Бой курантов

В помещении для мытья много людей и пара. Мы с Женькой держались вместе, и сейчас искали свободный душ, не найдя, бросились искать пустую шайку. Но и шайки оказались все заняты, потому что у каждого солдата роты охраны было по две шайки, одна для ног, другая для головы и тела. Привязанные к одному куску мыла, мы, трое арестованных, протолкались к кранам с холодной и горячей водой. Кто – то набирал воду и отходил, в короткие перерывы, пока не подошёл следующий с тазиком, мы начали быстро мыться у этих кранов, но выходило, что можно мыться только холодной водой, не кипятком же себя поливать, а смешать воду было не в чем. В проёме двери показался конвойный рядовой Копейкин, его голос на минуту заглушил все другие звуки вселенной: «Арестованные, выходи строиться!».

Маленький плац при гауптвахте являлся внутренним двориком, его окружал двухметровый бетонный забор с колючей проволокой сверху. Арестованные ходили строевым шагом по квадрату, потому что было воскресенье и у нас выходной. Это была прогулка. Строевая подготовка до обеда. Конвойный рядовой Копейкин, сидя на скамейке с автоматом в руках, лениво наблюдал за движением марширующих войск. Женя был отличным строевиком, кадетка и 4 года в училище, где строевую преподавали не последние босяки, сделали своё дело: строевой шаг и строевые приёмы в движении у Жени были на отлично, хоть в знаменосцы, хоть в почётный караул. Мои навыки в строевой подготовке были хуже, чем у Жени, но на фоне других арестованных, я выглядел весьма убедительно. Радовало Копейкина решительно всё: занятия строевой до обеда, присутствие на плацу двух без пяти минут лейтенантов, над которыми можно было куражиться, собственные команды, например: «Отдание чести, начальник справа!», особенно едкие замечания Женьке и мне: «Выше ножку, лейтенанты!», всё это наполняло Копейкина гордостью, то ли за то, что жизнь удалась, то ли за Родину нашу, несокрушимую.

Не сидели мы ДОПы, ни я, ни Женя, списали под чистую! Приехал за нами вовремя командир взвода красавец Касаткин, глянул на нас с Женькой даже с сочувствием и удивлённо. Высокий, статный и не многословный, в высшей степени положительный офицер, ребята его любили за справедливость и за то, что перед начальством хвост не жмёт. Десять суток не брились, у меня щетина чёрная, а у Женьки светлая, русая. В электричке ехали молча, не тянуло на разговоры, курили часто в тамбуре, Касаткин нам пачку купил. Вышли на перрон в Питере, патруль ахнул: два грязных курсанта, без подворотничков, бляхи не чищены, на сапоги страшно взглянуть, форма не свежая, щетина разноцветная, а глаза злющие. Хотели забирать в комендатуру, но взводный отбил нас у капитана 3 ранга. Завтра по любому на плацу погоны получать лейтенантские, а сейчас на склад вещевой надо успеть, пока не закрылся, форму новую выдадут, ночью погоны золотые пришивать на парадные кителя цвета морской волны, дел уйма.

Женя проходил службу в Ташкенте, на Высших курсах МВД СССР по подготовке квалифицированных кадров для «Царандоя» и войск Главного управления защиты революции Демократической Республики Афганистан. Будучи командиром взвода батальона специального факультета, проявил себя как грамотный, эрудированный, дисциплинированный офицер. В короткое время сумел изучить национальные и исторические особенности своих подчиненных, их язык и мог проводить занятия на дари и пушту, благодаря чему за короткое время завоевал уважение подчиненных и сослуживцев. Принимал непосредственное участие в выполнении почётной интернациональной задачи по оказанию помощи афганскому народу в защите завоеваний апрельской революции. Был женат. В конце 1986 года трагически погиб, тело нашли на окраине Ташкента, в длинном, не глубоком арыке.

А длинно пишу, помню о тебе, Женя. «Пятый день, восьмой километр, только кустики мелькают». Аминь.

Глава 2 Виттштокский полигон

Наряд по кухне считался самым бестолковым, изматывающим и суетным. То ли дело заступить в караул, или дежурным по парку, чистота и порядок, никакого сравнения. В нашем полку 1320 человек на довольствии, если часа три поспит дежурный по кухне за сутки, так и повезло, остальное время надо бегать по полку и этажам столовой с трудноисполнимой задачей везде успеть – получить продукты со складов, организовать и проверять уборку помещений, мытьё полов, посуды, чистку картошки, закладку продуктов, раздачу масла и хлеба. В наряд по кухне заступили почти всем противотанковым взводом, по штату и по списку у меня тридцать шесть человек, а заступило тридцать. После ужина смена, час на сдачу, а то и два, потом домой.

Дождь моросил, дорожка асфальтовая вдоль длиннющего бетонного забора серебрилась от света редких фонарей, не привычно как-то, двадцать восьмое декабря и дождь. Первая моя зима в ГСВГ. Домой идти приятно, воздух свежий, после суток на кухне, прямо есть разница. Голова чугун, скурил больше пачки, да и спал не много, главная теперь мысль, домой, сапоги снять и горизонтально, пузырёк на середину. Слава богу не иду завтра на подъём, а просто к восьми, как нормальные люди.

