Бой вечен

10. Цезарь Полетти, барон.

14. Карло Альберто Далла Кьеза, генерал карабинеров.

Последним, от руки, чернилами был вписан Пьетро Антонио Салези ди Марентини, аббат, работающий в Ватикане.

Имена Салези ди Марентини и барона Цезаря Полетти назвал мне детектив, бывший контрразведчик и офицер финансовой гвардии Марио Джордано. Разобраться в этой истории он не успел – его тоже убили…

Полетти. Далла Кьеза. Салези ди Маретини…

Прищурившись, я посмотрел на лист, затем положил его обратно. Из стоящего неподалеку принтера достал лист чистой бумаги, присел за стол, начал писать. Юлия с тревогой наблюдала за мной…

Поставив свой росчерк, я помахал листом бумаги, чтобы просохли чернила. Подвинул бумагу Юлии.

– Что это?

Она не прикоснулась к листу.

– Прошение об отставке.

– Ты…

– Нет, я не сошел с ума, – сказал я, опережая ее мысль, – я в здравом уме и трезвой памяти, как никогда. Будь любезна, когда будешь в Санкт-Петербурге, отправь это в Собственную, Его Императорского Величества Канцелярию. Если не трудно.

– Тем самым ты оскорбляешь Его Величество.

– О, наоборот. Я избавляю его от тягостного объяснения перед концертом мировых держав за мои поступки. Все, что он должен будет сделать, – показать сию бумагу. Это страховка, прежде всего для Его Величества.

– Что ты намерен делать?

– Разобраться в этой ситуации. До конца.

– А как же… деньги… Тимур, это же твое дело. Ты что, его бросишь?

Для дворянина бросить так дело, да еще такое, какое поручил ему лично Император, было бесчестием.

– Нет, не брошу. Это одно и то же. Тимур… Ди Марентини, Полетти… Деньги в Риме. И в Ватикане. Мы охотимся за слугами – в то время, как надо обратить внимание на господ. Господа – это те, у кого деньги. Пока есть деньги – есть террор, есть боевики, есть взрывчатка. Мы можем уничтожать их сколько угодно и как угодно – но пока есть деньги, будут появляться новые и новые. Не будет денег – не будет ничего. Все прекратится.

– Что ты будешь делать? Я должна знать.

– Лучше тебе не знать. Ничего не знать. Я подозреваю, что все, кто что-то знал, уже на том свете.

– А мне, что делать?

– Спрячь это. Попробуй узнать, живы ли Параскун и Грицевич. Но очень осторожно. Не сама, поручи это кому-то. Да… возьми вот это…

Я достал из кармана стальной, отшлифованный прямоугольник коммуникатора «Нева», положил рядом с бумагами.

– Зачем это?

– На память обо мне…

День после революции Центральная Италия 19 июня 2013 года

Итальянский полуостров – средоточие истории, один большой архитектурный памятник, перекресток миров. В древние века – это было колыбелью цивилизации, цитаделью Римской Империи, покорившей половину известного мира, в средние века – скопищем государств… наверное, нигде феодальная раздробленность не была доведена до такого абсолюта, как на итальянском «сапожке». Во времена Возрождения – именно отсюда шел живительный свет, пролившийся на всю Европу и избавивший ее от мракобесия и убожества средневековья. В двадцатом веке – веке стали и крови – итальянцы почти воссоздали Римскую Империю, и во всяком случае – отстояли свою метрополию. Так что к событиям, имеющим историческое значение, здесь было не привыкать…

Удивительно, но совершенный в столице государственный переворот произвел малое действие на всю страну. В Милане, промышленном центре Италии и одновременно центре инакомыслия и вольнодумства в салонах мрачно говорили о возрождении фашизма в самом неприглядном его величии, интеллектуалы обменивались колкими замечаниями в жалких попытках копирования британцев и хором жалели депутатов, над которыми открыто надругалась военщина – при том, что депутаты были далеко не девственными в этом смысле, и если что и могло их возмутить, так это то, что надругались над ними бесплатно. В гаванях дорогих марин поубавилось яхт, владельцы которых решили переждать политические бури подальше от своей родной земли. Вероятно, каждому из них можно было без труда предъявить обвинение в коррупции – но в то же самое время уже новые коррупционеры топтали тропинки к старым кабинетам с новыми хозяевами. Коррупция в Италии не преступление, это образ жизни, по меньшей мере – на юге…

В Риме – новая власть судорожно договаривалась о новых правилах игры, и королевские эдикты уже успели заменить на столь милые республиканскому сердцу декреты, а здесь, всего в сотне с лишком километров от Рима ничего не изменилось. Все было точно так же, как и вчера, и позавчера, и год… и, наверное, пятьдесят лет тому назад. Все так же молочник развозил молоко, а почтальон разносил почту, все так же в траттории подавали красное вино с местных виноградников, пасту «волосы ангела» и пиццу, приготовленную в дровяной печи. Все так же обсуждали, как синьор Джанлуиджи Проспери заколол свою жену, прекрасную Констанцию, и студента, с которым она развлекалась, – и то, что это произошло пятьдесят лет тому назад, даже больше – никого не смущало. Этот сюжет был стар, как мир, как и многие другие, разворачивающиеся здесь, в итальянской глуши, на суетной сцене жизни – и, значит, здесь по-прежнему было, что обсудить, даже пятьдесят лет спустя…

