Боярышня Дуняша 2

А дальше всё было очень нервно: Вячеслав с Семёном сами раздели раненого и вышли. Милослава предупреждающе посмотрела на Светланку, та кивнула, показывая, что помнит о договоре и на всякий случай встала у дверей, чтобы никто не вошёл. Дуня же взялась осматривать ноги Афанасия.

Открытых переломов не было, но в остальном… Она осторожно скользила пальцами по поверхности ног, ища припухлости. Женщины молча наблюдали за ней и не мешали.

Дуня почувствовала себя уверенней и решила попробовать сделать так, как делала Катерина. Она взяла Афанасия за запястья и начала слушать его пульс так, как будто ничего важнее этого не было в мире. В какой-то момент ей показалось, что она полностью растворилась в подрагивании энергии чужого тела, и тогда приступила к складыванию костей

Её движения причиняли боль Афанасию, но без этого было не обойтись. Она нащупывала смещение костей, возвращала их на место, чувствуя себя мясником и едва удерживала себя в состоянии некой высочайшей чувствительности, помогавшей ей ощущать изменения в теле боярина. Возможно, всё это было самообманом, но высокая степень концентрации на том, что она делала, была достигнута, и Дуня сумела чётко сделать то, чему её учили.

Уже на грани самообладания она проверила работу нервных окончаний и приступила к наложению гипса. Никакого единения с биением пульса Афанасия она больше не чувствовала. Её собственное сердце бухало как ненормальное, и Дуне оставалось только надеяться, что она не ляжет сейчас рядом с пациентом.

Катерина была права, говоря, что требуется многолетний опыт, чтобы нутром чувствовать раны и болезни в других людях.

До ран отцова приятеля на шее и руке Дуня не добралась. Милослава, видя состояние дочери, сама их обработала и перевязала. Дуня еле слышно успела пробормотать последние указания:

— Теперь ему лежать в гипсе и ждать срастания костей. А как они срастутся… не знаю. Если я упустила какой-то осколок, то всё будет плохо. Если неправильно сложила кость, то Афанасий станет калекой. Если…

— Хватит! — оборвала её мать.

— Хватит, — одновременно с Милославой, рявкнул вошедший Вячеслав. — Афонька уже дважды мёртв. Первый раз в лесу. Мы чудом его нашли, и если бы не запах яблок, привлекший лошадей, то уже сейчас мой товарищ был бы мёртв. А второй раз спасли сейчас. Я нигде не видел, чтобы так лечили и оборачивали в гипс сломанные ноги, и все знают, что редкая удача, если можно потом будет ходить без хромоты. А ты тут наговариваешь на себя не бог весть чего!

Дуня благодарно кивнула и, поддерживаемая Машиной наставницей, побрела к сестре и брату. Ванюшка уже спал, а вот Маша ждала её.

— Ну как?

— А, — выдохнула Дуня и повалилась на кровать, позволяя Маше позаботиться о себе.

Отдаться в заботливые ручки сестры было чертовски приятно. А та ещё ласково ворковала над ней, и Дуня не заметила, как расслабилась и уснула.

О своём пациенте она вспомнила только на следующий день после позднего завтрака и поняла, что нет у неё призвания быть лекарем. Отругав себя за забывчивость и жестокосердность, она побежала проведать Афанасия.

К её ужасу, он чувствовал себя плохо, и утренняя расслабленность слетела с Дуни. Началась борьба за его жизнь. Три дня она поила его разными травами, боясь снять гипс и посмотреть, что там. С другими ранами всё было в порядке, оставалось грешить на ноги. Видно, что-то там она не углядела и из-за этого Афанасий горит! Из-за неуверенности в себе Дуня даже не подумала, что мужчина мог переохладиться или его организм так отреагировал на всё произошедшее с ним.

И когда утихла метель, а торговые караваны проторили дорогу, отец сказал, что надо ехать дальше. Все понимали, что задержка стоила денег, которых нет. Теперь надо было решать, везти с собой Афанасия или оставлять.

С тяжелым сердцем заходил Вячеслав к товарищу. За ним оставили отдельную комнатку, чтобы без чужих глаз ухаживать за ним, как велела Дуняшка. И как же рад был Вячеслав, увидев настороженный взгляд Афанасия.

— Друже, где мы? — прохрипел он.

Вячеслав сразу подал воды и заорал:

— Афонька! Очнулся! А мы уж думали… Радость-то какая!

Лицо Афанасия расслабилось, и он усмехнулся в ответ:

— Видно, не по душе я пришёлся на том свете, — пошутил он. — Не приняли меня. Иди, говорят, греши дальше!

— Всё так же остёр на язык! — засмеялся Вячеслав.

— Так где мы? Понимаю, что на постоялом дворе, но как далеко от Москвы?

— А ты не помнишь, где мы тебя нашли? Так поблизости и остались. Метель всем велела по домам сидеть. Вот и сидим.

— Ясно. Слушай, а ты куда ехал? В Москву или из неё родимой?

— Я с семьей во Псков.

— Жаль. Мне бы в Москву, да побыстрее.

— Со мной вряд ли, а один ты не ездок. Ноги-то у тебя сломаны.

Афанасий помрачнел и постучал костяшками пальцев по гипсу.

— Помню я, как мне их ломали. А как заворачивали вот в это не помню. Зачем это?

— Так дочка моя… хм, ну… ближняя моей боярыни лечила тебя. Гипс же… Что я могу сказать… вроде так теперь делают при переломах, чтобы кость никуда не сместилась.

— Передай мою благодарность… ближней твоей боярыне. Не забуду добра.

— Так сам передашь! Она сюда сама вскоре прискачет… тьфу ты, ближняя, говорю придёт, поспрашивает тебя о здоровье, наставленья даст. Ты это… только не смейся над ней, а то из шалости подшутит над тобой, — совсем запутался Вячеслав и смутившись, видя недоуменное лицо товарища, буркнул: — Увидишь её, сам поймешь.

Оба мужчины помолчали.

— Расскажешь, что тем душегубам от тебя надо было? — тихо спросил Доронин.

В горнице по соседству, прилипшая ухом к стене Дуня недовольно поджала губы. Вот чего отец на шепот перешёл? Не разобрать!

Мама погрозила ей кулаком, а Маша сделала большие глаза<strong>: </strong>но кто виноват, что тут слышимость, как в театре?

Все эти дни они вынуждены были слушать стоны Афанасия, а сейчас невольно подслушивали. Поначалу все обрадовались, осознав, что княжий посланник пришёл в себя, а потом неловко стало признаваться, что через перегородку всё слышно, да и любопытно стало.

Совсем притихли и старательнее прислушались. Хорошо ещё, что Светланка повела Ванюшку во двор проведать дядьку и коняшек.

— То тайна великая есть, — торжественно ответил Афанасий и боярыня с девочками перестали даже дышать, чтобы ничего не пропустить, но дождались только длительной паузы.

— Ну-ну, храни свою тайну. Только знай, что тебя в Кремле считают перебежчиком. Ну ладно, я рад, что выжил, а нам надо ехать, — чуть обижено произнёс Вячеслав и стало слышно, как он выходит.

— Славка, погоди! — остановил его Афанасий.

— Чего?

— Не держи обиды… не моя тайна. Я сам всего не знаю, а чуть головы не лишился.