприз. Царевичев отложил работу, чтобы побыть вместе с сыном… и со мной?
Смотрю на него осторожно. На его губах, которые вчера так жадно целовали меня, играет лёгкая улыбка. Взгляд над кофейной чашкой спокойный и слегка насмешливый.
— Что скажешь, Катя? Едем?
Молча киваю и иду собирать детей.
Второй сюрприз поджидает на пороге дома, когда мы выходим на крыльцо всей гурьбой. Большой такой сюрприз, лохматый и неистово виляющий обрубком хвоста.
— Люси! — радостно кричит Костя и бежит гладить старого эрдельтерьера, который защитил нас в парке от странного очкарика. — Настя, иди сюда! Не бойся, он ест только злых людей!
— Не ест, а кусает, — механически поправляю я, а потом удивлённо оглядываюсь на Царевичева. — Вы привезли старую бездомную собаку к себе домой?
— Как видишь. Ветеринар псину уже осмотрел. Этот ваш… Люси, — усмехается над собачьим именем босс, — почти здоров, и у него полно блох. Поживет пока у нас, а там посмотрим.
— Повезло ему, — улыбаюсь я, глядя, как дети наперебой гладят блаженствующего от ласки пса. — Он заслуживает лучшего.
— Он защитил тебя и Костю. Это его главное везение.
На аттракционе в последний раз я была очень давно в детстве, ещё когда была жива мама. Когда мы все, накатавшись на скоростных вертушках, пересаживаемся на огромное и медленное колесо обозрения, какое-то пронзительно ностальгичное чувство поднимается из самой глубины моей души.