В нескольких километрах от города на север, примерно в десяти был монастырь – точнее, все думали, что это монастырь, и не было никаких причин думать иначе. Старики вспоминали, что этот монастырь был одним из многих, которые разогнал «коротышка» – премьер Муссолини, он тогда сильный удар по Ватикану нанес, сильный. Причина этого… да не было тогда никаких причин, следствий, доказательств, были только целесообразность и необходимость, та власть, победив, не спешила себя опутать путами закона и поступала так, как считала нужным и правильным. Потом, когда коротышки не стало – в монастырь вернулись монахи, сначала всего несколько человек, потом больше и больше. Никто не интересовался тем, как им достались эти монастырские стены, на законном или незаконном основании: с регистрацией прав собственности в Италии было туго, те, кто хотел что-то продать или, наоборот, купить, шли в магистратуру, где лысый, глуховатый старик, которого звали Фартуччи, доставал свой гроссбух и записывал сделку, причем продавцу и покупателю порой приходилось повторять свой договор несколько раз и очень громко, чтобы все было записано правильно. Проверить же титул собственности – при таком вот «документообороте» было и вовсе затруднительно: город был старый, многие собственники даже не имели нормально оформленного титула, а просто жили в своих домах, как до этого жили их отцы и деды. В Италии не любили формальностей, церемоний, задавать вопросы и просто мирились с жизнью до тех пор, пока это было возможно. Поэтому – когда в старых монастырских стенах появились снова монахи – все восприняли это как должное.

Монахи были какими-то странными. Они вели хозяйство и покупали то, что им недоставало, на городском рынке – например, мясо и оливковое масло – причем в довольно больших количествах, городской мясник был очень доволен. Мясо и оливковое масло могли позволить себе далеко не все монашеские ордена, во многих правила куда более строгие – и это значило, что монахи занявшего монастырь ордена, скорее всего, принадлежат к Opus Dei или одному из новых орденов, занимающихся благотворительностью и считающих, что их предназначение земное в этом, а не в умерщвлении плоти. Дошло до того, что синьор Каралья из магистрата пошел в монастырь, чтобы договориться об участии монастыря в культурной и благотворительной жизни города. Вернувшись, он рассказал, что монахи какие-то странные, что большей частью они молчат – но настоятель встретил его, выслушал и пообещал отчислять определенную сумму на благотворительность. А вот монахи – никто даже не заговорил с ним, и падре объяснил, что им запрещено разговаривать, потому что таков устав монастыря. Все понимающе закивали и решили, что это и в самом деле Opus Dei, который еще называют «спецназом церкви». Время для таких выводов было подходящим – начало восьмидесятых, скандал с масонерией, опутавшей Италию, как спрут, разоблачение ложи «Пропаганда 2». Однако дальше никто разгадывать тайну не стал: в Италии уважают чужие тайны…

Шло время. Иногда монастырь становился объектом пересудов: так, например, шестнадцатилетний Карло, катавшийся на велосипедах со своей подружкой Диндиной и случайно оказавшийся под ночь в глуши, рассказал, что видел, будто ночью из ворот монастыря выехали один за другим три автомобиля, да не обычных – а раллийных, гоночных, совсем не подходящих для монахов. Но все подняли Карло на смех – знали, что он увлекается гонками, да и вопрос, как они переночевали на открытом воздухе, тоже был занимательным. На каждый церковный праздник – на счет магистрата поступала солидная сумма, иногда такая, что даже дополнительные пожертвования не требовались, ее вполне хватало и на праздник, и на подарки для тех, кто не мог их купить сам. И все смирились с монастырем и с его обитателями – точно так же, как мирились с разгромленным графским замком на холме, относительно которого говорили, что ведьмы слетаются туда на шабаш раз в год.

Продукты монастырь закупал раз в два или три дня, и к этому моменту все мясники на рынке, все торговцы приправами, чаем старались подгадать, потому что монастырь брал все оптом и помногу. За продуктами приезжал один человек, менялся он крайне редко, каждый монах исполнял это послушание по несколько лет. Фургончик был то же один и тот же – белый британский носатый «Лейланд» выпуска начала восьмидесятых годов, который в Италии продавался под маркой Innocenti [110] – весьма подходящей для монастыря.

110

Невинный. Под этой маркой и в самом деле предприниматель по фамилии Де Томасо наладил сборку и продажу в Италии британских автомобилей «Ровер». Особенно активно они продавались в восьмидесятых – а в середине девяностых марка исчезла с рынка.