Боярышня Евдокия

— Ох ты ж! Вот где собака зарыта! А что же Казимир? Получается, он пускает в свой огород козла?

— По предварительному сговору Казимир должен был назначить Дмитрия наместником Новгородских земель, но князь опытный хозяин и сумеет вовремя избавиться от дерзкого… козлика, — с усмешкой закончил боярич.

Дуня не сдержалась, хмыкнула, но сразу же встрепенулась:

— Доказательства есть?

— Копия брачной записи Дмитрия с Анной Батори и свидетель.

— Ого-о-о, — протянула она.

Евдокия зажмурилась, пытаясь представить, как все это с умом использовать, но сдулась. В этом случае требовался государственный ум с предвидением на десятки лет вперёд, а не суматошный «дом советов».

— А другая новость? — вспомнила она.

— Свидетеля сразу же после таинства пытались убить. Он схитрил, притворившись мёртвым, и бежал.

— Как ты его нашел?

— Бан* (обращение «бан») Тимиш пытался добраться до Казимира, чтобы рассказать ему о коварстве Борецких, но не смог, тогда он двинулся в сторону нашего князя. Неудачно. Его перехватили и пока выясняли, кому он успел рассказать о том, что знает, я заинтересовался суетой вокруг него, а узнав — освободил.

Дуня с уважением посмотрела на Семёна:

— Ну, раз свидетель выжил, и ты его нашёл, то у нас ворох отличных новостей! Чем ты недоволен?

— Борецкая обо всём знает и дом Овиных сейчас окружают. Уверен, что ночью нас всех придут убивать.

— Всех?

— Думаю, да.

— Сеня, ты серьёзно?

Боярич не отвечал.

— А бан Тимиш где?

— Здесь, с моими холопами.

Дуня стояла, смотрела на него, потом нервно оглядываясь, вышла во двор и приоткрыв калитку высунула голову на улицу. Всё было спокойно, горожане шли по своим делам.

Она выдохнула и немедленно начала строить план по поиску поддержки. Можно было послать гонца к владыке, чтобы он прислал своих воинов, а ещё можно было… Мысли Евдокии оборвались, как только она увидела, что не все люди идут по своим делам, а есть те, кто прячется в тенёчке и посматривает на неё.

Захлопнув калитку, она вернулась к Семёну:

— Сень, а что нам делать? — растерянно спросила она у него. — Наверное, надо предупредить Овиных и Евпраксию Елизаровну?

— Предупредим, но как только мы ощетинимся, то они нападут, не дожидаясь ночи.

— И мы не отобьемся?

— Дунь, их там уже сейчас около сотни. Они в считанные мгновения сомнут нас.

— Но надо же что-то делать?

— Надо.

— Что?

— Я знаю только одного человека, способного найти выход из создавшегося положения.

— Боярин Овин! — догадалась Дуня. — У него точно есть выход в подземелье!

Боярич криво усмехнулся, склонил голову набок, словно бы ожидая чего-то ещё, но все же медленно кивнул, не отрывая от неё взгляда.

— Я сейчас же бегу к Евпраксии Елизаровне… она же здесь выросла и должна знать…

Дуня рванула в дом, нашла Кошкину и выложила ей всё, но та лишь с сожалением покачала головой:

— Тайный ход есть, но Марфа о нём знает. Наши семьи дружили, и мы с ней убегали из дому, пользуясь им.

Евдокия выругалась.

— Дуняша, ты уверена, что нашего гонца перехватят? — спросила Кошкина.

— Открыто ему не уйти, а тайно… я не знаю, как отсюда тайно выйти.

— Господи, совсем немного не дождались… — пробормотала боярыня и поднялась. — Пойду предупрежу брата.

— Чего не дождались? — буркнула боярышня, думая, что как раз они дождались того, что их всех тут будут резать.

— Князь вперёд войска с малой дружиной едет сюда, — ответила ей Евпраксия Елизаровна.

Дуня ахнула, кивнула и побежала к Семёну.

Дом оживал, наполнялся беспокойством. Потом боярышня увидела, как юркий слуга скользнул к соседям. Она вопросительно посмотрела на Волка, но тот пожал плечами:

— Видно, попробовали послать за подмогой, — пояснил он.

Дуня облегченно выдохнула, надеясь на помощь, но вскоре к воротам подвезли того самого слугу.

— Хозяева, принимайте уставшего! — весело крикнули с улицы. — Нажрался до беспамятства! — и скинули гонца на землю.

Боевые холопы Овина и Матвея Соловья встали так, чтобы отразить внезапную попытку пройти через ворота, но никто не нападал. Слуги открыли калитку и быстро втащили несчастного. Он был побит, но жив. В течение часа таким же образом были возвращены ещё два гонца, и все в доме почувствовали обреченность.

Дуня смотрела на готовящихся к обороне слуг и не верила, что всё так плохо кончится. Она не пошла с Кошкиной смотреть на бана Тимиша, не слушала ругань по поводу выдачи венгра людям Борецкой, не обращала внимания на плач Авдотьи Захарьевны. Всё происходящее казалось нереальным.

— Да хрена вам в кашу! Тоже мне тут мировое зло! — озлилась она и бросилась к своему сундуку с образцами наборов для творчества.

Разворошив его, достала тонкую бумагу, из которой надо было клеить витражи. Разложила листы по цветам, метнулась к набору Кошкиной для писания писем, взяла бутылочку с клеем, и невнятно пробормотав обещание:

— Ща я вам всем того-этого… — принялась резать и клеить бумажные шары. — Вы у меня познаете приход великого песца!

— Дусенька, ты чего делаешь?

— Возьми у мастериц тонюсенькую проволоку… у них есть, я видела, и быстро ко мне.

Мотя хотела спросить, для чего, но посмотрев на сосредоточенное лицо подруги, резко развернулась и побежала. Обернулась быстро и помогла крепить тончайшую проволоку к бумажным шарам.

— Только не порви, — беспокоилась Дуня, занявшись уже другим делом. Она пропитывала куски плотно сваленной шерсти в спиртовых настойках от простуды и сердечной недостаточности.

— Дунечка, а что мы делаем?

Дуня хмыкнула, услышав, что подруга перестала её называть Дусей. Это означало, что Мотя успокоилась.

— Сейчас увидишь, бежим на улицу!

Во дворе сохранялась напряженная обстановка. Блокада дома Овиных продолжалась, а день подходил к концу.

Дуня велела Моте придерживать бумажную основу, а сама подожгла пропитанный шерстяной комок, закрепленный внизу бумажного шара. Пламя вспыхнуло и чуть не подожгло бумагу, но огонь опал и почти перестал гореть. Дуня брызнула ещё настойки и вновь чуть не сожгла бумажный шар. Никто ничего не понимал, а потом она прошептала Моте:

— Попробуй отпустить.