Через два часа стучат в дверь, да громко, барабанят прямо. У нас с прапорщиком Пентюхом, квартира на две семьи, на четвёртом этаже панельного дома. Ну, дай бог к нему! Не охота вставать. К двери подошла жена Пентюха, говорит: «Сейчас позову» и к нам постучала. Да я уже в галифе, уже подтяжки надел и носки натягиваю. Посыльный в коридоре говорит, что командир полка вызывает, срочно.

«Да быть не может, чтобы Сохатый, командир мотострелкового полка, подполковник, какого-то лейтенанта из второго батальона, который только в сентябре из артиллерийского училища …», -это я всё на бегу себе говорю, пока по асфальтовой серебристой дорожке чуть в горку наяриваю в полк, прямо в штаб, на второй этаж, в кабинет к командиру полка. Постучал в дверь.

– Разрешите войти? – спросил я и доложил, как положено.

Сохатый, огромный дядька, косая сажень в плечах, ручища с мою голову, после академии, мужик что надо, встал из-за стола.

–У тебя солдат пропал. Байгельдиев твой? – говорит командир полка.

– Так точно! Мой. – отвечаю.

–Иди, ищи. Найдёшь –доложишь! – он так спокойно, без эмоции сказал.

–Есть! – говорю- Разрешите идти? – побоялся ещё что-то спрашивать. Пошёл в батальон, подхожу, у комбата майора Безродного свет горит в кабинете на втором этаже.

– Во дела! – думаю, – время почти час ночи. Прочёсывать лес рядом с полком начали с утра, всем батальоном, отменили занятия, после завтрака приступили. А дождь идёт и идёт, прямо, зарядил. Так искали два дня. Нет нигде. Тридцать первого декабря комбат сказал, что ищем только до обеда, а потом готовимся к празднику. В каждом подразделении будут встречать Новый Год. Все готовились заранее, жёны офицеров пекли тортики и пироги, каждый ротный и взводный несли с собой к общему столу с солдатами вкусные штуки, покупали конфеты, печенье и пряники. Отмечать начали после ужина. В 22 часа по местному времени в Москве полночь, под куранты из телевизора все поздравляли друг друга и радовались. У нас были старые немецкие казармы. На каждом этаже по пехотной роте, а не большое спальное помещение моего взвода, где кровати стояли в два яруса, располагалось на первом этаже, мы тоже встречали Новый Год, тридцать пять солдат и я. Ночью повалил снег и все удивились, что больше нет дождя, а некоторые видели снег в первый раз.

С первого по пятое января целыми днями искали силами батальона, в радиусе пятнадцати километров от полка. Проверили дома офицерского состава – четыре пятиэтажки, их подвалы и чердаки, все кусты и овраги за полком, смотрели даже на деревьях, на тот случай, если Байгельдиев повесился. Шестого января полк приступил к поиску пропавшего солдата и радиус расширили до тридцати километров. Нашли Байгельдиева одиннадцатого января на стрельбище, в четырнадцати километрах от полка. Жена начальник стрельбища, прапорщика, который там жил с семьёй, увидела полуживого солдата в проёме окна на чердаке деревянного дома, он что-то стонал, был без шинели и сапог, в нательном белье. Прапорщик оттирал спиртом обмороженные ноги и руки Байгельдиева, сразу отвёз его в госпиталь, там солдату отрезали обе ноги, одну выше колена, другую ниже, руки спасли.

Было следствие. Выясняли, допрашивали солдат, сержантов и офицеров полка. Через три месяца по решению военного суда сержанта Антонова, командира отделения, в котором служил Байгельдиев, отправили в Союз, один год дисбата, за не уставные взаимоотношения.

В конце января наш полк выехал на Виттштокский полигон, полевой выход на два месяца, начиналась подготовка к крупным совместным с немцами учениям. Я, по- прежнему, был командиром противотанкового взвода, и, всё –таки, начиналась другая жизнь. Она началась с марша колонны полка на Виттшток. Я сидел на броне в левом люке БТРа, свесив ноги, они были на плечах водителя. Это казалось забавным, но в этом была необходимость – я не мог сидеть, поджав ноги, а также ногами подавал команды водителю, нажал на правое плечо, значит поворот на право, на левое – на лево, на оба плеча – остановка. Сигналы своим двум другим БТРам я подавал флажками, чтобы не выходить в эфир без надобности.

Слякотная и дождливая декабрьская погода сменилась крепкой зимой и меня это радовало. Долгий выезд в поле, избавлял от необходимости быть в полку, хотелось сменить обстановку. Случай с Байгельдиевым меня потряс своей неумолимой необратимостью и трагичностью. Я чувствовал свою вину, и пытался понять в чём она. Сидя на броне, обдуваемый колючим, зимним ветром, я, наконец, был один и вспоминал, сопоставлял, думал. Чего не хватало во мне?

Мои отношения со взводом складывались не просто. Когда я принял взвод, три сержанта из четырёх были моими ровесниками. Сержант Антонов, командир первого отделения и сержант Кузь, замком взвода, главные лица, которые могли притеснять Байгельдиева, собирались весной на дембель. Письма от девушек из Союза, ушитая форма, фото, рисунки и стихи для дембельского альбома, интересы этих сержантов были самыми обычными для старослужащих, статус которых определялся не только званием и сроком службы, но и уровнем военной и физической подготовки, эрудицией, возрастом, умением себя поставить. Была ли у кого-то из них необходимость самоутверждаться за счёт унижения новобранцев?